– Итак, ты вроде как с этим парнем, Майклом, но на самом деле нет. Ты флиртуешь с Адрианом, но это не так. Ты не хочешь здесь жить, но ты здесь. Тебе вообще наплевать на эту работу, но в то же время не наплевать. Ты меня удивляешь. Так чего же ты хочешь, Бетти? Ты хоть сама знаешь?
Я качаю головой:
– Вообще ни одной идеи.
Антонио приобнимает меня, и мы сидим так некоторое время, бросая крошки чайкам. Потом мы оба листаем ленту в комфортной друг для друга тишине.
Уже в офисе Тэмми заходит в мою кабинку. Это даже не кабинка, скорее стол с сетчатой стенкой, но он мой – мое личное рабочее место, у меня там стоит кактус, а к сетчатой стенке приколота винтажная обложка Vogue с Вильгельминой Купер в красном тюрбане из лакированной кожи, обозначая только мою территорию. Короче, ко мне заходит Тэмми.
– Как дела? – спрашивает она.
– Отлично, – отвечаю я, включая компьютер. – А у тебя?
– Живу как в сказке! – говорит она.
Она отпивает из чашки с надписью «Жизнь как сказка». Так что, думаю, она и правда живет как в сказке.
– Забежала сказать, что ты отлично поработала над текстами для Grannypack, – говорит она мне.
Grannypack – это линейка милых рюкзачков с узором, который я с легкой руки назвала «бабушкины обои». Писать для них тексты было реально сложно, поэтому я так удивлена похвале Тэмми.
– В итоге мы решили использовать большую часть того, что ты прислала, на сайте, – продолжает она. – Жду не дождусь, чтобы показать тебе. Я буквально умираю от желания.
«Ты умираешь фигурально, а не буквально», – думаю я.
– Правда? – говорю вслух.
– Абсо-вкусно!
– Вау, спасибо.
– В этом году, может, появится, а может, и нет, еще одна вакансия копирайтера. Ничего не обещаю, конечно, – но, если она появится, я очень надеюсь, что ты подашься.
– Да, конечно, я с удовольствием подамся. – Форма глагола звучит странно. – Подам, – исправляюсь я. – Подам заявку.
– Чудесно! – восклицает она и уходит.
По ту сторону офиса я замечаю, что Антонио смотрит на меня сквозь сетчатую стену своей кабинки. Он качает головой.
– Что? – говорю я одними губами.
Экран телефона загорается.
«Чудесно. Мне никогда не говорили “Чудесно”!»
«Хватит подслушивать».
«В опенспейсе нет такой штуки, как подслушивание. Но вообще: я же тебе говорил, Бибс».
Я должна быть счастлива. Я знаю, что должна. Тэмми только что предложила мне подать заявку на настоящую работу. Конечно, пока это несуществующая вакансия, но остальным стажерам она не сказала подать заявку. Но вместо этого я чувствую себя недостойной. Антонио пробыл здесь дольше. Он хочет работу больше. Он искреннее и лучше меня, талантливее, квалифицированнее. Почему же удача обрушилась на меня, хотя я даже не просила? Почему я не оказалась в «Гламуре» в день стрельбы? Почему мне предложили работу? Я должна быть счастлива.
«Если что-то должно быть, это никогда не будет чем-то хорошим», – сказал мне однажды папа.
Ой, заткнись. Я выкидываю его из головы. Открываю браузер – просматриваю ленту в соцсети и вижу, что мама отправила мне приглашение на шествие во имя безопасности оружия в Вашингтоне, – и выкидываю это тоже из головы. Я приступаю к работе: изучаю коллекцию брюк клеш, открываю толковый словарь и подыскиваю синонимы для слова «клеш». Но иногда синонимов нет.
Глава 34
Район Залива перенаселен, эта полоска земли зажата между водой, мостами, холмами, лесами и особняками, а пробки – его хроническая болезнь. Майкл живет в Крокетте, другом городке на северо-восточном краю полуострова. Навигатор говорит, что до его дома девятнадцать миль, но мы добираемся больше часа. Он приехал аж в Беркли, чтобы забрать меня. Он составил плейлист из местных групп для этого случая. Он чертовски мил. Пока мы ползем по автостраде, меня грызет чувство вины. Я смотрю, как солнце опускается за силуэт Сан-Франциско. Я втерлась в доверие к Майклу. Но я его не заслужила.
– Красиво, правда? – спрашивает он, заметив, что я любуюсь закатом, пока мы застыли в пробке.
– Ага, – отвечаю я, переключаясь на отражение Майкла, наблюдающего за мной. За окном небо перетекает от розового к прохладно-голубому. Кажется, я знаю, как ощущается закат.
Возможно, я совершила ошибку, но я не могу повернуть назад.
– Ты всегда там жил? – спрашиваю я.
– Мы переехали несколько месяцев назад, – говорит он. – В местечко поменьше. Нужно было что-то поменять после… после.
Он не заканчивает предложение. «После» наполняется особым смыслом.
– Нам нужно было что-то поменять, – повторяет он.
Обычно в такие моменты я задавала вопросы, выпытывала подробности, но сейчас у меня пересохло во рту. Я чувствую, как он задумался, как ему тяжело. Он включает музыку.
