– Веди себя прилично, Лео, – бормочет Вероника себе под нос, и ее раздраженный взгляд, которым она его одаривает, доставляет мне фантастическое удовольствие.
– Напиши мне, когда захочешь прослушать запись, Вероника, – говорю ей. – Я буду внизу.
Сегодня она меня не поцеловала, может быть, и никогда не поцелует, но, в отличие от него, я увижусь с ней в понедельник и в каждый последующий день. А Уиллинг? Он вернется в колледж.
Уиллинг смотрит на меня из-за головы Вероники, и его глаза вспыхивают от ярости, и я не могу сдержать ухмылку, когда бегу вверх по лестнице.
Я захожу внутрь, открываю дверь в свою квартиру, включаю свет в гостиной, и мой кайф резко сходит на нет. Ругательство слетает с моих губ, когда я замечаю включенный телевизор, штопор на кофейном столике, две бутылки вина и бокал, наполненный красной жидкостью, со следами губной помады на стекле. На диване лежит мама в отключке и громко храпит.
Она в своей белой шелковой рубашке, в черных брюках и на высоких каблуках. Волосы выпадают из зачесанного назад пучка, а тушь размазана. Я беру одну из бутылок, встряхиваю ее и вижу, что она пуста. Другая тоже.
– Отлично, – говорю себе под нос.
Мама открывает глаза. Они налиты кровью, и ей требуется какое-то время, прежде чем осмысление мелькает на ее лице.
– Сойер?
Ее голос скрежещет о пепел моего хорошего настроения, и мускулы на моей челюсти дергаются.
– Тяжелый день?
Мама либо ничего не понимает, либо игнорирует мой сарказм, пытаясь сесть. Видя ее в таком беспорядке, я испытываю тошнотворный стыд. Она выглядит не как «Лучший продавец штата», а как чертова сломанная болванка.
– Скажи мне, если тебе станет плохо, – огрызаюсь я, – потому что я буду чертовски зол, если придется чистить еще и диван.
Мама успешно садится, но, когда пытается встать, падает, как дерево, которое подпилили электропилой у основания: головой вперед, и целится прямо в угол кофейного столика. Я хватаю ее прежде, чем она успевает разбить свой череп, и, когда она обмякает, поднимаю ее на руки.
Она что-то бессвязно бормочет, пока я несу ее в комнату. Что-то о том, как она любит меня, любит Люси и что она не настолько устала. Но единственные слова, которые я всегда слышу, когда она в одиночку выпивает несколько бутылок вина, – это «ванная» и «рвота».
Мама держится за мою рубашку, когда я кладу ее на кровать, и для кого-то, кто едва контролирует свое тело, ее хватка чертовски крепкая.
– Ты собираешься блевать? – спрашиваю я. – Если так, то ты должна сказать мне об этом сейчас.
– Не сердись на меня, – бормочет мама. – В этом ты похож на своего отца. Он так же злился.
– Я не сержусь, – это ложь, но она легче, чем правда.
– Ты злишься.
Нет никакого смысла отвечать. Вряд ли она об этом вспомнит. Я накрываю ее одеялом, иду в ванную и беру пару полотенец. Возвращаюсь в комнату и раскладываю их для мамы.
– Сойер, – хрипит она, – пожалуйста, не оставляй меня одну.
Я ненавижу находиться рядом с ней, когда она пьяна. Ненавижу запах алкоголя изо рта, ненавижу ее липкие прикосновения и ненавижу звуки, которые она издет, когда ее рвет.
– Пожалуйста, – умоляет она, и ее голос срывается, когда она почти плачет.
Ненавижу свою жизнь. Ненавижу, когда мама плачет, и еще больше ненавижу то, что люблю ее.
Я плюхаюсь на пол, прислонившись спиной к кровати, и мама касается моей головы, чтобы убедиться, что я здесь. Это легкое прикосновение, но тяжесть заботы о ней душит меня. Я часто задаюсь вопросом, была ли мама такой всегда, и поэтому папа ушел, или она стала такой из-за его ухода? Я никогда не спрашивал, потому что это не имеет значения. Это моя жизнь, и знание ответа не изменит моего положения.
Я никогда не влюблюсь. И кроме Люси, после того, как уйду из этого дома, больше никогда ни о ком не буду заботиться.
Вероника
Сейчас два часа ночи, и я сижу на нижней ветке дерева на земле Джесси. Я показываю на Джесси, а Назарет, Лео и подружка Джесси, Скарлетт, хлопают и радуются моему успеху: я самостоятельно поднялась почти на два метра над землей.
– Ты должен мне двадцать долларов, Лахлин.
Джесси качает головой, но улыбается. Мы все улыбаемся. Вот что происходит, когда наша семья снова собирается вместе.
– Сорок долларов на то, что я могу взобраться выше, чем ты, – говорит Джесси, обнимая Скарлетт сзади. Она снова прижимается к нему, как будто быть так близко – это все равно что вернуться домой.
– Шестьдесят на то, что Скарлетт может победить нас всех, – возражаю я, и в свете костра, который находится на безопасном расстоянии от дерева, я вижу, как Джесси опускает голову в знак поражения.
– Я в игре, – Скарлетт целует Джесси в щеку, потом бежит к стволу дерева и подпрыгивает, хватаясь за ветки и карабкаясь вверх так, словно она невосприимчива к гравитации.
