Вот я сижу на той же скамейке, только рядом со мной Майкл. Я наобум спросила, не хочет ли он пойти на карусель вечером. И он согласился. Он заехал за мной на мамином минивэне с леопардовыми чехлами на сиденьях, от которых пахло псом. Я впервые ехала с ним за рулем и снова заглянула в его жизнь. Я разглядывала салон машины в поисках улик, чего-то, что мог оставить Джошуа, однако, судя по блестящей фигурке «Брэнди» на зеркале и множеству пустых банок от розового лимонада на полу, здесь не могло быть никаких следов его пребывания.
«Его маму зовут Брэнди, – я представляю, как вечером запишу это в дневник. – Она любит леопардовый принт и газировку».
Сама мысль об этом мне ненавистна. Я заставляю себя сосредоточиться, быть здесь и сейчас. Мы сидим бок о бок на скамейке, воздух прохладен, рядом светится и поет рождественская инсталляция. Майкл жует крендель, напевает You’re a Mean One, Mr. Grinch и понятия не имеет о моем мерзком любопытстве.
– Поверить не могу, что ты здесь никогда не бывал, – говорю я.
– Правда? Я выгляжу как фанат каруселей?
– Ну вообще-то да.
Он берет лицо в ладони:
– Это из-за моего лошадиного лица?
Я смеюсь:
– Но разве ты не прожил здесь, типа, всю жизнь? Мама что, никогда не водила тебя сюда?
– Моя мама в целом не делала многого из того, что должна делать мать, – говорит он. – И водить нас на карусели – лишь еще один пункт в ужасно длинном и унылом списке.
– Извини.
– Никогда не извиняйся передо мной. – Когда на лице Майкла нет улыбки, то невольно замечаешь в нем две вещи: синеву в глубине его глаз и морщинки вокруг рта от всегдашней ухмылки.
– Ладно. Я не хотела тебя обидеть.
– Я не обиделся, просто мне невыносима мысль, что ты можешь меня жалеть.
Прежде чем я успеваю ответить, он встает и выбрасывает обертку от кренделя в урну.
– Ну что, прокатимся? – спрашивает он, махнув в сторону карусели, улыбка снова на его лице.
– Непременно, – говорю я.
Майкл выбирает петуха в кепке, а я – кота с ленточкой на шее. Мы сидим бок о бок. Карусель начинает вращаться, и мир расплывается в великолепии мерцающих огней, стволов деревьев, оленей и счастливых людей. Я вспоминаю, каково это – быть ребенком в мире, одновременно безопасном и захватывающем. На мгновение воспоминания заполняют не только мой разум – они гудят в моем теле в такт рождественской музыке. Рождество, кокосовый аромат маминых объятий, простая красота украшенной елки. Этот гул поднимается по моим конечностям, по горлу, наполняет теплом мои щеки. Я представляю маму, машущую мне из толпы, и Джой рядом со мной, но когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на сестру, то вижу Майкла – спокойного и в благоговении улыбающегося кружащемуся миру, в центре которого мы.
Карусель замедляется, и гул стихает на моем лице. Он обостряется где-то за глазами, и я делаю вдох, чтобы задержать его в легких. Звенит колокольчик, чтобы мы слезли, и в этот момент я узнаю кого-то в очереди: не может быть. Но я бы узнала эту прическу где угодно. Это Адриан, в длинной бархатной юбке и перчатках без пальцев. Они с отцом. Адриан выглядит красивыми и повзрослевшими. Они меня заметили? Меня начинает тошнить. Боюсь представить, что будет, если мы с Майклом столкнемся с Адрианом – вот это будет позорище. Майкл сразу же догадается, что я соврала об отношениях с Адрианом, а Адриан увидят, что я общаюсь с Майклом, братом Джошуа Ли…
Когда мы с Майклом выходим с аттракциона, он спрашивает, не хочу ли я покататься еще раз.
– Нет! – почти кричу я. – Лучше пойдем отсюда.
– Уверена? – спрашивает он, показывая мне буклет. – Мы же купили билеты на всё.
– Меня немного… укачало, – говорю я и тяну за руку в сторону парковки.
Майкл удивленно смотрит на наши сцепленные руки, а затем еще крепче стискивает мою ладонь, пока мы идем по парковке. Странно, как естественно это ощущается: наши переплетенные руки. Он отпирает минивэн, и я забираюсь внутрь. Мое сердце бешено стучит. Я не соврала Майклу, что мне плохо. Мне правда плохо. Все из-за растущей вины. Мне кажется, что я ужасный человек, и причин для этого огромное множество, и поэтому я не заслуживаю его доброты. Мне кажется, что чем сильнее я пытаюсь разобраться в этом беспорядочном мире, тем больший хаос создаю. Лучше бы я не пошла на карусель, лучше бы я осталась дома. Мне стоило остаться дома, как Джой. Теперь я понимаю, почему она никогда не покидает безопасное убежище своей комнаты.
– Прости, – говорю я ему, когда мы сворачиваем прочь от смеха, музыки и огней и выезжаем в ночь, черную от деревьев.
– Что мы обсуждали раньше?
– Прости, что я постоянно извиняюсь.
– Я прибью тебя, – весело говорит он.
Он, конечно, шутит, но смех рассыпается в воздухе, и я гадаю, не вспоминает ли он о Джошуа Ли и о том, что тот сделал. Я протягиваю руку, касаясь подвески «Брэнди» на зеркале заднего вида.
– У моей мамы безупречный вкус, не правда ли? – говорит он.
– Мне вообще-то тоже нравится леопардовый принт.
