Анджела призывала Сюю задавать вопросы, чтобы оспорить ее слова. Сюя возразила, что нет смысла что-либо оспаривать. Анджела, очевидно, говорила правду, но это значит, что Шон никогда не сможет вернуться в Ирландию? Не это ли пыталась объяснить Анджела?
Да. Совершенно верно. Именно это Анджела пыталась донести до Шона в письмах и во время их встречи в Риме. Разве Шон не рассказывал Сюе об этом? Конечно рассказывал, но потом, когда Анджела согласилась приехать во вторник, а затем вернулась в среду и сегодня, Шон решил, что его простили и что все будет хорошо. Он надеялся, что это произойдет, и это произошло.
К женщинам подошел Денис с охапкой листьев. Он хотел разложить свою коллекцию, чтобы обсудить и установить происхождение каждого листа. Анджела устало провела рукой по лбу. Теперь она увязла в истории брата глубже, чем когда-либо. Ее приезд послужил позитивным сигналом, которого ждал Шон. Сможет ли она когда-нибудь выбраться из этой трясины непонимания или продолжит затягивать в нее всех и каждого?
Сюя впервые проявила инициативу. Она предложила Денису и Лаки пообедать и провести сиесту в доме напротив. Денис обиделся, чувствуя, что его обделили вниманием.
– Когда вы вернетесь, тетя Анджела еще будет здесь, – успокоила Сюя детей, пока вела их по булыжной мостовой, вручив им конфеты от Анджелы в качестве компенсации.
Сюя отправила детей в дом садовника, чья жена тоже работала в бельевой. Когда садовник уходил на рынок, к его жене наведывался молодой любовник, и в таких случаях Сюя забирала детей садовника к себе, так что обмен был честным и взаимовыгодным. Анджела поразилась бурной жизни прислуги и невозмутимому отношению Сюи. Однако обстоятельства сработали в ее пользу, и Анджела не собиралась никого осуждать.
Сюя выглядела моложе и энергичнее, когда вернулась. Беседа с ней вышла на новый уровень. Сюя почуяла проблему там, где не ожидала, и теперь хотела услышать, узнать и понять, что можно сделать. Теперь говорила она, задавая вопросы – в основном те, на которые не было ответов. Например, почему истинно верующие могут не признать документ за подписью папы римского, даже если в нем будет сказано, что Шона освободили от всех обетов? Почему те, кто якобы следует заповедям, основанным на любви к ближнему, скупы на любовь? Анджела была беспомощна. Но она не кипятилась, не защищалась и не придумывала оправданий, поэтому разговор не превратился в гневную перепалку. Анджела спросила о Японии: разве у японцев не было своеобразного кодекса чести, который постороннему мог показаться странным? Сюя помолчала. У них было ко – принцип сыновней почтительности, но это было не то же самое, о чем просили здесь. Согласно ко, дети должны слушаться родителей, а женщина – уважать свекровь. Однако в Японии не было ни учения, предполагавшего сокрытие правды, ни идеи лжи во спасение.
Солнце проникло сквозь щели в ставнях, и Анджела почувствовала сильную печаль и усталость. В Риме Шон склонился над еще более объемной стопкой документов в окружении еще большего числа священников. В Каслбее соседи убрали со стола в коттедже ее матери остатки ланча. На улице завывал холодный ветер. Матушка Иммакулата в монастыре готовила расписание занятий на летние месяцы. В Амальфи Кевин и Эмер держались за руки после обеда в прибрежном ресторанчике или плыли на лодке в сторону Капри. В лавке О’Брайена Клэр рассказывала об экзамене, признаваясь, что ждет не дождется возвращения мисс О’Хары, чтобы посвятить ее во все подробности. А она сидит здесь, с этой женщиной, обсуждая, что такое честность, правда и лицемерие. Анджела захотела свернуться калачиком и проспать целый месяц, проснувшись тогда, когда все уладится. Она подумала об этом с такой тоской, что чуть не пропустила мимо ушей слова Сюи:
– Тогда, я думаю, нам лучше пока не ехать в Ирландию. Наверное, будет лучше, если Шон изменит кое-что в своих мечтах?
– Что?
– Если он на время оставит надежду вернуться в Ирландию.
– Ты думаешь, он это сделает? Он твердо верит, что все будет хорошо. Я наизнанку вывернулась, а его мнение ни капельки не изменилось.
– Хорошо, я ему объясню.
– Сюя, как ты можешь что-то ему объяснить? Он подумает, что я пыталась тебя запугать или плела интриги за его спиной.
– Но это не так.
– Я знаю, что это не так. Я готова повторить при нем каждое свое слово, но он тысячу раз меня перебьет, утверждая, что я не понимаю того и этого, не имею представлений о моральном законе, каноническом праве…
– Я знаю.
Анджела не смела поверить, что эта странная некрасивая женщина с морщинистым лицом в одежде нищенки сможет в чем-либо убедить ее статного красавца-брата.
– У тебя получится? Я думаю, это сделает всех счастливее. Не только нашу мать. Других людей тоже. Будет лучше, если им не придется сталкиваться с этим лицом к лицу. Мне трудно в этом признаться, особенно с учетом того, что я знаю тебя и ваших детей. Я не думаю, что это справедливо или правильно, но я понимаю, как обстоят дела.
– По-моему, ты права, – кивнула Сюя.
Воцарилось молчание. Неужели Анджела добилась своего?
