– Вы помолитесь за меня в Риме, мисс О’Хара?
– Конечно, Клэр. В соборе Святого Петра в Пасхальное воскресенье и на венчании в понедельник, а во вторник – в день конкурса – я пойду куда-нибудь на мессу и тоже помолюсь за тебя.
– Это должно сработать. – Клэр прикидывала что-то в уме. – Ни за кого не будут столько молиться. Но все же жалко, что вы уезжаете.
– Будь я рядом, тебе могло быть только хуже. Ты бы слишком волновалась. Наверное, в такое время лучше быть одному.
Клэр засомневалась:
– Мне не с кем поговорить.
– Почему же? Доктор Пауэр заедет за тобой на машине. А еще Джози – ей до смерти захочется все разузнать. И твои родители. Непременно расскажи им. Тебе может показаться, что они не проявляют интереса, но это не так.
Анджела пыталась припомнить побольше людей, с которыми Клэр могла бы поговорить. Задача была не из легких. Клэр стоило держаться подальше от монастыря: матушка Иммакулата ввергла бы девочку в отчаяние нотациями о том, как она должна была ответить и что сказать.
– И ты всегда можешь поговорить с Дэвидом Пауэром.
– Я бы не стала, мисс О’Хара. Он немного заносчив.
– Нет, это не так. Его мать – да, но Дэвид – нет, вовсе нет. Хотя поступай как знаешь. Подожди, пока я не вернусь. Я приеду в субботу поздно вечером – слишком поздно для тебя. Оставь у меня дома записку и приходи после утренней мессы. Мы позавтракаем, и ты подробно расскажешь мне, как выиграла конкурс, размахивая флажками в честь Каслбея.
Клэр внезапно обняла мисс О’Хару прямо на обочине дороги, которая разбегалась в трех направлениях: в сторону гольф-клуба, Клифф-роуд и Черч-стрит. Вокруг не было никого, кроме проезжавшего мимо велосипедиста и его бегущей собаки.
– Вы так добры. Никто бы не смог подготовить меня лучше. Даже не знаю, как вас благодарить.
Анджела смутилась. Она быстро обняла девочку и сразу отпустила:
– Все в порядке. Впереди самое трудное – долгие недели ожидания.
«Кевин очень мил», – подумала Анджела.
Он встретил ее вместе с Эмер на вокзале Кингсбридж, когда она приехала вечером в Дублин. Кевин подбежал, подхватил чемодан и поздоровался. Его лицо в обрамлении рыжеватых волос покрывали веснушки. Он так радовался обществу Эмер, словно она была подарком, который для него сняли с рождественской елки.
Подруга совсем не изменилась за семь лет, прошедших с тех пор, как Анджела с ней познакомилась. На Эмер был коричневый вельветовый сарафан и белая блузка; с сумкой через плечо она вполне могла сойти за студентку. Анджела невольно прикоснулась к своему лицу, задаваясь вопросом, как сказались на ней годы жизни на ветру, под дождем и морскими брызгами, уход за матерью-калекой и преподавание в бедной сельской школе? Она, должно быть, выглядела намного старше Эмер, хотя на самом деле была моложе больше чем на год. Ее одежда была бесцветной и старой. Анджела перегладила и аккуратно упаковала свой лучший гардероб, но теперь ей хотелось потерять чемодан, который нес Кевин, пока они шли по платформе к автобусу. Эмер взяла ее за руку, и лишние годы унеслись прочь.
– Знаешь, я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты согласилась, – сказала Эмер с сияющими глазами. – С тобой все выглядит более правильным. Не таким чудаковатым, если ты понимаешь, о чем я.
Кевин с жаром кивал:
– Ты замечательная подруга, Анджела. Словами не передать, как мы обрадовались. После твоего звонка Эмер пустилась в пляс. Это бесподобно с твоей стороны.
– Письма идут слишком медленно, я решила не ждать и позвонила, – призналась Анджела.
– Мать тоже довольна, а ведь она, господи боже, уже давно ничему не радуется. Она помнит, как ты приходила к нам в гости, и уверена, что ты гораздо надежнее и солиднее всех моих подруг.
– С какой стати она считает меня надежной? Я бы ни за что на свете не захотела быть солидной, – возмутилась Анджела.
– Ну, ты же осталась в Каслбее ухаживать за больной матерью. Кто теперь сравнится с тобой в глазах чужой матери? Ты, безусловно, превзошла всех дочерей в мире.
Они рассмеялись так, словно никогда не расставались и обе с рождения знали Кевина. Когда они вскочили в автобус, а затем легко взбежали по лестнице, чтобы покурить, Анджела впервые ощутила укол зависти к Эмер. Разве не прекрасно предвкушать будущую жизнь бок о бок с этим добродушным, веселым парнем? В автобусе молодые рассказывали о купленном ими доме. В нем многое придется переделать, зато в результате дом будет потрясающим. Друзья повели Анджелу в ресторан, которого не существовало в те времена, когда она жила в Дублине. Там были свечи в винных бутылках, а за столиком прислуживал иностранец, словно они уже оказались за границей.
Миссис Келли ждала их у дверей.
– Наконец-то ты здесь, Анджела, – сурово сказала она. – О чем она думала, продержав тебя так долго на улице? Почему, черт возьми, тебя не привезли домой прямо с вокзала? Я приготовила сэндвичи.
– Новость о свадьбе просто чудесная! Венчание в Риме! Кто бы мог поверить?
Анджела виртуозно владела искусством переводить разговор с пожилыми женщинами на более приятные темы. Мало кому удавалось провернуть подобную операцию за один прием.
