СМОТРЕТЬ ВСЕМ: АКТИВИСТКА РАЗНОСИТ ОРУЖЕЙНОЕ ЛОББИ ЗА ТРИ МИНУТЫ
ПОКАЖИТЕ ЭТО ВИДЕО ВСЕМ, КТО ВСЕ ЕЩЕ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ОРУЖИЕ БЕЗОПАСНО!
«НОВАЯ НОРМА НЕПРИЕМЛЕМА», – ГРОМКО ЗАЯВЛЯЕТ ВЫЖИВШАЯ ПОСЛЕ СТРЕЛЬБЫ
«Активистка». «Выжившая после стрельбы». Странно, как событие, над которым ты не властна, может навсегда изменить твою личность.
На этот раз ей понадобился всего час, чтобы набрать десять тысяч просмотров. Здорово. Я закрываю ноутбук. Я закрываю свое сердце или пытаюсь, во всяком случае. Я достаю швейный набор и начинаю пришивать обтрепавшиеся пуговицы.
Я слышу, как Джой в своей комнате громко поет, включив колонки. Я скучаю по тем дням, когда оставалась дома одна. Когда Джой гуляла с подругами и допоздна занималась в колледже. Я говорю себе, что скоро все вернется на круги своя. Кажется, ей намного лучше. Странно, но именно это меня и беспокоит. Она как будто в норме. Чаще улыбается, чем прежде. И все же она не хочет выходить из дома. Это не имеет никакого смысла.
Я не должна думать, будто у нее все зашибись. Конечно, не зашибись. Я до сих пор просыпаюсь по ночам от того, что она плачет в маминой комнате, что они вдвоем обнимаются в постели в приступе паники, которую я не могу понять до конца. По утрам я вижу, как за завтраком она прикладывает руку к сердцу и глотает таблетку, закрывает глаза, сглатывает и ждет, пока ее дыхание выровняется. Недавно кто-то поджег фейерверк на улице, и она начала кричать. Однако в основном она сидит в своей комнате, примеряет шубы, бренчит на бас-гитаре или разговаривает с Лексом низким мягким голосом до поздней ночи. Кажется, ей больше нравится ее комната и она сама, чем весь остальной мир.
– Каждый справляется по-своему, – говорит мама, поправляя помаду перед очередным собранием МЗБО. Она улыбается мне, и я обнимаю ее. Впервые в жизни я не говорю ей, что у нее помада на зубах.
Я хожу на работу. Приятно отвлечься от происходящего на глянцевые каталоги, долгие, страстные обсуждения брюк с высокой талией и создание про них рекламных текстов. «Легкое платье с клеверным принтом и рукавами-фонариками – прекрасный выбор для дегустации вин в день летнего солнцестояния». Я смотрю в окно на озеро Мерритт, плещущееся в центре Окленда, как зеркальная лужа, и думаю: может, мне стоило заняться придумыванием подписей для открыток Hallmark.
– Бибс, ты опять отключилась, – говорит мне Антонио.
– А? – переспрашиваю я, оборачиваясь.
– Пять минут назад ты сказала, что собираешься за кофе, – говорит он. – Но кофе все еще нет.
– Ой, прости.
Я снова смотрю на город, который отсюда выглядит так, будто это диорама.
– Как давно ты стажируешься? – спрашиваю я Антонио.
– Год и три месяца, – отвечает он. – Но платить мне начали через год. – Вздох.
– Не знаю, смогу ли я заниматься этим целый год, – говорю я. – И ради чего? Чтобы делать то, что делаешь ты? Стать оплачиваемым стажером? Без обид, но ты подрабатываешь по выходным в такси, чтобы свести концы с концами. Зарплата, наверное, отстойная.
Мы практически шепчемся, хотя кабинки, диваны и столы опенспейса не менее чем в пятнадцати футах от нас.
– Она и правда отстойная, – шепчет он. – Но мне здесь нравится. Это то, чем я хочу заниматься.
– Все мои друзья пошли в колледж, – шепчу я в ответ. – Они делают домашки, живут в общежитиях и ходят на художественные выставки.
– Тихо-тихо. Ты слишком молода для кризиса четверти жизни.
Тэмми выходит из своего кабинета и замечает нас, сидящих у окна с напряженными лицами.
– Все в порядке? – спрашивает она.
– Все отлично! – кричим мы вдвоем.
Тэмми колеблется, но все же уходит в туалет и оглядывается через плечо перед тем, как свернуть за угол.
– Бетти, – решительно говорит Антонио. – Нам нужно работать. Но я думаю, что готов вывести наши отношения на новый уровень. Думаю, я готов сделать тебя другом по жизни, а не только по работе. – Он ведет меня к нашим столам. – Давай встретимся на выходных. И тогда можем поболтать. О моем последнем свидании с парнем, у которого была ручная обезьянка, о твоем кризисе четверти жизни, обо всем.
– Ручная обезьянка? – переспрашиваю я.
Но он уже надел наушники и открыл ноутбук. Из них слышна классическая музыка. Может, он прав. Может, это то, чего не хватает в моей жизни: друзей.
Позже, дома, мы с Зои долго разговариваем по «Фейстайм», где она знакомит меня со своим новым парнем, имя которого я тут же забываю, потому что, будем честны, она, скорее всего, расстанется с ним уже через неделю. Зои влюбчива и неизбирательна. Клянусь, она может втрескаться в кого угодно. Она утверждает, что я – ее полная противоположность. Она права. Я готова ждать.