– Что вы будете делать, если не вернетесь в Ирландию? – робко уточнила она.
– Наверное, останемся здесь до конца процедуры лишения сана, а потом… – Сюя пожала плечами. – Процесс в любом случае займет много времени, если вообще увенчается успехом.
– Думаю, Шон продолжит попытки.
– По его словам, это похоже на официальный контракт с Богом. Его официально заключили, а теперь нужно официально расторгнуть. Как деловое соглашение. Ни Бог, ни Шон не должны увиливать от исполнения своих обязательств.
– Ну, в каком-то смысле Бог выкрутился, если отнял у Шона веру в свое призвание. – Анджела отчаянно пыталась быть справедливой.
– Самое большое испытание – это письма вашей матери.
– Я знаю. Знаю. Но что мне делать? Не отправлять их или вообще не писать? Или писать что-то вроде сухих отчетов от ее имени?
– Это тяжело, – признала Сюя. – А тебе тяжелее всех.
Анджела подняла глаза, удивленная и тронутая неожиданным сочувствием. Брат никогда не разговаривал с ней таким мягким и понимающим голосом.
– Я справлюсь, – ответила она со слабой улыбкой.
– Да, но ты совсем одна, твои сестры в Англии тебе не помогают. Никто даже не упоминает о них. Очевидно, что они не могут или не хотят помочь. У себя на родине ты ни у кого не ищешь поддержки – ни у друзей, ни у священника. И ты не жалуешься. Ты даже тратишь свою зарплату, чтобы нас навестить, хотя считаешь, что нам не место рядом с твоим братом и что Шону следовало оставаться священником.
Анджела не могла подобрать слов.
– Тебе… Тебе тоже непросто, ведь у тебя тоже ничего нет, – запинаясь, пробормотала она.
Недоверчивая улыбка осветила некрасивое лицо Сюи.
– Но у меня все есть. У меня есть все на свете.
Словно по сигналу, на другой стороне двора показались две детские фигурки и заковыляли вперед: Денис, придавленный еще большим ворохом листьев, и Лаки, чье довольное личико было после ланча густо измазано томатным соусом для спагетти.
В пятницу Анджела приехала снова. Шон был по-прежнему полон надежд – два священника, с которыми он познакомился накануне, очень ему помогли, показав, как можно все упростить. «Всегда выбирай прямой путь, – посоветовали они. – Не позволяй ввести себя в заблуждение, не блуждай боковыми аллеями». Сердце Анджелы упало, пока она слушала брата. С ее стороны было глупо тешить себя надеждой, что Сюя заставит его передумать.
Затем Шон сказал:
– Мы с Сюей разговаривали прошлой ночью. Она сказала кое-что очень интересное. Знаешь, она умеет проникнуть в самую суть.
Сюя в это время находилась в бельевой комнате синьоры, где постигала суть идеальной штопки, нанося мелкие стежки на потертые шелковые наволочки.
– Что же она сказала?
– Мы обсуждали, чем город отличается от деревни. В Японии то же, что и здесь. В сельской местности люди медленнее воспринимают то, что происходит в мире, и сопротивляются переменам. Требуется гораздо больше времени, чтобы убедить в чем-либо сельских жителей. Разумеется, это не их вина.
Анджела, набравшись терпения, слушала брата. Возможно, она немного напоминала Сюю: сложив руки на груди, ожидала, когда Шон перейдет к делу.
– Конечно, все изменится, но в свое время. Нельзя торопить людей, требуя, чтобы они придерживались твоего темпа. Принимая во внимание абсолютные ценности, возможно, разумнее не спешить до тех пор, пока рост признания не достигнет нужного уровня. Пока общественная поддержка не станет настолько широкой, что любые сомнения и разночтения исчезнут. Таким образом можно минимизировать ущерб, сгладить острые углы в спорах и выстроить отношения между людьми на основе любви, а не буквы закона…
Анджела с облегчением закрыла глаза. Шон в своей обычной витиеватой манере сообщал сестре, что не собирается возвращаться в Каслбей.
В субботу друзья с грустью покидали Рим. Отец Флинн приехал в аэропорт, чтобы их проводить, – точно так же он приветствовал их компанию десять дней назад.
– Все прошло хорошо? – спросил он у Анджелы, пока остальные разбирались с багажом.
– Что?
– Тебе было нужно в чем-то разобраться?
Анджела пристально посмотрела на отца Флинна. Еще один ирландский священник в Риме. Шон бездумно болтал о своих делах на каждом углу. Возможно, отец Флинн все знал с самого начала. Но Анджела не собиралась ни в чем признаваться.
– О да, за эти несколько дней я прекрасно разобралась в себе. Я очень люблю Италию. Я уезжаю с разбитым сердцем, как и все остальные.
– Может быть, ты еще вернешься?
– Это обойдется в целое состояние.
– Я уверен, что это оценят по достоинству, – ответил отец Флинн и переключился на другую тему.
Он смеялся, улыбался и задавался вопросом, что будет делать в следующий вторник, на который у него не назначено ни одной важной свадьбы.
Путь домой стерся из памяти Анджелы. Наверное, она поговорила с друзьями, попрощалась и пошла на станцию, чтобы успеть на обратный поезд. Потом она пересела на автобус до Каслбея. Клэр ждала на остановке. Еще за добрую сотню ярдов Анджела поняла, что девочка выиграла конкурс на стипендию, и расплакалась. О