– Не в этом дело. Когда я говорю о Джульетте, мне легче. Я так долго хранила ее тайны, что мне нужно кому-нибудь рассказать… И лучше тому, кто ее не знал. – Она смотрит на меня. – Наверное, это странно, ведь мы едва знакомы. Но в тебе есть что-то такое… – Она прижимается ко мне. – С тобой мне не страшно.
В груди разливается тепло. Ничего лучшего мне в жизни не говорили. Мне нравится чувствовать себя защитником. Даже если на самом деле я не такой.
Вспоминаю Кевина и школу. Его лицо, когда он спустил курок.
– Так вот, Джосайя, – продолжает Уилла, отвлекая меня от неприятных воспоминаний. – Он оказался маньяком. Однажды вечером заманил Джульетту к себе домой и сфотографировал голой. И даже послал ей фотки и написал, что их увидят все, если она кому-нибудь расскажет.
Я потрясен, я просто в ужасе.
– Ты прикалываешься? Жуть какая… Бедная Джульетта! И что стало с тем парнем? Его посадили?
Уилла опять мрачнеет:
– Нет, конечно. Ничего ему не было. Вообще ничего. Джульетта решилась пойти к пастору и к шефу полиции, но они ни черта не сделали, только предложили Джосайи уволиться. По крайней мере, у него хватило совести свалить отсюда.
Я просто в ярости от такой несправедливости.
– Что? Этому парню вообще ничего не было?!
Уилла качает головой:
– Нет. Бог знает, какую лапшу он сейчас вешает на уши твоей маме. Наверное, обвиняет во всем Джульетту.
Поверить не могу.
– Он просто урод.
– К сожалению, их полно.
В ее голосе такая покорность судьбе, что мне становится больно. Так хочется взять Уиллу за руку и сказать ей, что я‐то не изверг и не монстр. Но откуда мне знать? Вдруг это у меня наследственное и никуда от этого не деться?
Ведь я сын своего отца.
Меня внезапно просто распирает от желания рассказать Уилле правду и посмотреть на ее реакцию. Ужаснется она, когда узнает, кто я на самом деле, или будет по-прежнему считать меня защитником? И я говорю:
– Мой отец был серийным убийцей.
Мы сидим перед туалетным столиком, и я вижу в зеркале над ним отражение Уиллы. У нее отвисает челюсть. Ее глаза в зеркале встречаются с моими.
– Правда?
Я киваю:
– Мэлвин Ройял.
Теперь я понимаю, что имела в виду Уилла, сказав, какое это облегчение – поделиться тайной. Но только не своей, а чужой. Я замираю, ожидая ее реакции.
Ее глаза округляются.
– Охренеть! Я о нем слышала. Ты не прикалываешься? Он же настоящий маньяк. Издевался над девушками у себя в гараже…
Я стараюсь не морщиться от ее последних слов.
– Ну да. Он самый.
Уилла ненадолго задумывается, и я решаю, что ошибся, рассказав.
– Уходи, если хочешь, – предлагаю ей. – Если для тебя это слишком. Особенно сейчас, когда ты узнала о смерти Джульетты. Но я просто подумал, что ты должна знать. Что неправильно скрывать это от тебя.
Она кладет руку мне на колено:
– Ну конечно, я не уйду.
Я облегченно вздыхаю и только сейчас замечаю, что перестал дышать. Больше всего ненавижу эти моменты, когда рассказываю людям об отце и жду, как они отреагируют. Реагируют обычно плохо, поэтому я стараюсь молчать. Хотя это не так важно, потому что все есть в интернете.
– И каково это? – спрашивает Уилла. – Быть сыном маньяка?
Я вымученно улыбаюсь, но улыбка больше напоминает гримасу.
– Да классно. Правда, – говорю я сухо.
Она поворачивается, протягивает руку и сплетает свои пальцы с моими, разворачивая меня лицом к себе.
– Серьезно. Я хочу знать.
Кроме моей семьи и психотерапевта, единственным человеком, с которым я по-настоящему говорил об отце, был Кевин. На душе кошки скребут при мысли о друге. Бывшем друге. Он восхищался моим отцом и часами лазил в интернете по всяким мутным сайтам в поисках информации о нем. Интересно, мог бы я догадаться, к чему это приведет? Трясу головой, отгоняя опасные мысли о том школьном дне, когда Кевин вытащил пистолет. Не хочу вспоминать.
– Я это ненавижу, – наконец говорю я. Я никогда раньше не говорил таких слов, но сейчас понимаю: так и есть. – Он сломал нам жизнь.
– Как? – спрашивает Уилла.
– Даже не знаю, с чего и начать. Мы потеряли наш дом, друзей, школу. И даже наши имена. Коннор Проктор – не настоящее имя. Меня звали Брэйди Ройял. С этим именем я родился и вырос. Мне пришлось сменить его, когда маму оправдали и нас начали преследовать.
Странно произносить вслух свое прежнее имя. Вспоминать, кем я был когда-то.
– Мы были в бегах, сколько себя помню. Мы тренируемся – и как следует тренируемся – отразить нападение, защитить себя, обезоружить нападающего. Мы ненормальные. Я ненормальный.
Уилла кладет мою руку себе на колени.
– Тебе не кажется, что быть нормальным совсем необязательно?
Я улыбаюсь:
– Спасибо за поддержку, но есть разница между чудаком и сыном серийного убийцы. Люди относятся к тебе совсем по-другому.
– Например?
