— Ты вспоминала Бат и тот первый бал, где мы познакомились? — спросил он.
— О да, очень часто, только всегда при этом плакала. Как странно, что мы сидим здесь и вот так разговариваем! Неужели это не сон?
— Это не похоже ни на один мой сон, но годы, прошедшие с тех пор, как я тебя потерял, были настоящим кошмаром. Я счастлив, что вижу тебя.
— Но что же теперь? Что с нами будет?
— Анна, для меня весь мир сосредоточился в тебе, и так будет всегда. Давай не будем забегать вперед и думать о будущем.
— Как я могу позволять тебе говорить такие вещи, когда я замужняя женщина? — в смятении проговорила Анна. — Ты говоришь точь-в-точь как в Фэрхеме.
— Я и чувствую себя таким же, как в Фэрхеме.
— Я тоже, но я не свободна, и мне не следует так говорить.
— Но ведь мы были обмануты. Я люблю тебя, Анна. Всегда любил, и всегда буду любить. Ничего плохого в этой любви нет.
— Я настолько ошеломлена, что не знаю, что и сказать. Ты свободен, а я нет.
Он долго и серьезно смотрел на Анну, затем тихо сказал:
— Мы не в состоянии не любить друг друга, дорогая моя. Нет смысла бороться с этим чувством. А что нам делать — это совершенно другой вопрос.
— Бедный Ричмонд! Он ничем это не заслужил! — заплакала она, закрыв лицо руками. — Я должна на коленях благодарить Бога за то, что ты жив, — произнесла она сквозь слезы.
Она напоминала ребенка, испуганного и растерявшегося, и он прижал ее к своей груди, поглаживая по спине и успокаивая, хотя сам был расстроен не меньше ее.
Время летело быстро, и они вздрогнули, услышав шум подъезжающего экипажа и голоса на въездной аллее, Батлеры возвратились домой.
Анна подняла голову. Лицо у нее было заплаканным, но она взяла себя в руки и смело встретилась с вошедшей матерью. Никогда она так не гордилась Гарри, как сейчас. Он был таким же необыкновенным, как во время их первой встречи, а за прошедшие годы заслужил еще большую славу.
Миссис Батлер не ожидала, что дочь встретит ее, и не была знакома с Гарри, но приветствовала его радушно, как и всех друзей своих детей. Она нашла его очень красивым и умным офицером, что, безусловно, способно привлечь Анну, и вместе с тем была крайне удивлена, так как никогда не предполагала, что ее дочь может пренебречь супружескими узами.
Миссис Батлер проявила внимание к Гарри и подробно расспрашивала его о Явской кампании, в которой он участвовал, изумив Анну своими вопросами. Она проявила осведомленность о прошедшей войне и говорила о сипаях с большим сочувствием и пониманием. Когда Гарри ушел, Анна поняла, что он унес о миссис Батлер лестное впечатление.
— Ну, Анна, и что все это значит? — спросила миссис Батлер, как только они остались вдвоем. — Не ожидала от тебя такого. Флирт в моем доме… Капитан в высшей степени интересный человек, но я думала, ты удовлетворена Ричмондом.
— Это мой любимый, которого я потеряла, — тихо сказала Анна.
Миссис Батлер собиралась сделать какое-то фривольное замечание, как вдруг осознала сказанное Анной и, не веря своим ушам, отшатнулась, пристально глядя в глаза дочери.
— Боже милостивый! Как это возможно? — воскликнула она. — Дорогая моя, что произошло, пока я была в Барракпуре?
Прежде чем Анна приступила к объяснениям, появился полковник Батлер с еще влажными после ванны волосами.
— Не могу поцеловать тебя, Анна, дорогая. Вода с меня так и течет. Понять не могу, почему я не худею. Ем я не очень много… каждый день катаюсь верхом…
Миссис Батлер взглядом призывала его замолчать, но он уселся рядом с Анной и заметил не без сарказма:
— Ты бледна как привидение, Анна. Муж плохо с тобой обращается?
К его огорчению, Анна тягостно восприняла эту шутку и разрыдалась. Она так горько плакала, что миссис Батлер не скоро удалось успокоить дочь, но, в конце концов, Анна смогла им все рассказать.
— Бедняжка моя, какой ужас! — воскликнула миссис Батлер. — И надо же, чтобы бедный молодой человек приехал сюда и встретился именно с Ричмондом!
— Вся моя жизнь разрушена, — рыдала Анна. — И жизнь Гарри, и жизнь Ричмонда!
Взволнованная миссис Батлер не знала, что и сказать, а полковник Батлер разразился проклятиями.
— Это все старая ведьма! — кричал он. — Эта старая аббатиса из Фэрхема дергала нас всех за веревочки! Окажись она только здесь, я бы вытряс из нее душу!
Он в бешенстве расхаживал по комнате, громко ругаясь и шлёпая веером по подушкам, но наконец остыл и сказал:
— Послушай, Анна, Дело, конечно, отвратительное, а эту старую ведьму стоило бы утопить в мешке, но что толку теперь роптать? У тебя отличный муж и ребенок, и ты счастлива, так что не позволяй появлению старой любви все тебе испортить.
Анна уставилась на полковника, как будто не понимала смысла его слов, но миссис Батлер стала уговаривать ее в том же духе, повторяя его слова и растолковывая их дочери.