– Я не принимал вызов! – кричит Джесси, но все же бежит за ней, прыгая по веткам с такой скоростью, что я прихожу в благоговейный трепет. Мне потребовалось десять нелегких минут, чтобы добраться до этой ветки, и они взбираются выше мимо меня, как будто я черепаха-нарколептик на автостраде.
Вскоре и Назарет начинает свой путь наверх, как и Лео.
Но мне надоело лазать по деревьям. Я бы с удовольствием присоединилась к ним, но последний час меня беспокоит неприятный всплеск боли, а от последнего такого аж двоилось в глазах. Последнее, что мне нужно, – это почувствовать головокружение на высоте шести метров.
Я соскальзываю с ветки и прыгаю на землю, приземляясь на корточки. Выпрямившись, я вздрагиваю, когда Лео спрыгивает с ветки, на которой я сидела, и приземляется рядом со мной.
– Так ты не полезешь выше? – спрашивает он.
Я подмигиваю ему.
– Все крутые ребята уже на земле.
– Это точно. – Лео больше ничего не говорит, только пристально смотрит на меня, как будто ждет остроумного ответа, чтобы продолжить наш разговор, но у меня его нет.
Я тереблю свой браслет, потому что нервы у меня на пределе. Это не та нервозность, возникающая из-за бабочек в животе. Нет, это ее отвратительная сторона. Лео ушел, он пообещал, что будет на связи, а потом практически исчез с лица планеты.
Но сейчас он здесь и смотрит на меня так, словно между нами вот уже несколько недель не было ледяного молчания. Я злюсь, мне больно, и, как ни странно, я очень рада снова увидеть его. Но еще больше я боюсь. Да, сегодня нам было очень весело… как компании, но там, где он и я были неразлучны, теперь мы как магниты, которые отталкиваются, и мне не нравится это чувство. Это сбивает с толку и сводит с ума.
Лео внимательно смотрит на меня и даже не пытается скрыть своего беспокойства.
– Ты в порядке?
– Сегодня был долгий день, и я очень устала. – Фантастика. Ссылаться на физическую слабость, чтобы отвлечься от того факта, что пребывание наедине с ним вызывает дискомфорт. Это поможет только охладить отношения между нами.
– Тогда давай присядем, – Лео кивает в сторону костра, и мы направляемся к нему. Оказавшись там, я сажусь на одеяло, но легче не становится, так как Лео стоит и наблюдает за мной. Нет, это совсем не неловко. Просто поговори, Ви. Просто поговори.
– У меня была домашняя работа, смена в магазине «Сейв Март», а потом мы с Сойером отправились исследовать этот призрачный мост к северу от Лексингтона, – я болтаю и не могу остановиться, потому что эта тишина ужасна. Боже милостивый, пошли молнию и убей меня. – Я сидела на обрыве у реки, земля провалилась, и я упала, но тут Сойер подхватил меня и благополучно затащил на выступ. Но потом мы не смогли подняться обратно, так что нам пришлось прыгать и…
– Подожди, – Лео вскидывает руки вверх и садится рядом со мной. Не совсем рядом, как в прошлый раз, когда мы лежали вместе на одеяле, а на безопасном расстоянии, – ты же не умеешь плавать.
Не знаю почему, но я улыбаюсь. Той улыбкой, которая освещает меня, будто я светлячок.
– Знаю, но, как я уже сказала, мы не могли подняться обратно, потому что почва была ненадежной, поэтому Сойер сказал, что безопаснее прыгать. Сначала я думала, что это невозможно, но потом он рассказал мне, как мы будем прыгать, и как он поможет мне в воде, и он сделал это. Это было ужасно, но довольно круто. Затем мы осмотрели мост. Ты думаешь, мне уже поздно учиться плавать? – Я хмурюсь. – Я только видела, как маленькие дети делают это в бассейнах, но думаю, что хотела бы попробовать. Имею в виду, что я показала, на что способна в воде, и неплохо справилась.
Лео смотрит на костер, и я не могу полностью расшифровать выражение его лица. Он берет палку и бросает ее в огонь.
– И что у вас с Сазерлендом?
– Мне нужен был партнер по выпускной работе, – это правда, но у меня в груди странно трепещет от мысли, что я снова увижу его. Да, он горячий и с ним очень весело тусоваться, но чего я не ожидала, так это сладости… или желания поцеловать его.
Лео подтягивает колени и кладет на них руки. Снова наступает тяжелая тишина, и она душит меня. Наконец, Лео нарушает ее:
– Я не думал, что это будет так трудно.
– О чем ты? – Хотя я все понимаю и полностью с ним согласна.
– Быть в отъезде. Это очень странно.
– Странно хорошо или странно плохо?
– И то и другое. Я встречаюсь с кучей новых людей, и они делают меня другим, и, честно говоря, мне это нравится. Но потом я приезжаю домой и вижу тебя, и тогда мне хочется, чтобы все вернулось на круги своя. Как я уже сказал, это странно.
Мне кажется, что грязь проникает в мои вены, и мои внутренности становятся грубыми и отвратительными от нее.
– О.
– Знаешь, что мне в тебе нравится, Ви? – спрашивает Лео.
Он вообще замечает, как я эмоционально ранима?
– Ну и что же? – чувствую себя так, будто я далеко-далеко отсюда.
– Ты никогда не унываешь. Я встречаюсь со всеми этими девочками в колледже, и после пяти минут разговора они начинают вываливать на тебя любые свои проблемы. Как будто понятия не имеют, как веселиться. Я имею в виду, что у тебя опухоль в голове, которая вызывает тошноту и, возможно, может убить тебя, но ты никогда не унываешь.