Крокетт, хоть и находится всего в нескольких милях от ближайшей станции метро, будто принадлежит другому штату или времени. Центр города старомодный и безлюдный. Мост очень близко и вырисовывается на заднем плане, как стальной гигант, а рядом с ним дымит сахарный завод. Мы проезжаем мимо парка, протяженного и зеленого, в котором никого нет. Квартира Майкла находится над салуном на углу, его двери выкрашены в красный свет, а сверху вывеска Toot’s. Мы заходим во входную дверь, поднимаемся по лестнице с выцветшим цветочным ковром, затем проходим через еще одну дверь, а внутри коридора воняет будто десятилетним сигаретным дымом. Пока Майкл возится с ключами, я слышу, как за стеной работает телевизор. Это уже стена их квартиры? Что она смотрит? Я собираю информацию. Позже я все запишу. Когда-нибудь я разберусь во всех факторах, что привели Джошуа Ли к попытке убить моих мать и сестру.
Майкл замирает у двери:
– Моя мама… Не знаю, как объяснить. С ней тяжело.
– С моей тоже, – говорю я. – Я прошла целый курс подготовки к матерям с тяжелым характером.
– Нет, это… Бетти. – Он кладет ключи обратно в карман. – Бетти, давай пройдемся.
Я спускаюсь за ним по лестнице в заднюю часть здания. Мы открываем дверь и выходим на улицу, на цементное крыльцо с двумя ящиками из-под молока. Мы садимся на них. Сплетенные лианы ипомей взбираются на козырек крыльца и стелются по земле. Под моими ногами банка с окурками. Мое сердце колотится. Майкл вспотел, не улыбается, не смотрит в глаза.
В наступившей тишине меня осеняет: вот оно. Тот самый момент, когда он скажет то, о чем мы все время молчали. Мой желудок сжимается в ожидании, словно я нахожусь на вершине американских горок и теперь мне некуда лететь, кроме как прямиком вниз.
– В «Гламуре» стрелял мой брат, – говорит он. – Это он стрелок.
Я не знаю, как реагировать. В тишине начинает расцветать облегчение, когда я слышу неприкрытую правду.
– Джошуа Ли был моим братом, – говорит он.
Эти пять крошечных слов способны изменить все.
– Окей. Вау. – Лишь произнеся эти слова, я понимаю, что мой тон звучит так, будто я только что узнала об этом, а значит, я солгала.
– Прости, что вываливаю это вот так. Я хотел рассказать. Просто… не знал, как это сделать. Я думал, что ты не захочешь быть моей подругой, если узнаешь.
Я сглатываю. Я пытаюсь заглянуть ему в глаза, но он не смотрит в мою сторону.
– Я все еще хочу быть твоей подругой, – говорю я.
Он вскидывает на меня глаза, и я не осознаю, как жаждала, чтобы наши взгляды снова встретились, пока это не происходит. Я вдруг чувствую странную тягу к нему, когда вижу его в другом эмоциональном состоянии. Он отличается от меня – ему стыдно, страшно, что я могу уйти. И в то же время я понимаю: именно сейчас я должна рассказать ему, что моя сестра была там во время стрельбы. И я уже знала, что Джошуа Ли – его брат, и потому искала его. Но я не могу выдавить ни слова – особенно когда он хватает мою руку, переплетает наши пальцы и сжимает. Затем он отпускает меня и устало улыбается.
– Я так рад, что ты все еще хочешь дружить, – говорит он.
– И я все еще хочу познакомиться с твоей мамой, – говорю я.
– Хорошо. Она правда жаждет с тобой встретиться. Но я должен был рассказать. Потому что, возможно, мама об этом упомянет. Это точно всплывет.
– Я понимаю.
Мы долго смотрим друг другу в глаза. Я все понимаю, и он тоже думает, что понимает, но на самом деле я понимаю гораздо больше. И в то же время понимаю недостаточно.
Мы встаем, и секреты, которые я храню, становятся еще тяжелее, чем до того, как мы сели. Конечно, он понятия не имеет о том, что моя сестра попала в стрельбу, – откуда бы ему знать? Имя Джой нигде не указывалось. Мама завирусилась в интернете, но я сомневаюсь, что он смотрит ролики о контроле над оружием, да и большинство людей все равно не уловили бы связь. Он раскрыл мне душу, а что я? Я продолжила притворяться.
Меня пригласили в дом, но вместо честности я веду расследование.
«В его доме пахнет ароматизатором манго» – я представляю, как записываю это, как только он открывает дверь. И правда пахнет. Химический запах фруктов и облака вейпа витают в воздухе. Его мать сидит на фиолетовом бархатном диване с подушками из искусственного меха. Она костлявая, с наращенными волосами и яркими тенями для век, как рокерша из другой эпохи, которая так и не повзрослела. Она затягивается, выдувает очередное конфетное облако и откладывает вейп. Она встает и говорит: «Привет, я Брэнди. Приятно познакомиться, очень приятно!» – и сжимает мою руку. Как и обещал Майкл, она правда в леопарде – на ней розовая майка с леопардовым принтом.
– Привет, я Бетти, – говорю я.
– Я о тебе столько слышала, Бетти, – говорит она, подмигивая Майклу. У Брэнди налитые кровью глаза такого же цвета, как у Майкла. Она улыбается, обнажая серебряный зуб. От нее сильно пахнет манго и чем-то еще, чем-то почти антисептическим. Мне не нравится это ее подмигивание Майклу, будто они вдвоем знают обо мне какой-то секрет. Я сразу же замечаю фотографии на книжкой полке – портрет Джошуа на выпуске. Я стараюсь не смотреть на него, но он там, буквально кричит мне в лицо. Я чувствую его присутствие – присутствие зла. Поверить не могу, что пришла сегодня в этот дом.