– Ты имеешь в виду, беспокоиться надо о Джой? – спрашивает она.
– Мама, она связала салфетку, – говорю я. – С помощью набора для макраме, который папа прислал в посылке на день рождения.
– Да, я видела, – говорит она с беспокойством. – Хотя, надо признать, салфетка вышла неплохая.
– Папа прислал ей сборник анекдотов, и… мама, – говорю я. – Мама.
– Что? – спрашивает она, подаваясь вперед.
– Она смеется над ними.
Мама закрывает глаза рукой, в которых проскакивает боль.
– Она сама не своя, – говорю я.
– Это так, – соглашается мама, убирая руку и совсем не улыбаясь, лишь задумчиво шевеля губами. – Но мы все не те, что раньше. А ты не думала, Бетс, что, возможно, мы никогда уже больше не вернемся к прежнему?
Я прижимаю язык к тому месту, где пицца обожгла небо, – тайная плотская боль.
– И что, тебя устраивает, что она навсегда останется такой? – спрашиваю я.
Мама качает головой и проверяет телефон. Я собираюсь рассказать ей, что у Джой больше нет работы, – эта информация уже сидит у меня в горле, несмотря на то что я поклялась не говорить. Но тут мама показывает мне экран. Ее рука едва заметно дрожит, и даже малейший запах ее слабости убивает меня. В этот момент я вспоминаю, каково это – осознать, будучи ребенком, что она человек и способна ошибаться. Это перевернуло весь мой мир.
– Вот с чем я сталкиваюсь сейчас, – говорит мама.
Я даже не понимаю, что она мне показывает, – статью? Это что, снова чертово МЗБО? Я беру телефон, поправляю очки и, прищурившись, смотрю на экран. Это письмо с почты diebeverlylavelle@gmail.com, датированное сегодняшним днем.
«ВЫ ЛИБЕРАЛЫ ТОЛЬКО И БОЛТАЕТЕ ЧТО О ПУШКАХ! СТАНА В ДЕРЬМЕ! ЖДУНЕ ДОЖДУСЬ КОГДА СМОГУ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ СВОИМИ ПРАВАМИ ПО 2Й ПОПРАВКЕ ПРОТИВ ТЕБЯ ТВРЬ! Я НАЧИСТИЛ СВОЙ АК И СКРО МЫ ВСРЕТИМСЯ
– Что это? – спрашиваю я.
Она показывает мне другое письмо, датированное парой дней назад, отправитель тот же. В нем говорится:
«ВИДЕЛ СЕГОДНЯ ГНТЕРВЬЮ И СКА СБЛЕВАЛ! ОСНВАТЕЛИ ПИРЕВЕРНУЛСЬ В СВОИХ МОГИЛАХ! Я СТРЕЛЯЮ ПО МИШЕНЯМ И НАПЕЧАТАЮ ОДНУ С ТВОИМ ЛИЦОМ! ПРАКТИВА!!
– «Практива», – повторяю я, пытаясь усмирить свое взволнованное сердце, которое стучит кровью в барабанных перепонках.
– Думаю, он имел в виду «практика», – говорит мама.
– Или «проактивность»?
– Да какая разница.
– Выглядит страшно. И еще, Альберт Смит? Кто подписывает хейтерские письма?
– Кто знает, настоящее ли это имя? Этот парень уже неделю присылает мне на почту подобную чушь, – говорит она. – На данный момент я получила семь писем.
– Значит, теперь ты получаешь письма ненависти, – говорю я. – С угрозами. С ошибками и капсом. Замечательно.
– Это идет в комплекте с моей деятельностью, – говорит мама, возвращая телефон в сумочку. – Ты же читала комментарии к постам.
– Я старалась избегать этих постов.
– Ну, хейтеры существуют всегда.
Мое сердце все еще стучит, и мне это ненавистно. Как бы я хотела телепортироваться домой в одно мгновение. Если хейтеры везде, то они могут быть и здесь. Это могут быть те парни в бейсболках, которые вместе смотрят видео на телефоне. Это может быть человек с накладной бородой и в тапочках, который смотрит в пустоту, жуя пеперони. Хейтеры, психопаты, убийцы. Они проходят мимо нас и не дают никаких подсказок в нужное время. В этом мире никогда не бывает безопасно.
Пицца в моем животе напоминает о себе тошнотой.
Мама убирает наши тарелки. Поправляет волосы. Достает шарф, завязывает двойной узел.
– Ты стараешься избегать постов, – говорит она, когда мы встаем.
– Так и есть, – отвечаю я, когда мы выходим из пиццерии, и ноябрьская прохлада встречает нас на ветреной улице.
– Даже тех, которыми я делюсь? Даже тех, что касаются МЗБО и нашей работы?
– Мама, – говорю я. – Тебе это все кажется продуктивным, и это замечательно. Но как только я просто открываю эти статьи и задумываюсь обо всех этих вещах, то чувствую, что тону.
– Тогда как же ты обратишь на это внимание? Что ты делаешь, чтобы обезопасить мир? – В ее тоне нет вызова. Скорее любопытство. Но ее вопрос все равно звучит для меня как вызов, который я не могу принять. – И чем же ты тогда отличаешься от Джой и ее салфеток?
Джой и ее салфетки. Джой и ее шутки. Я и мои журналы. Я и мои рекламные тексты. По дороге домой я молчу в машине, впитывая мамину праведность, уязвляясь своей бесполезностью, пытаясь не обращать внимания на свое глупое лицо в отражении и смотреть сквозь стекло на мир. Но лицо снова отвлекает.