— В конце концов, — закончила она, — сейчас ты уже не любишь Гарри.
— Не люблю?
— Господи, девочка, конечно, нет! — воскликнул полковник. — Иди домой к Билли Бою и забудь обо всем этом.
Совет Батлеров показался Анне невероятно жестоким. Отсутствие у них сочувствия к ней она не ожидала. По дороге домой она думала о том, что неужели во всей Калькутте не найдется ни единого человека, который сумел бы понять ее страдание.
Анне все время приходила на память одна фраза, сказанная матерью: «В конце концов, сейчас ты уже не любишь Гарри!»
Но она любила его! Она испытывала к нему такую же любовь, как и с самого начала. Как будто маятник качнулся назад, и она снова стала юной, какой была в Бате.
Во всем мире для нее существовал один лишь Гарри. Последующие дни она прожила как в лихорадке. Одна мысль о нем приводила ее в дрожь, вид его заставлял ее сгорать в тоске по нему, а если при ней упоминали его имя, сердце у нее начинало биться так часто, что она не могла произнести ни единого слова.
Не встретив сочувствия у матери, она поняла, что ей осталось довериться только Генриетте, вопреки своему прежнему решению. Получилось весьма удачно, поскольку к этому времени Аллан Грэхем познакомился с Гарри и пригласил его на обед, так же как и Теккереев. Генриетта изо всех сил старалась разрядить обстановку и на следующий день сказала Анне, что Гарри произвел на нее исключительно приятное впечатление.
— Могу представить, как ты себя чувствуешь, дорогая Анна. Думаю, я сошла бы с ума, разлучи кто-либо меня с Аланом. Но, конечно, сейчас это все уже в прошлом, и тебе следует думать о Ричмонде и о Билли Бое. Ты выглядишь очень напряженной, дорогая. Не позволяй заметить это Ричмонду.
Ричмонд лишь заметил, что она невероятно похорошела, и стал жалеть, что устраивает маскарад.
— Все должны тебя видеть, моя прелесть. Последнее время ты так изумительно выглядишь, что просто жаль даже на минуту прятать твое лицо за маской.
— А я уверена, в Калькутте всем надоело мое бледное лицо. К тому же ты так мне льстишь, Ричмонд, что я начинаю думать, не слишком ли я тщеславна.
— Ты совершенно не тщеславная, а самая великолепная женщина, какую я только видел. Я заметил, вчера у Грэхемов капитан Смит исподволь бросал на тебя восхищенные взгляды, когда считал, что этого никто не видит.
Анна отвернулась и произнесла:
— Какую нелепость ты говоришь! Кого ты сегодня встретил в клубе?
— Твоего уважаемого отчима и Джона Шекспира. Джон говорит, что вряд ли Эмилия появится на балу, потому что опасается родить прямо в зале. У нее сильная воля. И если у нее родится мальчик, она собирается назвать его в мою честь Ричмондом.
Анна была рада, что разговор перешел на другую тему.
В тот вечер, когда состоялся бал, было довольно прохладно, хотя наличествовали все признаки приближающейся жары. Анна с удовольствием предоставила большую часть приготовлений Августе, вкладывавшей в них всю душу. Она превратила огромный зал в лесистую местность, на фоне молодых деревьев густела масса цветущих кустарников, так что стен вовсе не было видно. Ужин накрыли в самом большом зале, шампанское лилось рекой, и все гости были в приподнятом настроении, пользуясь всеми возможностями, которые предоставляли маскарадные костюмы, и совершая поступки, о которых потом долго будут судачить в городе.
Анна беспокойно расхаживала по залам. Гарри принял приглашение на бал, но она не знала, пришел ли он. Она была уверена, что маска не сможет скрыть его от нее, и время от времени думала, что узнала его, но понимала, что опять ошиблась.
Наконец ближе к полуночи она вышла в сад.
В темноте под лунным светом мерцал куст буйно цветущей магнолии. Ухали совы, и она слышала мягкое шуршание их крыльев, когда они взлетали с кокосовой пальмы. Мраморная скамья под пальмой была скрыта тенью, но, когда она приблизилась, эта тень оказалась Гарри.
Анна не сказала ни слова, но он мгновенно обнял ее, и их губы слились в поцелуе. Она снова как бы была на берегу реки в Фэрхеме, и все случившееся с тех пор казалось лишь сном.
— Дорогая моя, дорогая моя, — шептал он, усаживая ее рядом с собой на скамью и обнимая. — Я люблю тебя больше, чем прежде, — признался он. — Ни о чем больше не могу думать, только о тебе. Ты стала для меня еще дороже, чем раньше:
— Я тоже живу только для того, чтобы видеть тебя. Я бы пошла за тобой на край света.
— В такой вечер, как этот, и еще в домино и в маске, легко так говорить, — сказал он.
— У меня нет маски.
— Но к утру ты ее наденешь. Ты должна ее надеть, дорогая моя. Как иначе тебе жить?
— Не будем сейчас говорить об этом. Влюбленным вроде нас с тобой должно быть разрешено повернуть время вспять.
— Но ведь жизнь продолжается, — заметил Гарри. — Мы всегда были правдивы друг с другом, а постоянство так редко встречается.
Громкие звуки музыки в доме и неожиданно вырвавшийся поток света, почти достигавший пальмы, потревожил их. В сад спускались многочисленные гости. Возлюбленные поспешно отпрянули друг от друга.