Я смотрю на пустой бассейн и пытаюсь представить, как бы он выглядел с мерцающей водой.
– Я так долго заботился о ней, что не знаю, как остановиться.
– Тебе нужно найти свой голос.
Я качаю головой, ничего не понимая.
– Каков первый шаг на собрании созависимых и анонимных алкоголиков?
– Признать, что мы бессильны перед алкоголем и что наша жизнь стала неуправляемой.
– Ключевое слово для тебя сейчас – «признать».
Разочарование пробегает по моей спине.
– Да, я это признаю.
– Не мне, ты должен сказать всему миру. Один из самых больших пороков алкоголизма – это молчание. Скольким еще людям ты рассказал о своей маме, кроме меня?
=Никому.
Говорить людям.
Моя мать – алкоголичка.
=Поверят ли они мне?
Может быть.
=А может, и нет.
Но мне нужно начать жить для себя.
Вероника
СОЙЕР: Я не прыгал. Подумал, ты будешь волноваться».
Я: Я волновалась. Я рада, что ты написал мне, и рада, что ты не прыгнул. Как твои дела?»
СОЙЕР: «Моя мама – алкоголичка».
Я: «Мне очень жаль».
СОЙЕР: «Я знаю».
Я: «Я люблю тебя».
СОЙЕР: «Я люблю тебя».
Я: «Я не хочу тебя отталкивать».
СОЙЕР: «Тогда не отталкивай. Мне надо идти. Я напишу тебе, когда смогу».
Мы переписывались сегодня утром, а потом я пошла в школу без него. Сильвия храбро покинула своих друзей за обедом, чтобы посидеть со мной. Все уставились на нас, и многие обсуждали это событие. Я же решила, что мы друзья, раз она вела себя так, будто ей наплевать на чужое мнение, и села со мной.
– Ты знаешь, что происходит с Сойером? – спросила она. – Его нет в школе, и он не отвечает на сообщения. Более того, его телефон отключен. С прошлой весны он изменился. Мы с Сойером, конечно, не всегда сходимся во взглядах, но он мой друг, и мне не все равно.
– Кое-что я знаю, но не все.
– Может быть, ты расскажешь мне то, что знаешь?
Мне бы очень этого хотелось, но я ему предана.
– Это его дело – рассказывать.
Сильвия недовольно поджимает губы, но отвечает:
– Что ж, я могу понять. И уважаю тебя за это. Ты можешь хотя бы сказать мне, в порядке ли он?
Мне хочется сказать, что с ним все хорошо, потому что именно так поступают люди, но мне… надоело врать.
– Нет. Ему нужны его друзья.
– Тогда хорошо, что у него есть мы. – С полным подносом еды в руках Мигель опускается рядом с Сильвией.
– Вы ему действительно нужны, – соглашаюсь я.
Лицо Мигеля искажается, когда он встряхивает шоколадное молоко.
– Я же сказал «мы», амига[16]. Если только ты не планируешь свалить.
Сильвия и Мигель смотрят на меня, ожидая ответа. Я правда планировала свалить.
– Я с вами.
С вами… Не отталкиваю…
Это странное чувство. Немного пугающее. Немного волнующее. И теперь мне немного грустно, что Сойера не было рядом, чтобы испытать это со мной.
– Как прошел твой день? – папа вытаскивает меня из мыслей, ставя на стол гамбургеры и картофель фри, которые он приготовил на ужин.
– Нормально.
Папа сидит и ничего не говорит, когда я кладу свой мобильный рядом с тарелкой, но смотрит на ноутбук, который я только слегка отодвигаю. Он знает, что я надеюсь на звонок или сообщение от Сойера, но ему не нравится, что я делаю уроки во время ужина.
– Есть новости от Сойера? – спрашивает он.
– Никаких новостей с утра, – я наливаю себе в тарелку кетчуп, хотя совсем не голодна. – Как ты думаешь, мне следует написать ему или подождать, пока он сам напишет мне?
Папа откусывает огромный кусок от своего бургера и не спеша жует его.
– Как парень, я бы сказал, дай ему время и пространство.
– Но что если он застрял в своей собственной голове, в своих мыслях и нуждается в поддержке?
Папа кладет бургер на стол.
– Твоя мама была хороша в этом. Она всегда знала, когда мне нужно пространство, а когда – нет.
– А как я узнаю, когда ему нужно, а когда нет?
– Я никогда не был силен в эмоциональных делах, орешек. Знал только, как любить твою маму.
– И меня, – добавляю я, – еще ты любишь меня.
Папа ничего не говорит, просто смотрит в свою тарелку.
– В такие моменты мне хочется, чтобы она была здесь. Она бы лучше вела тебя по жизни.
Так ли это? Могла бы она направить меня к лучшей жизни?
Мама преследует меня.
Мама выбрала медленную смерть.
Глори говорит, что я выбираю то же самое.
Режущая боль пронзает мой череп, и я содрогаюсь, но заставляю себя сделать это незаметно, чтобы сидеть прямо. Папа отрывает взгляд от тарелки и смотрит на меня орлиным взором.
– Ты в порядке? Мне показалось, что ты дрожишь.
– По-моему, тебе мерещится всякое. Когда ты в последний раз проверял свое зрение? – Я ненавижу то, что мне стало легче врать. Папа слишком долго смотрит на меня, а потом снова принимается за еду.
