Жань Дундун сверила эти записи с теми, что были сделаны в пятом корпусе отеля «Синьду», показала эксперту, и тот подтвердил, что на всех записях один и тот же человек. Изучив его социальные связи, они установили, что родители У Вэньчао разведены и проживают в уезде Синлун, что находился в трехстах с лишним километрах. Шао Тяньвэй позвонил каждому из них, и те сообщили, что последние полгода с сыном не связывались. После того как Шао Тяньвэй попросил кого-нибудь из них приехать в город, к 19:00 явился отец У Вэньчао. Жань Дундун показала ему ордер на обыск, после чего они вместе осмотрели квартиру и офис У Вэньчао. Оказалось, что в обоих этих местах он полностью вырубил электричество, а также закрутил водопроводные и газопроводные краны. Это означало, что побег был продуман заранее. Вся найденная в квартире обувь соответствовала тридцать восьмому размеру и по всем параметрам совпадала с отпечатками кроссовок, найденными на террасе пятого корпуса отеля «Синьду». Все бумаги в его офисе были свалены в одном месте, сейф – распахнут настежь, внутри зияла пустота; стационарный компьютер находился в спящем режиме, все папки на нем были уничтожены. На кофемашине уже обозначился слой пыли, в чашке остался наполовину недопитый кофе.
К тому времени, как они закончили обыски, включая квартиру Сюй Хайтао, часы показывали уже пять утра. Внутри Жань Дундун словно что-то щелкнуло – ее биологические часы подсказывали, что настала пора ехать домой. В последнее время она работала по ночам и возвращалась лишь к утру, так что ночь и день у нее поменялись местами. При этом она заметила, что, когда начинало светать, ее очерствевшее сердце, словно кусочек таявшего льда, вдруг смягчалось. Почему это происходило? Ей пришло на ум одно новомодное выражение – «грусть на стыке дня и ночи», оно означало, что в момент смены темного начала Инь на светлое начало Ян человеком овладевает особое психическое состояние, при котором он ощущает некую точку невозврата. В это время его настроение меняется, а душа наполняется неопределенностью. Жань Дундун казалось, что не она одна переживает эти ощущения, что то же самое испытывают и другие. Понимая, что это наилучший момент для того, чтобы пробить психологическую оборону противника, она решила сейчас же вызвать на допрос Сюй Хайтао.
Когда Сюй Хайтао явился в комнату для допросов, небо за окнами уже напоминало белесое рыбье пузо. Он поднял глаза, огляделся и жестом попросил закурить. Шао Тяньвэй протянул ему сигарету, и он затянулся с такой силой, что та тотчас укоротилась на треть, словно вместо дыма он втянул время. Увидев Жань Дундун, он спросил:
– Зачем вам понадобилась Цзэн Сяолин? Ведь она вообще не в курсе дела, для чего вы схватили ее? Что вы с ней сделали?
– Если человек совершает проступок, то отдуваться приходится не только ему одному, разве что у него вообще никого нет. Сяолин очень вас любит и надеется на ваше благоразумие.
– Где она сейчас?
– Она сказала, что будет вас ждать, даже если на это уйдет вся жизнь.
С этими словами Жань Дундун включила видеозапись, на которой Цзэн Сяолин просила его повиниться и помочь расследованию. Словно послушный ученик, он вытянулся в струнку, стараясь не пропустить ни единого слова. Когда же Цзэн Сяолин передала ему воздушный поцелуй, его глаза покраснели. Опустив голову, он спросил:
– Что мне нужно сделать?
– Просто говорить правду. Кто вам звонил?
– У Вэньчао.
– Какое у вас с ним было дело?
– Делали ставки на баскетбол.
Она мельком взглянул на часы и сказала:
– У нас нет времени, чтобы выслушивать ваше вранье. Мы не спали всю ночь, У Вэньчао во всем признался, сейчас мы всего лишь хотим сверить показания. Или же вам придется познать все прелести ночного допроса, организм У Вэньчао этого не вынес.
Словно решая какую-то сложную задачу, Сюй Хайтао уставился на свои колени, в голове его без конца крутился образ Цзэн Сяолин.
– Сяолин ради вас готова на все, если не к ней прислушаться, то к кому еще? Не стоит ее разочаровывать и заставлять ждать целую вечность.
Он почесал затылок, украдкой взглянул на Жань Дундун и спросил:
– А вы точно ни к чему ее не принуждали?
– Может, еще раз показать запись, чтобы вы убедились, что ее воздушный поцелуй исходил из самого сердца?
С этими словами Жань Дундун снова включила запись. Он не моргая уставился на экран, будто проверяя текст на наличие ошибок, и даже когда на глазах его выступили слезы, он по-прежнему не мигая изучал запись.
– Сяолин стоит того, чтобы вы ее поберегли, – произнесла Жань Дундун.
