Я мгновенно холодею. Это невозможно.
– Здесь какая-то ошибка. Я почти всю ночь провел в кампусе. – Перебираю фотографии, нахожу среди них сделанные с камеры наблюдения мотеля и протягиваю Диакосу. – Видите, вот же доказательства.
– Они доказывают, что вы ушли из мотеля в девять вечера и вернулись после трех часов утра, – спокойно возражает он. – Отсутствовали шесть часов. Поездка из Рейна в Стиллхаус-Лейк занимает пару часов, особенно если превышать скорость. Это доказывают временны́е метки на фотографиях ваших номерных знаков.
Кровь отливает от моего лица. Детектив сказал, что у меня больше нет алиби. Сказал, что, похоже, я замешан в убийстве Лео. Знаю, мне лучше заткнуться. Я и так по уши в дерьме, а если скажу еще что-нибудь, это может быть использовано против меня. Но я не могу остановиться:
– Я этого не делал.
Бесстрастное выражение лица Диакоса сменяется искренним сочувствием.
– К сожалению, мистер Кейд, факты говорят об обратном.
25Гвен
Я только что закончила говорить с Сэмом, когда в дверь номера стучат. Хмурюсь: вряд ли кто-то знает, что я здесь, и тем более ищет меня. Тянусь за пистолетом и встаю с кровати. Бесшумно подхожу к двери, соединяющей наши комнаты, и заглядываю к детям. Коннор с планшетом, Ви смотрит телевизор. Я прижимаю палец к губам, призывая их сидеть тихо и быть начеку, и закрываю дверь.
Сделав глубокий вдох, подхожу к окну, выходящему на парковку. Отдергиваю занавеску в сторону и выглядываю. У моей двери стоит пожилая женщина. На ней старенькое платье, в руках она сжимает большую поношенную сумку. Спина прямая, подбородок приподнят, губы целеустремленно сжаты.
Разглядываю ее, ища признаки возможной опасности. Не важно, что ей, скорее всего, уже за семьдесят: для меня это незнакомый человек, который ищет меня в мотеле. Вполне вероятно, что она вооружена и приготовила засаду.
Иду к двери, стараясь прижиматься к стене, и открываю ее достаточно широко, чтобы цепочка натянулась.
– Чем могу помочь?
Она смотрит на меня по-старчески подслеповато. Все лицо в морщинах, складки вокруг рта указывают на то, что она заядлая курильщица – а чего еще ждать от жизни в таком штате, как Северная Каролина.
– Вы и есть частный детектив. – Она не спрашивает, а констатирует факт.
Я киваю.
– Да. Я Гвен Проктор.
– Это вы напустили полицейских на моего Тревора.
Я колеблюсь, не зная, стоит ли расценивать ее слова как угрозу. Пока непонятно, к чему она клонит, и я решаю действовать осторожно:
– Прошу прощения, а кто вы?
– Лавиния Мартиндейл. Бабушка и законный опекун Тревора Мартиндейла.
Значит, у нее есть причина меня ненавидеть. Инстинкт и опыт заставляют меня немного отодвинуться с пистолетом наготове – вдруг придется пустить его в ход для самообороны.
– Позвольте узнать, как вы меня нашли?
Лавиния машет рукой:
– В этом городке всего один мотель. Гарри, который работает здесь на стойке регистрации, в пятом классе учился у меня английскому. Он был хорошим учеником. Я ему нравилась, и он с радостью подтвердил, что вы остановились здесь, и сказал, в каком номере.
Делаю себе мысленную пометку попозже навестить Гарри и объяснить ему, как важно сохранять конфиденциальность.
– Хорошо. Так чем могу помочь, миз Мартиндейл?
– Миссис, – поправляет она.
Я улыбаюсь. Мне ли не знать, как важно, чтобы к вам обращались правильно.
– Конечно, миссис Мартиндейл. Чем же могу помочь?
– Они арестовали моего мальчика. Обвинили его в убийстве той пропавшей девочки.
То, что ему предъявили обвинения, – это новость, но я не слишком удивлена.
Миссис Мартиндейл с вызовом вздергивает подбородок.
– Вы считаете, мой мальчик сделал то, в чем его обвиняют?
Не знаю, какой вопрос я ожидала услышать, но точно не этот.
– Это не мне решать, – честно отвечаю ей.
– Вы бы изменили свое мнение, если б Тревор во всем признался? – спрашивает она.
Я потрясена.
– Признался?
Она кивает:
– Вчера вечером.
Теперь понятно, почему шефу Парксу было не до моих показаний. Но если Тревор признался, все равно что-то не сходится. Да, улики против него, но я до сих пор мысленно вижу страх и панику в его глазах, когда полиция его арестовывала.
– Мой ответ прежний, – наконец говорю я.
Собеседница надолго задумывается, потом кивает.
– Я бы хотела нанять вас.
Я так поражена, что даже не знаю, как реагировать.
– Нанять меня?
– Да. Мой внук не делал того, в чем его обвиняют. Я хочу, чтобы вы доказали его невиновность.
В ее голосе много боли, но у миссис Мартиндейл стальной хребет. Она явно не из тех, кто пасует перед трудностями. Я понимаю, что она чувствует: шок, растерянность. И неприятие реальности.
– Но ваш внук сам сознался, – напоминаю я как можно мягче. Пусть я с самого начала сомневалась в виновности Тревора, но от чистосердечного признания трудно отмахнуться.
– Знаю.
Я облегченно вздыхаю.
– Понимаю, как вам тяжело, – говорю ей. – Мне тоже пришлось пройти через такое, когда я узнала, что любимый человек совершил кое-что страшное.