– Моей маме он не просто нравится, это ее суть.
– Как человек, работающий в сфере моды, могу сказать, что он всегда будет актуален.
– Она будет счастлива это узнать.
Я всегда думала, что по стилю вождения можно много понять о человеке. Например, моя сестра резко давит на газ и тормозит, а мама соблюдает все правила и никогда не превышает скорость, но при этом ругается на всех подряд. А вот я вообще не вожу машину, потому что так и не получила права, что в целом соотносится с тем, что я все еще живу дома и не знаю, что делать со своей жизнью. Майкл же водит машину, откинувшись на спинку, одна рука на руле, вторая барабанит в такт Metallica. Он ведет машину расслабленно. Едет медленно. Останавливается перед каждым знаком.
– Может, тебе стоит как-нибудь заехать и познакомиться с моей мамой, – говорит он, тормозя перед моим домом. – Ты ей понравишься. И она охотно поболтает о леопардовом принте и послушает о «Ретрофите». Думаю, вы бы поладили.
– Конечно, – с удивлением говорю я. – Я была бы рада с ней познакомиться.
– Но ты не подумай, это не что-то типа «эй, давай познакомлю тебя с родителями», – говорит он, ставя машину на «аварийку» у обочины. – Я знаю, что ты кое с кем встречаешься. – Он смотрит на меня и поднимает брови.
На долю секунды я пугаюсь, что он тоже видел Адриана – и узнал их. Может, это попытка уличить меня во лжи?
– Ага, и ты тоже, – говорю я.
– Верно.
Прежнее чувство – чувство вины – исчезло, и его место заняло что-то другое. Что-то теплое и хорошее, скрытое в улыбке, которой я обмениваюсь с Майклом. Будто он знает, что я наврала, и ему все равно. Будто связь между нами так сильна и проста, что даже можно врать. У меня никогда раньше не было такого друга, как он.
– Встретимся в сообщениях, – говорит он. – Было приятно пообщаться с тобой ИРЛ.
– ИРЛ всегда так странно звучит, когда произносишь это вслух.
– Эмодзи «палец вверх».
– Спасибо, что подвез.
– Не за что.
Он ждет, пока я поднимусь по лестнице и зайду в дом, и только затем уезжает. Мама однажды сказала, что это признак хорошего друга – он никогда не уйдет, не убедившись, что ты в безопасности.
Глава 29
Погода на улице просто ужасна, зато это платье со снежинками ТАК прекрасно! Праздничный принт льдисто-голубого цвета, чтобы быть самой красивой? Есть. Элегантный кружевной воротничок и рукава? Есть. Хлопковый сатин, мягкий, как объятья? Есть. Это платье – воплощение декабрьской мечты. Почувствуйте себя Снежной королевой на балу Щелкунчика! Всего за 399 долларов.
Я просыпаюсь, надеваю рождественское платье и подкрашиваю губы красным. Это утро Рождества, когда миру положено сиять. Все детали уже на местах: Элвис напевает из колонок, мама включила обогреватель в гостиной, а в воздухе витает аромат блинчиков. (Мама готовит раз в году: только сегодня.) Но когда я отдергиваю штору с узором пейсли и выглядываю наружу, мир выглядит как вчера: дождливый и сонный. Какая-то женщина болтает по телефону, выгуливая собаку, другая в заклеенном скотчем пончо толкает тележку с бутылками, а потом принимается копаться в мусорном контейнере у обочины. Куда она идет, что празднует? Почему я здесь, а она там? В памяти всплывает фотография Шандры Пенски, а затем, со вспышкой боли, – ее скорбящая семья. Мать Майкла Ли, Брэнди, потерявшая сына в этом году. Иногда меня изумляет, что мы продолжаем веселиться, невзирая на бесконечно происходящие трагедии. Как мы смеем? Однако… что еще нам остается?
Я делаю селфи и нажимаю «Отправить».
«Веселого Рождества, если вы празднуете, – пишу я Майклу. – А если нет… то просто веселого обычного дня!»
«Ты очаровательна, – пишет он в ответ. – Спасибо! То что нужно!»
В ответ он делает селфи со своей собакой. Джекпот. Я увеличиваю задний план, надеясь разглядеть книги на полке в поисках… наверное, подсказок? Но я не могу прочитать корешки. Я замечаю фотографию, кажется, детская фотография Майкла и Джошуа.
Я звоню Зои по «Фейстайм». Она на Гавайях вместе с семьей, это их ежегодные рождественские каникулы. Они все пьют «мимозу» и шумно играют в «Монополию». Зои и ее братья одеты в одинаковые рождественские свитера, что одновременно мило и немного тревожно. Она разворачивает меня к своей семье, я здороваюсь с ними, а потом Зои уходит в свою комнату. Она живет тут уже три дня, и комната завалена кучей одежды, огромными пакетами с покупками, а на полу лежит непонятное гигантское чучело кенгуру, опутанное гирляндами. Разговаривая со мной, Зои так бурно жестикулирует, что ее «мимоза» проливается. Она этого даже не замечает.
– А еще от него странно пахло, – продолжает она объяснять, почему рассталась с тем парнем, которого представляла на прошлом звонке. – Как от перезрелого банана. И он никогда не слушал, даже если казалось, что слушает. Не знаю, как объяснить.
Хотя Зои может начать встречаться практически с кем угодно, она быстро находит миллион и одну причину, почему эти отношения ей не подходят. Так что, думаю, в конечном счете она все-таки довольно разборчива. Мне приносит облегчение мысль, что, несмотря на тысячи миль между нами, несмотря на ее модный колледж, она совсем не изменилась.