Ничего не приходит в голову. Разве что… Я вздыхаю:
– Ты точно хочешь знать? Вообще-то, это тяжело.
Уилла наклоняется и целует меня.
– Я хочу знать о тебе все. Может, с виду я хрупкая, но внутри сильная и справлюсь с любым дерьмом.
– Перед тем как мы сюда приехали, у нас в школе произошла стрельба.
Уилла тихонько вскрикивает, но ничего не говорит, ожидая продолжения. Я так долго убегал от этих воспоминаний, что сейчас даже странно все пересказывать.
– Стрелял мой друг. – Я сглатываю ком в горле, перевожу дух и добавляю: – Я тоже был там.
Уилла крепче сжимает мою ладонь.
– Что случилось? – спрашивает она тихо, почти шепотом.
Качаю головой:
– Точно не знаю.
Но это неправда. Знаю ведь.
– Все из-за какой-то дурацкой компьютерной игры. Накануне вечером они играли онлайн, и двое парней устроили засаду на моего друга Кевина и убили его персонажа. На следующий день Кевин принес в школу пистолет и застрелил их.
Я пожимаю плечами, как будто все просто, но, конечно, это не так. Есть столько всего, о чем я не сказал… Кровь. Крики. Громкий рикошет, когда пуля отлетела от металлических шкафчиков. Лицо Кевина, когда он спускал курок. Момент, когда он обернулся и увидел, что я стою там и наблюдаю, как он только что хладнокровно застрелил в упор двух близких друзей. Все остальные ученики разбежались. В коридоре остались только мы. Я, Кевин и двое наших друзей, истекающие кровью на полу.
Он поднял пистолет и навел на меня. Я был так ошеломлен, что мне показалось: он уже выстрелил.
Я уже был в такой ситуации. Не один в один, но похожей. Когда меня заманили в ловушку на сборище сектантов и мы с боем пробивались наружу, один сектант прижал меня к полу, приставив пистолет к моему лицу. Ему оставалось только спустить курок, и все. Я был бы мертв.
Но ему не удалось это сделать. Сестра Гармония воткнула нож ему в шею и убила его. Она спасла меня, хотя была ранена, вся в крови, и ее саму могли застрелить.
И тогда я сказал себе: она именно такой человек, каким бы я хотел стать, – тот, кто жертвует собой ради других.
Но когда в школьном коридоре я смотрел на лучшего друга, то видел только черную пустоту в дуле его пистолета.
Кевин решал, как поступить со мной. Я сразу понял, что это конец, и приготовился к смерти. Но не хотел умирать. Поэтому взглянул на двух друзей, которые уже были мертвы или вот-вот умрут, и сказал Кевину:
– Ну и хрен с ними…
Кевин улыбнулся. Кивнул. Даже хихикнул:
– Ну да. Ты прав, хрен с ними.
Он уставился на двух своих товарищей, которых только что застрелил, наблюдая, как они истекают кровью. Это продолжалось несколько секунд, но мне показалось, что целую вечность. Кровавая лужа под ними расплывалась, распространяя резкий тошнотворный запах.
Я понимал, что с каждой минутой они все ближе к смерти. Что им срочно нужна помощь. Но еще я понимал: стоит только дернуться, и Кевин застрелит и меня.
Он пнул одного из них носком кроссовки. Лежащий не пошевелился.
– Хрен с ними, – тихо повторил Кевин, обращаясь к самому себе. А потом повернулся и ушел.
А я позволил ему уйти. И только убедившись, что он ушел и мне ничего не угрожает, бросился к ним.
Я хочу все забыть, но эта сцена постоянно прокручивается в голове. И то, что я сказал о своих друзьях. И то, чего не сделал. Я мог бы защитить их, но не стал.
Я оказался трусом.
Так чем я отличаюсь от отца? И он, и я проявили полное безразличие к человеческой жизни. Я запомнил эту фразу из какой-то статьи о Мэлвине. Среди прочего его обвиняли и в этом.
Он проявил полное безразличие к жизни, мучая и убивая женщин. Я сделал то же самое, позволив убийце с пистолетом разгуливать по школе и не попытавшись его остановить. Я даже не пробовал поговорить с ним. А мог хотя бы попытаться уговорить его опустить ствол.
– Мне так жаль, – шепчет Уилла. – Как ты вообще смог это пережить?
А я и не смог. Но такая правда никому не нужна. Поэтому я просто отвечаю:
– С помощью длительной психотерапии.
Я пытаюсь обратить все в шутку, и Уилла слабо улыбается. Наверное, я наговорил лишнего, слишком много рассказав о себе. Я уже собираюсь встать и предложить пойти прогуляться, когда Уилла берет мои руки в свои и кладет их себе на колени.
– Расскажи остальное, – просит она.
– Что остальное? – спрашиваю я, стараясь не думать о том, что мои пальцы касаются ее голых ног.
– Все. Все свои секреты. То, о чем никогда никому не рассказывал. Я хочу знать.
– Почему?
– Разве не понятно? Потому что ты мне нравишься.
– Почему? – повторяю вопрос, даже не успев подумать.
Уилла смеется, решив, что я снова шучу. И хмурится, когда понимает, что это не шутка.
– Потому что ты не такой, как все. Потому что смотришь на меня как завороженный, и мне это нравится. И мне кажется, что тебе нужен кто-то. Кто-то вроде меня.
Мои щеки пылают. Мне и раньше нравились девушки, но ни одна из них не была похожа на Уиллу. Ни одна не привлекала меня так сильно – причем это и взаимно.