Глава 25
Оказывается, мы с Майклом живем довольно близко. В нормальном мире я бы как-нибудь пригласила его к себе домой, но нормальный мир перестал существовать несколько месяцев назад. Сейчас я даже не думаю о том, чтобы его позвать. Во-первых, дома будет моя сестра, потому что она теперь там всегда, – что, если она узнает его, соединит точки и поймет, что я общаюсь с братом террориста? (Мама сказала, что МЗБО хочет «сместить нарратив» и называть массовых стрелков «террористами».) А представьте наоборот: Майкл придет, соединит все точки и поймет, что мои сестра и мама были там во время стрельбы, – как он будет ошеломлен и ошарашен, если узнает, что именно эта извращенная связь привела меня к нему в первую очередь?
Итак, когда мы встречаемся в первый раз после месяца переписки, то идем в местечко около станции ССЗЗ, где делают тако. Это крошечное помещение с разноцветными флагами, украшающими его снаружи. Пахнет довольно вкусно, но я замечаю, что в меню пугающе часто упоминается «текстурированный соевый белок», а сыра нет вовсе. Я несколько раз перелистываю меню, прежде чем до меня доходит.
– Майкл, – говорю я. – Кажется, это веганское место.
– Ага, тут круто. Я веган – все нормально?
– Конечно.
Веганская мексиканская еда никогда не бывает нормальной, но я не собираюсь спорить. Я заказываю пару такито, а потом он говорит кассиру: «Мы вместе», заказывает тамале и расплачивается за нашу еду.
«Мы вместе? – думаю я, прикусывая губу. – О нет».
Мы садимся за столик.
– Я подумал, что раз уж я собираюсь разочаровать тебя веганской мексиканской едой, то могу и заплатить за нее, – говорит он.
– Я выгляжу настолько разочарованной?
– Выражение лица Бетти стоит тысячи слов.
Я гримасничаю и улыбаюсь:
– Прости.
– Забей.
Теперь я, по крайней мере, чувствую облегчение, что он заплатил за мою еду не потому, что это свидание. Потому что это совершенно точно не свидание.
– Так… и почему ты веган? – спрашиваю я.
– Неизбежный вопрос, – говорит он, кладя бумажник на стол, который так сильно обклеен скотчем, что я даже не могу определить, что за ткань под ним. – Ну… во‐первых, конечно, «отвратительно и жестоко есть животных, выращенных на фабриках».
– Ну да, – соглашаюсь я, потому что, в общем-то, он прав.
– Но потом у моей мамы начались проблемы со здоровьем, а почти все время готовлю я, и я вроде как заставил нас всех перейти на веганскую диету, потому что не хочу, чтобы она умерла. Мне типа нравится, что она рядом, понимаешь?
– А что у нее со здоровьем?
– Так много всего, что и не перечислишь.
Молчание затягивается, и я понимаю, что он не хочет рассказывать подробности и, возможно, мне стоило придержать язык.
– Стать веганом не так сложно, как ты думаешь, – говорит он. – Да и миру от этого больше пользы. Изменение климата и прочая фигня.
– Да, наверное.
В голове невольно проскальзывает мысль: как же странно, что Майкл так озабочен своим углеродным следом, что не тронет пальцем и курицу, а в то же время его брат – массовый стрелок. То есть террорист. Я улыбаюсь Майклу, делая вид, что все в порядке, что я не думаю об оружии, мертвых братьях и травмированных сестрах. Он улыбается в ответ, и мне интересно, что скрывается за его улыбкой.
Такито жирные и хрустящие. На вкус и близко не похожи на мясо, да и здоровой пищей их не назовешь, но в целом ничего. Мы едим молча, и атмосфера как будто становится все плотнее над нашим столом, словно невидимое облако ворвалось в помещение вместе с толпой, пришедшей пообедать, и впитало всю радость от встречи. Я гадаю, насколько неловкой является эта тишина и похоже ли это на плохое свидание. Что за мысли в его голове, какие чувства в сердце? Мы переписывались и шутили, но в этот момент я понимаю, как мало о нем на самом деле знаю.
Вернувшись домой, я решаю, что я противный, насквозь фальшивый человек, раз пошла на эту дружескую встречу с Майклом. Но тут я слышу, что Джой в соседней комнате смотрит фильм ужасов, который мы видели столько раз, что я узнаю его по саундтреку сквозь стену. Суббота, а она в полном одиночестве пересматривает «Психо». И я думаю: нет, все нормально, потому что сегодняшняя встреча была разведкой. Я собирала информацию, как журналистка, ведущая расследование. Чем больше я узнаю о Майкле, чем больше сближаюсь с ним, тем больше, возможно, узнаю о Джошуа, и в конце концов я составлю список признаков убийцы – перечень причин, почему это произошло, перечень отличительных черт, симптомов и обстоятельств, по которым стоит избегать кого-то. И тогда я смогу рассказать Джой, почему именно это случилось, и мы больше не допустим повторения подобного с нами.
После выпуска в июне, начала стажировки и, как мне казалось, новой блистательной жизни я купила себе дневник. Я надеялась, что буду писать о чем-то, кроме рекламок сарафанов в цветочек и ситцевых комбинезонах. Писать о новой жизни. Я думала, что это начало моей истории – как взрослого человека с серьезной стажировкой, – или, по крайней мере, забрезжила такая надежда. Вместо этого в дневнике всего одна запись, сделанная моим до неловкости убористым, кривым почерком.
1 июля. Сегодня мой первый день в «Ретрофите», я еду в метро как взрослая, одетая в юбку-карандаш. Вчера сделала укладку и маникюр. Хочу, чтобы все прошло идеально!