Внушение
43
«Я приехала, найдется вечером время?» – это было сообщение от Бай Чжэнь, которое Му Дафу увидел, включив телефон после лекции. Неожиданно он даже обрадовался, давненько он не испытывал ничего подобного, это напоминало глоток воздуха после долгого пребывания под водой, причем этим глотком хотелось как следует насладиться впрок. Прошло уже полмесяца с того момента, как он подписал «Соглашение о разводе» – один из тех унизительных договоров, которые распространились в современном обществе, и это настолько его удручало, что ему даже хотелось поучаствовать в популярном ток-шоу жалобщиков «Roast». Однако все униженные все-таки стараются сохранить свой позор в секрете, вот и он хранил этот секрет. Тем не менее, читая лекции, забирая дочь из детсада или посещая разного рода приемы, он едва сдерживался, чтобы кому-нибудь не рассказать эту тайну. Но всякий раз, когда он уже готов был излить душу, оказывалось, что у профессора Е, у профессора Ху или у кого-то еще вдруг не хватало ни времени, ни интереса, чтобы выслушать его. Тогда ему приходилось прерываться на полуслове и продолжать носить все в себе, в этом смысле он напоминал сейф, который, чуть приоткрывшись, захлопывался вновь. Но теперь-то он мог выговориться по полной, ведь приезд Бай Чжэнь означал, что в его распоряжении наконец-то появился внимательный слушатель. Он радостно вышел из учебного корпуса филологического факультета и, пройдя через аллею, вернулся к парковке за машиной, словно специально удлинив себе путь на двести с лишним метров.
Вечером Жань Дундун похвалила его за вкусный ужин. С тех пор как они приняли решение развестись, это была первая похвала с ее стороны, и сделать это ей было сложнее, чем обменяться любезностями с коллегами. После ужина он как следует привел себя в порядок – побрился, наодеколонился, уложил волосы, после чего попрощался с дочерью, сказав, что «папа уходит по делам», и без промедления вышел за порог. Жань Дундун следила за всеми его действиями, но от комментариев воздержалась. После подписания соглашения у них отпала необходимость докладывать друг другу, кто куда пошел, и в этом, пожалуй, состоял единственный плюс.
Прибыв в отель, где остановилась Бай Чжэнь, и найдя ее в лобби-баре, Му Дафу заметил, с какой ответственностью она отнеслась к своему внешнему виду, – подкрашенные брови, длинные накладные ресницы, нюдовая помада, зеленое платье с открытыми плечами, белые на высоких каблуках туфли. Откровенный фасон, помимо того что обнажал плечи, еще и открывал зону декольте. Он сразу почувствовал какую-то перемену, словно теперь перед ним находилось произведение совсем другого, незнакомого ему жанра. До этого Бай Чжэнь предпочитала стиль кэжуал, а потому ходила в кроссовках, обтягивающих джинсах, футболке и ветровке, она никогда не пользовалась накладными ресницами, никакого дисбаланса между ее внутренним и внешним обликом не наблюдалось, но сегодня она нарушила все привычные нормы. Если переводить все это на язык литературоведческих терминов, создавалось ощущение, что свободный стих вдруг превратился в образцовое сочинение, какие писали на экзаменах в старом Китае.
Пока он разглядывал ее, она разглядывала его. Ей показалось, что весь он с ног до головы совершенно преобразился. Во-первых, в глаза бросалась белая рубашка. Ей никогда не приходилось видеть его в белой рубашке, да еще и с длинными рукавами. Будь то официальная или обычная обстановка, он практически всегда ходил в футболке с круглым воротом или в джемпере, в каких-нибудь повседневных штанах и мокасинах, при этом на голове его царил творческий беспорядок, а во взгляде читалось высокомерие, словно, где бы он ни находился, ему было абсолютно плевать на одежду и этикет. При взгляде на него невозможно было решить: это он больше подходит одежде или одежда подходит ему? Во всяком случае, и во время публичных выступлений, и в своих статьях он не уставал эпатировать публику. К примеру, если о творчестве итальянского писателя Кальвино вы отзывались хорошо, тогда он отзывался о нем плохо. Если произведения Юй Дафу вы считали заурядными, тогда он считал их великолепными. Что бы вы ни говорили, он неизменно реагировал с точностью до наоборот. Иной раз его можно было даже и не слушать, потому как было ясно, что главное для него – это всячески привлечь внимание к своей особе. Его бунтарство и дух сопротивления совершенно бесцеремонно перекочевали из профессиональной сферы в сферу личных и социальных отношений, из-за чего окружающие предпочитали с ним не связываться. С течением времени Бай Чжэнь заметила, что на самом деле по многим вопросам он не такой уж и профи, скорее всего, его поведение объяснялось психической незрелостью. Черно-белый тип мышления вкупе с бунтарской психологией представляли собой классический пример подросткового поведения. Как оказалось, под личиной незаурядного умника скрывался самый обычный человек. Сделав столь потрясающее открытие, Бай Чжэнь частенько над ним подшучивала – к примеру, говорила, какой он замечательный, и тут же получала ответ, что он ни разу не замечательный. Говорила, что у него замечательная жена, и в ответ слышала, что та и в подметки ей не годится. Говорила, что у него замечательная дочь, и тут он уже отвечал: «Ну, это само собой». Он переворачивал любое из утверждений и, лишь когда дело касалось дочери, оставался непоколебим. Из-за всех этих шуток отношения между ним и Бай Чжэнь становились все более близкими и непринужденными. Но с чего вдруг сегодня он так преобразился? От его напомаженных волос и парфюма у Бай Чжэнь свербело в носу.