– Я терпеть не мог Ся Бинцин, едва ее увидел, сразу понял, что от дяди ей требуется только его банковская карта. Но после того, как она познакомилась с У Вэньчао, ситуация изменилась – теперь помимо денег ей понадобилось завладеть еще и дядиным сердцем. В конце концов она стала приставать к нему с просьбами жениться на ней. Пока ей нужны были только дядины деньги, они прекрасно проводили время; когда речь зашла о чувствах, веселья в их отношениях поубавилось; когда же пошли разговоры о женитьбе, тут и вовсе стало не до смеха. В машине они то и дело ссорились, иной раз дело даже доходило до рукоприкладства. Мне часто приходилось подвозить Ся Бинцин до микрорайона Баньшань, по дороге она практически всегда на чем свет костерила дядю, даже мне за семейство Сюев становилось не по себе, я просто мечтал о том, чтобы взять и выкинуть ее из машины. Дядя одаривал ее деньгами явно не для того, чтобы она ругала его или делила семейное наследство. Она же то пыталась на глазах у него покончить с собой, то явилась на встречу с его женой, то устроила целое шоу на его день рождения… Причем все это она тщательно планировала заранее. Главным проектировщиком всех ее затей являлся У Вэньчао. Вы не смотрите, что он ростом не вышел, зато башка у него варит что надо. Я видел съемку того шоу, и меня оно настолько впечатлило, что я решил, когда у меня появятся деньги, устроить нечто подобное на день рождения Сяолин. Всякий раз, когда я довозил Ся Бинцин до микрорайона Баньшань, она отправлялась пить кофе и болтать с У Вэньчао; из-за этого я даже подозревал ее в том, что она наставляет дяде рога. Однажды меня осенило: раз У Вэньчао способен отношения наладить, то с таким же успехом он может их и разладить. Тогда я встретился с ним и пообещал заплатить двойной гонорар, только бы он отшил Ся Бинцин от дяди и тети. Он хотел было отказаться, тогда я предложил ему пятьдесят тысяч. На эту сумму он не отреагировал. Когда я предложил пятьсот тысяч, он кивнул. Но где я мог взять пятьсот тысяч? Естественно, я обратился к дяде, пообещал ему, что, если он одолжит два миллиона, я гарантирую, что навсегда избавлю его от приставаний Ся Бинцин. А два миллиона я попросил потому, что под предлогом этой сделки я хотел содрать с него серьезную сумму. Все равно у него этих денег завались, а зарплату он мне повышать не собирался. К моему удивлению, он принялся на меня орать: мол, как мог я, простой водитель, лезть в личные дела президента совета директоров, это все равно что «небесный пес ест луну» или «муравей закапывает слона». Такие успешные люди, как мой дядя, – сплошь лицемеры, он частенько извращал правду: иной раз попросит меня заказать для своих клиентов блюда в ресторане, причем специально намекнет, чтобы ничего слишком дорогого я не заказывал, но едва гости усаживались за стол, начинал меня критиковать – мол, я заказал черт-те что. Другой раз, наоборот, специально попросит заказать что-то из ряда вон дорогое, а когда кто-нибудь из высокого начальства указывал ему на то, что подобные излишества недопустимы, тут же принимался бранить меня за несоблюдение этикета. Сплошная показуха из раза в раз. Чтобы понять, примет он мое предложение или нет, я специально попросил его одолжить денег. Если раньше я с трудом мог допроситься трех-пяти тысяч, то в этот раз он не моргнув глазом отвалил мне сразу два миллиона, и лишь когда дело дошло до расписки, он спросил, зачем мне понадобились деньги. Я ответил, что на покупку дома. Тогда он сказал, мол, дом так дом, «только ни в коем случае не делай того, о чем ты говорил в прошлый раз». Причем фразу «ни в коем случае» он повторил трижды. Но в этом-то и проявлялось его лицемерие – говорил он одно, а подразумевал совершенно другое; о том, что хотел сделать, – умалчивал, а то, что не хотел, – озвучивал. Получив деньги, я встретился с У Вэньчао и поинтересовался, каким образом он собирается избавить моего дядю от Ся Бинцин. Он сказал, что не хочет вдаваться в детали, как говорится, я плачу – он исполняет. Я предложил оплатить авансом половину суммы, он согласился. Интересно, что в тот период дядя продолжал общаться с Ся Бинцин, более того, они помирились и миловались друг с другом как раньше – через зеркало заднего вида я частенько видел, как они целовались. Прекрасно понимая, что они вот-вот расстанутся, дядя стал относиться к ней особенно хорошо, причем выглядело это вполне искренне, я даже перестал понимать – притворяется он или ему действительно жаль потерять ее? Однако, зная его, я все же считал, что он лицемерит. Он вводил Ся Бинцин в заблуждение, прикидываясь, будто дорожит последними с ней свиданиями, хотя опять же нельзя исключать, что в его притворстве была и капля искренности. И вот однажды дядя поинтересовался, купил ли я наконец квартиру. Я ответил, что пока нет. «А куда ушли деньги?» – спросил он. «Надо завершить одно дело», – ответил я и тут же получил увесистую пощечину, он мне тогда чуть челюсть не вывихнул. После этого он меня предупредил, что Ся Бинцин вот-вот станет моей родственницей и, если с ее головы упадет хотя бы один волосок, он навсегда разорвет со мной все отношения. Я понял, что он не шутит, и тотчас поспешил к У Вэньчао, чтобы расторгнуть контракт. Однако он сказал, что контракт уже подписан, в противном случае он покажет его Ся Бинцин. «Немедленно все останови, – настаивал я, – аванс можешь не возвращать, сойдемся на том, что я просто не оплачу остаток». Услышав такое, он тут же согласился, мол, так и быть, сделаю исключение. Еще бы – ничего не делать и задаром получить двести пятьдесят тысяч, считайте, он хорошо заработал на моем благородстве.