Она поднимает руку, перебивая:
– А если б это был ваш сын или внук и вы сердцем чувствовали, что он невиновен, как бы поступили?
Ее слова бьют точно в цель, поражая меня в самое сердце. Я точно знаю, как бы поступила. Проверила все улики. Перерыла все материалы дела. Ночи напролет прочесывала все материалы ФБР, чтобы доказать: мой сын непричастен.
– Я бы боролась за него.
– Именно для этого я и хочу вас нанять.
Я видела, где живет миссис Мартиндейл, и знаю, что денег у нее немного. Ей не по карману платить мне столько, сколько платит Джи Би. Да и как можно позволить ей выбрасывать деньги на явно безнадежное дело? Но в ее глазах отчаяние, и мне трудно отказать сразу. Я вздыхаю.
– Может, побеседуем за чашечкой кофе? – предлагаю ей. – Тут рядом кафе.
Миссис Мартиндейл с облегчением кивает, хотя в ней еще чувствуется напряжение.
– Спасибо.
Я поднимаю палец:
– Одну секунду.
Закрываю дверь и убираю пистолет в кобуру. Подхожу к смежной двери, громко стучу, прежде чем открыть, и вижу Ви и Коннора у противоположной стены. Оба готовы к нападению. Я рада, что они серьезно отнеслись к моему предупреждению.
– Все нормально, – сообщаю им. – Просто ко мне пришли по делам, и нужно кое-что обсудить. Мы собираемся в соседнее кафе. Ничего страшного, если вы недолго побудете одни?
В ответ Ви роняет утюг и падает лицом вниз на свою кровать, издавая звук вроде «ммм пф».
Я улыбаюсь, закрываю дверь и вместе с миссис Мартиндейл иду через парковку в сторону кафе. В это время там немноголюдно – только одинокий старичок за дальним столиком, перед ним две тарелки с пирогом и кружка с дымящимся кофе. Я оглядываюсь в поисках вариантов выходов, машинально ища возможные пути отступления. Привычка, от которой никогда не избавиться.
Мы занимаем места поближе к входу, у окна, чтобы я могла наблюдать за мотелем.
– Итак, миссис Мартиндейл, – говорю я, как только официантка наливает нам кофе и уходит за стойку. – Расскажите, почему вы считаете, что ваш внук невиновен.
Она делает глубокий вдох, собираясь с мыслями:
– Мой сын Келвин, отец Тревора, был хорошим мальчиком, но легко сбивался с пути. Попал в дурную компанию, познакомился с девушкой, она забеременела. Он поступил порядочно и женился, но она не захотела менять образ жизни – пила во время беременности, принимала наркотики. Когда родился Тревор, стало ясно: с ним что-то не так. Вы даже не представляете, каким беспокойным он был. Кричал день и ночь. Его мать не выдержала и сбежала. Бросила ребенка и больше не вернулась. Мой сын старался изо всех сил, но он сам был почти ребенок и плохо представлял, что значит быть отцом. Он разбился на мотоцикле, когда Тревору исполнилось два года. Других родственников не осталось, и мне пришлось стать опекуном внука.
Жуткая история.
– Мне жаль вашего сына, – говорю я.
Она согласно кивает. Судя по стиснутым зубам, воспоминание до сих пор причиняет ей боль. Потеря сына – это травма навсегда.
– Тревор – милый мальчик. И добрый. И ласковый. Но дело в том, что… – Она запинается, подбирая слова. – Он никогда не блистал умом, благослови его Господь. Пошел в мать, которая к тому же всю беременность пила и принимала наркотики. Туго соображает. Поэтому я знаю: это не он.
– Но я не понимаю, какое отношение его интеллект имеет к тому, что произошло.
Миссис Мартиндейл лезет в сумку, достает несколько листков и пододвигает ко мне. Замечаю, что ее руки слегка трясутся.
– Это его чистосердечное признание.
Я округляю глаза.
– Как вы достали копию?
– Потребовала, – просто отвечает она. – Я не поверила, когда мне сказали, что это сделал Тревор. Они дали мне его признание, чтобы отвязаться. Но я лишь еще раз убедилась: он невиновен.
Я морщу лоб:
– Почему?
Она кивает на листки:
– Прочтите.
Я пододвигаю их ближе. Почерк детский, каждая буква тщательно выведена. И от этого содержание кажется еще страшнее. На нескольких страницах Тревор описывает, как преследовал Джульетту, выслеживал ее в интернете и уговаривал встретиться. Рассказывает, как в тот день подобрал ее на обочине и отвез в лес. Само убийство описано во всех подробностях.
Когда Тревор пишет, как пытал и калечил девушку, у меня внутри все переворачивается, воспоминания о Мэлвине всплывают на поверхность. Еще Тревор рассказывает, как несколько раз изнасиловал Джульетту, но, как ни странно, без подробностей. В конце описывает, как задушил ее, а потом для верности разбил ей лицо камнем, вырыл неглубокую могилу и закопал. К сожалению, он не помнит, где именно, потому что обезумел от жажды крови, когда убегал оттуда.
Я заканчиваю читать и кладу листки на стол, разгладив руками. Я многое повидала в жизни, и вывести меня из равновесия не так-то просто, но признанию Тревора это удалось. Мне так мерзко и отвратительно… Может, дело в тех фотографиях Джульетты на каминной полке в доме ее родителей. А может, в том, что Тревор так невинно улыбался мне. Но я принимаю это близко к сердцу, особенно учитывая, что случилось с моим бывшим мужем. Во мне пробуждаются воспоминания, которые я пыталас