Мама сидит на подоконнике, и с тех пор, как Глори вчера уехала, не уходит оттуда. Она не разговаривает со мной. Но, с другой стороны, я тоже не пыталась с ней заговорить.
Я не выбираю медленную смерть. Я выбираю полноценную жизнь. Глори ошибается. Я знаю, что это так. Мама наклоняет голову, как будто она марионетка на веревочке. Абсолютно никаких эмоций не отражается на ее лице, и я вздрагиваю, а затем быстро отвожу взгляд. Мои щеки горят, потому что мне стыдно, что мама меня напугала.
Я расчесываю рукой свои кудри и слегка дергаю их, глядя на слова на экране компьютера. Большинство из них написаны неправильно, и под ними красные волнистые линии. Но я не могу понять, что сделала не так.
Что же сегодня не так с моим мозгом?
– Тебе не холодно? – спрашивает папа, снова откладывая свой гамбургер, и присаживается на краешек стула. У меня пересыхает во рту, когда я узнаю это его выражение лица – он чувствует запах крови.
Мой сотовый звонит, и я выдыхаю, благодарная небольшому отвлечению. Я проверяю его, надеясь на сообщение от Сойера, но это Сильвия.
СИЛЬВИЯ: «Я хотела сказать тебе, что Сойер только что подъехал, и сегодня у мамы девичник у нас дома. Лучше молись. Я думаю, что ситуация вот-вот станет напряженной».
Сойер
Суббота, 9 ноября:
Сегодня лечение заняло полдня. Меня лечили до 11, а потом я вернулась и пошла на службу.
Горло у меня болит, как всегда. Я не знаю, что буду делать, если так пойдет и дальше.
Я тоже не знаю, что буду делать, если моя жизнь так и будет продолжаться.
Сильвия открывает входную дверь прежде, чем я успеваю постучать или позвонить.
– Хей.
Я засовываю руки в карманы брюк цвета хаки. Они не выглажены, как обычно. Все в складках от и до. Но такова жизнь, и она тяжела.
– Хей.
Она выходит в свой каменный внутренний дворик, оставив дверь слегка приоткрытой.
– Что с тобой происходит? Твоя мама сейчас на кухне сходит с ума из-за того, как ты был угрюм. И, что самое странное, похоже, она даже не знает, что ты сегодня не ходил в школу. Ты в порядке? И где Люси?
– Люси сейчас с подругой, и мне нужно поговорить с мамой.
– О’кей. Сейчас я ее позову.
Она ничего не понимает.
– Нет. Мне нужно поговорить с ней при всех. Я сам подойду.
Сильвия протягивает мне руку.
– Тебе нужна поддержка в виде друга, стоящего за твоей спиной?
Это те же самые слова, которые я сказал ей, когда она решила совершить каминг-аут. Новость Сильвии, которой она поделилась со своей семьей много лет назад, была хорошей новостью. Самым страшным было то, как отреагируют все остальные.
– Мои новости не очень хорошие. – Я надеюсь, что в конце концов выскажусь, но в моих словах не будет никакой радости. – Ты не знаешь, что я собираюсь сказать. В конце концов, ты можешь выбрать ее сторону.
– Мне нравится твоя мама, – говорит Сильвия, – но ты мой друг. Я всегда была твоим другом. Точно так же, как ты был моим. Что бы ты там ни говорил, я никуда не уйду.
– А что если я скажу тебе, что прыгал с края карьера в воду ради адреналина? И что это моя проблема? – я так чертовски подавлен, что часть меня может убежать, если она отвергнет меня.
Сильвия изучает меня дольше, чем мне хотелось бы.
– Я бы сказала, что это более вероятное объяснение твоей сломанной руке, чем та слабая отговорка про бассейн.
Это правда.
– Когда все успокоится, мне нужно будет поговорить с вами. С тобой и Мигелем.
– Не могу дождаться того, чтобы послушать. – Она делает паузу. – Мигель здесь. Мы были в моей комнате. Кроме мам, здесь больше никого нет. Это все из-за твоих прыжков, поэтому ты здесь? Почему ты пропустил школу и почему твоя мама так расстроена?
Я отрицательно качаю головой.
– Мне бы не помешал друг, но я пойму тебя, если ты в конце концов выберешь мою маму.
Она протягивает мне руку.
– Я же сказала тебе, что буду с тобой. И может быть, в конце всего этого я выберу вас двоих.
– Я всем расскажу, что мама – алкоголичка. Я прикрывал ее в течение многих лет и больше не буду этого делать.
Шок, отразившийся на лице Сильвии, тянет на все десять баллов, но она быстро приходит в себя.
– О’кей. – Она кивает, словно соглашаясь с чем-то в своей голове. – Вау. Это очень важно, и мы пройдем через это вместе.
Сильвия берет меня за руку, и у меня внутри все переворачивается, когда я слышу, как все женщины на кухне смеются.
– А сколько они уже выпили? – Возможно, это была не самая лучшая идея.
– Немного, – Сильвия ведет меня по коридору, – они приехали сюда всего двадцать минут назад. Но… твоя мама была здесь дольше.
А это значит, что она выпила больше, чем немного. Когда я захожу на кухню, мама перестает смеяться, и веселье исчезает с ее лица. Ее глаза лихорадочно блестят, а щеки и нос покраснели – признак того, что она уже хорошо приняла.