– Признайся, тебя уже год не тискали за сиськи, – говорит она.
Я ужасно рада, что ее парень уже ушел из ее комнаты на этом моменте.
– Почему одно тисканье сисек является мерилом для чего-либо…
– Ты поняла, о чем я, – говорит Зои.
Ее волосы убраны в небрежный пучок, и она сплевывает семечки в салфетку. Она сидит посреди разноцветной кучи белья.
– Надеюсь, твоя соседка не помешана на чистоте, – говорю я.
– О, моя соседка пожаловалась на меня и мой храп, и теперь я живу одна.
– Я спала с тобой в комнате кучу раз, ты не храпишь.
– Ага, я притворялась.
Это так похоже на Зои. Зои, которая считает, что правила существуют для всех, кроме нее. Королева Зои, как называют ее родители. Звучит, будто она совершенно невыносима, но она так всеми командует, словно заслуживает подобного обращения. Я не перестаю восхищаться ею.
– Ты притворно храпела, – говорю я.
Она грызет семечку.
– М‐м…
– И сколько ночей?
– Три. Но это того стоило, Бетти. Она была религиозной фанатичкой, ела только протеиновые батончики и носила носки с сандалиями. А еще она поднимала такие крошечные гири по вечерам. – Зои изображает, как ее соседка поднимала гири, страдала и недовольно пыхтела, будто маленький бурундук.
Я смеюсь. Вот такие у нас отношения: я была ее лучшей подругой всю жизнь, но я также и ее самый преданный слушатель.
– А еще она стопроцентно расистка, – продолжает Зои. – Первое, что она спросила, когда мы познакомились, было: «А ты откуда?»
– И ты сказала…
– «Из вагины моей мамы». Это заставило ее ненадолго заткнуться. Но потом она все равно спросила, не из Китая ли я. И я такая: ну нет, не сегодня.
Зои родилась и выросла в Беркли, как и я. Ее семья эмигрировала из Японии четыре поколения назад. Даже в прогрессивном районе Залива некоторые, видя ее, думают, что она не говорит по-английски, или что она из Китая, или что она студентка по обмену. Люди могут быть такими тупыми. И такими расистами.
– Ладно, ты оправдана. Теперь я понимаю твой тактический ход с храпом, – говорю я ей.
Как и в разговоре с Адрианом, разговор неизбежно переходит на Джошуа Ли.
Зои помнит те же тревожные сигналы, что и я, из наших школьных лет – подожженный мусорный бак, превратившийся в легенду, – и удивляется, почему никто не подумал, что ему нужна помощь. Хотя как можно помочь человеку, который, по сути, был огромным говнюком? Я повторяю то, что сказал мне Адриан: о том, что четыре процента американцев – психопаты.
– Черт. И я уверена, что это не лечится, – грустно говорит Зои.
Как страшно думать, что на свете живет четыре процента людей, которые ничего не чувствуют, не раскаиваются и не имеют никакой надежды излечиться.
Когда я напоминаю Зои, что ходила с Майклом Ли на один предмет, она предлагает мне связаться с ним и выяснить, почему его брата так «перещелкнуло».
– Я же не могу просто написать парню, которого почти не знаю, и начать задавать странные вопросы о его мертвом брате-убийце, – говорю я. – Это так… некрасиво.
Хотя, не буду врать, Зои именно так и поступила бы. Для нее нет ничего невозможного.
– Но ты же заслуживаешь ответов, разве нет? – спрашивает она. – Неужели тебе не хочется узнать мотив? А что насчет твоей семьи?
Я не уверена, что есть смысл искать мотив, когда ущерб уже нанесен. Я говорю ей об этом. Но признаюсь: в глубине души я все равно хочу знать. Как будто причина может защитить меня. Как будто причина может защитить нас всех.
Глава 19
В последнее время мама так занята, что я почти ее не вижу, – а когда вижу, то она отчаянно мечется с утра по кухне, прихлебывая обжигающий кофе перед работой. Или бормочет что-то про республиканцев, подкрашивая губы красной помадой перед зеркалом в ванной во время подготовки к очередному мероприятию. Календарь на стене забит делами: обед в МЗБО, выступление в местном колледже, митинг у мэрии. Она приходит домой так поздно, что я слышу ее из своей комнаты, только когда укладываюсь спать, и меня охватывает сладкое облегчение от звука легких шагов в чулках по ее спальне. Глупо, я знаю. Я уже взрослая. Но что-то тревожит меня, когда мама до глубокой ночи задерживается на собраниях и благотворительных вечерах, в людных, общественных местах… Я боюсь, что она мишень. Я боюсь, что с ней случится что-то плохое.
«Гугл» подтвердил мои подозрения. «Насколько известно медицине и психиатрии, психопатия не поддается лечению». Там также говорится, что психопаты составляют скорее один процент населения, чем четыре, но меня это не успокаивает; один из ста – это все равно слишком много психопатов.
Затем «Гугл» также приводит меня к статье, напоминающей, что не все психопаты склонны к насилию, что некоторые из них проходят терапию, а многие живут нормальной жизнью. Я ищу информацию о массовых стрелках, и оказывается, что не все они психопаты.
Спасибо, «Гугл». Теперь я не знаю, во что, черт возьми, верить.
Не буду врать, в мою голову закралась мысль последовать ужасному совету Зои и связаться с Майклом Ли. Но это будет большой ошибкой.
Я хочу быть умной, как мама. Заинтересованной в том, чтобы сделать этот мир лучше. Но мир настолько опасен, что я понятия не имею, с чего начать.