– Ну да, конечно, но Рим так далеко, к тому же семья… Я не уверена, стоит ли…
Анджела захлопала в ладоши, как веселая школьница:
– Вы все просто замечательные, миссис Келли. Я бы поступила точно так же и дала собственной дочери шанс увидеть его святейшество и встретить Пасху в Риме. Обвенчаться в Дублине может любой. Будь это мой выбор, я бы предпочла, чтобы мой ребенок испытал нечто необыкновенное. К тому же на память останутся фотографии.
Анджела подобрала правильные слова. Она ввела в игру новый козырь: возможность превзойти остальных. Миссис Келли оценила ее слова так высоко, что даже предложила подругам по стаканчику шерри на ночь.
Эмер хотела отказаться, но Анджела прошипела:
– Последняя ночь под этой крышей.
Они сели и поговорили о том, какое впечатление произведут на знакомых фотографии из Рима. Миссис Келли спросила Анджелу, какую шляпку она наденет. Анджела сроду не носила шляпок и замешкалась с ответом.
Эмер пришла подруге на помощь:
– Мы выберем завтра утром.
Поднимаясь в спальню, Эмер заявила, что выбор шляпки – отличный предлог смыться из дома на час или два, пока сюда не заявится родня, чтобы помахать рукой на прощание и вывести их из себя.
В комнате Эмер стоял раскладной диван, на котором сидели, когда в доме никто не гостил, однако в случае надобности диван легко раскладывался в запасную кровать. Именно на нем предстояло спать Анджеле. Но подруги просидели на диване два часа, болтая обо всем подряд. Потом они сообразили, что у них впереди еще долгие дни в Риме и что Анджела отныне может ежегодно приезжать в Дублин к Эмер и Кевину домой, где никто не устроит ей с порога допрос.
– Я никогда не говорила с тобой о деньгах, – сказала Эмер, забираясь в постель. – Кевин просил рассказать тебе, что жених дарит подружке невесты подарок. Он хотел, чтобы я тактично выяснила, не лучше ли вручить подарок деньгами, чтобы оплатить тебе дорогу. Он советовал не спрашивать в лоб, но я не знаю, как еще об этом спросить.
– Кевин очень добр. Тебе так повезло, Эмер.
– Я знаю, – кивнула Эмер и обхватила колени, как школьница. – Я сама с трудом верю своей удаче. Так что ему передать?
– Скажи, что я тронута до глубины души, но предпочитаю подарок. Ты же знаешь, в Каслбее я живу дома и траты у меня небольшие. Я почти никуда не хожу. Каждую неделю откладываю немного на почте и столько же прячу в коробку под кроватью, как сумасшедшая старуха.
– Почему, ради всего святого, ты не относишь все на почту? – удивилась Эмер.
– Потому что я не хочу, чтобы эта чертова миссис Конуэй знала, сколько мне удалось скопить за эти годы. Честное слово, Эмер, у меня правда есть деньги. Большое спасибо тебе и Кевину, но я не трачусь на одежду, поэтому все в порядке. Я всегда надеялась, что у меня будет шанс куда-нибудь выбраться.
Эмер моргнула, стряхивая слезы с ресниц. Было так грустно смотреть на Анджелу, которая лежала на диван-кровати, опершись на локоть. Ее длинные каштановые волосы были расчесаны и прихвачены сзади резинкой, на бледном лице читалась тревога. Эмер чувствовала себя виноватой: жизнь подруги была несладкой, а теперь она тратила свои сбережения на поездку в Рим. Но Анджела с самого начала не сомневалась в своем решении. Казалось, она искала предлог, чтобы оказаться в Риме, и ей подвернулся хороший шанс. Энтузиазм Анджелы вдохновлял, особенно когда все вокруг постоянно хандрили и жаловались. Эмер счастливо заснула, не догадываясь, что Анджела выкурила пять сигарет, в надежде, что к ней придет сон, а когда этого не произошло, она приняла полтаблетки снотворного, запив глотком воды.
Молодые встречались с шафером в Риме, поэтому самолетом летели Мария, кузина Кевина, сотрудница авиакомпании «Аэр Лингус», имевшая право на льготный билет, и Дэвид, дядя Эмер. Он вроде был художником и раз в год ездил на континент рисовать. Баланс был рассчитан очень тонко. По одному родственнику с каждой стороны, но при этом ни матерей, ни отцов, ни сестер, ни братьев, никаких священников и монахинь. От Эмер в церемонии принимала участие подружка невесты, а шафер, который ехал в Рим поездом, был другом Кевина и преподавал в той же школе.
Прения о том, стоит ли родителям приезжать на венчание, длились целый день. Кевин и Эмер, для вида поддержав идею, старательно перечислили все мыслимые контраргументы. Это сработало. Молодые прошли через турникеты в Дублинском аэропорту в компании Анджелы, дяди Дэвида и кузины Марии. Их свадебное путешествие началось.
Он ждал ее у входа в отель. Анджела запретила ему приходить, потому что в гостинице жили ирландские паломники. Он должен был передать записку с указанием места встречи.
Такси, которое отец Флинн вызвал для дяди Дэвида, кузины Марии и Анджелы, притормозило у дверей. Шон нетерпеливо подскочил к автомобилю, но Анджела сердитым жестом отослала его прочь. В первую очередь ее шокировал синий костюм брата в сочетании с бледно-голубой рубашкой, расстегнутой у ворота. Ей не приходило в голову, что Шон больше не одевается как священник.