Оба они поразились, заметив резкие и странные перемены друг в друге, это напоминало укус комара, после которого остается ощущение холодка, точь-в-точь как после бальзама «Звездочка».
– Какими судьбами? – спросил он.
– Я… я развелась, – ответила она.
Это было похоже на взрыв бомбы, от которого его контузило так, что он перестал соображать.
– Из-за чего? – Казалось, этот вопрос Му Дафу задает сам себе.
– Из-за тебя. Ты как-то просил Хун Аньгэ помочь с предоставлением алиби. Но потом его взяла под контроль Жань Дундун, и теперь они оба думают, что мы наставили им рога.
– Неудивительно, что сегодня ты в зеленом[10].
Она чуть было не засмеялась, но предмет разговора, равно как и душевное состояние, настраивали на другой лад, она все еще не оправилась от развода.
– Профессор Му, – обратилась она к нему, – тебе еще не надоело подшучивать надо мной? Неужели у тебя нет ни капли сочувствия?
– Прости.
– А приехала я для того, чтобы лично задать тебе вопрос: мы им изменяли?
– Разве что в наших снах.
– А я уже было подумала, что у меня что-то с головой, но теперь я вижу, что с этим все в порядке. После встречи с тобой Хун Аньгэ каждый день мучил меня вопросом, изменяла я ему или нет? Дошло до того, что я и правда стала думать, что я ему изменила.
– Русский физиолог Павлов полагал, что внушение или гипноз является простейшим и типичнейшим приобретенным рефлексом. Это своего рода внушаемая кем-то установка, которая не имеет под собой никаких оснований, но из-за того, что некто допустил ее существование, психика внушаемого будет склоняться к подтверждению этой установки. Попросту говоря, Хун Аньгэ тебя загипнотизировал.
– Хун Аньгэ уже давно хотел со мной развестись, просто у него не было предлога. И тут, на его счастье, Жань Дундун подсунула ему оружие, благодаря которому он одним махом порвал со мной и переметнулся к своей любовнице. Так что, профессор Му, изменяла не я, изменяли мне. Ради сохранения твоей семьи я пожертвовала своей, а если говорить конкретнее, я пожертвовала собой. Вот и скажи, к кому я после этого должна была идти?
Он хотел было тут же ответить – мол, конечно, ко мне, – но вдруг осознал всю серьезность проблемы, которая могла оказаться ловушкой, поэтому тут же прикусил язык. Бай Чжэнь снова обратилась к нему с вопросом:
– А ты с Жань Дундун все еще в ссоре?
– Уже нет.
– Помирились?
– Осталось лишь официально оформить развод.
– Может, поговоришь с ней начистоту? Иначе мы поможем удовлетворить им свои желания.
– Это невозможно. Если они заранее спланировали свое будущее, то мы бессильны.
Что касается предопределенности, то Му Дафу знал, о чем говорил, причем не важно, где она проявлялась – в литературе или в обычной жизни. Его отец был профессором филологического факультета Сицзянского университета, а мать – учителем языка и литературы в средней школе при этом же университете. Четырнадцать лет назад оба они вышли на пенсию. С малых лет родители внушали ему мысль о том, что самая лучшая на свете профессия – это учитель, что лучший путь – это учеба в университете с последующим прохождением магистратуры и аспирантуры. «Ты сможешь преподавать в университете, только если окончишь аспирантуру», – то и дело напоминали они ему. Они словно сыпали соль на рану, ведь сам он мечтал пасти овец в горах Тянь-Шань. Однако, когда он прочитал строки «Северные вихри, налетев на землю, обломали белую траву, // В месяце восьмом за стеной великой в воздухе кружится снег»[11], его передернуло от холода. Тогда он решил пойти в армию, но, прочитав строки «Укрытые травой непогребенные останки иссохли до костей, // Из дома продолжают слать одежду, чтоб не замерз на поле боя»[12], он чуть не помер со страху.
Тогда встал вопрос, как именно пробиться в ученые. Сначала он попробовал свои силы в области точных наук, но обнаружилось, что в нем преобладают гены родителей-гуманитариев. Ему никак не удавалось запомнить ни периодическую систему химических элементов, ни закон сохранения энергии, ни уж тем более математические функции или производные. Делать нечего, пришлось принять это как данность и унаследовать, а лучше сказать, повторить профессиональный путь родите