А что, если любовь не такая? Что, если в рецепте настоящей любви не обязательно есть это все? Что, если любовь – это встреча с человеком, который вам подходит, с которым можно помолчать в неловкой тишине, и это не будет иметь значения; что, если любовь – это друг с уникальной особенностью: связью, которую невозможно повторить больше нигде в жизни? Что, если любовь также содержит секреты, ужасные совпадения и трагедию?
Что, если?
«Итак, я собрался и готов к выходу, – пишет Майкл. – Встретимся в штаб-квартире НАСА через полчаса».
Я не отвечаю, но долгое время сижу с закрытыми глазами и включенным светом, представляя, что эта фантазия реальна. Луна такая холодная, такая голубая. И я уверена, что с такого расстояния, оттуда, где Земля – лишь сапфировый гвоздик, все перестанет иметь значение, все наши правила и истории перестанут существовать, и как это было бы прекрасно.
Глава 36
Мама отправилась на марш в Вашингтоне – тот самый, на который она приглашала меня в соцсети, но я отказалась. Мама, человек-ураган, сегодня вечером (в пятницу) полетела на другой конец страны, чтобы завтра (в субботу) присутствовать на марше и произнести речь, а на следующее утро (в воскресенье) улететь обратно. Перед отъездом она установила некоторые меры безопасности. Теперь у нас на окнах куча электронных замков, на двери камера, которая подключена к приложению на ее телефоне. Она оставила нам записку со своим расписанием-календарем и золотой подарочный пакет на кухонном столе. Джой явно думает, что там что-то интересное, но, когда она достает пластиковые упаковки, ее лицо мрачнеет.
– Что это за херня? – спрашивает она.
Это перцовый баллончик. Это буквально написано большими красными буквами на упаковке.
– Перцовый баллончик. – Я провожу пальцем по надписи.
– Окей, – говорит Джой, убирая упаковку обратно в золотой пакет и смущенно морща лоб. – Я думала, там шоколадки.
– Это было бы в разы лучше.
– А знаешь что? Я закажу шоколадку прямо сейчас. – Джой улыбается и хватает телефон. – И может, еще закажем пиццу на ужин? И например… чипсы? Давай устроим пицца-вечеринку! Можем посмотреть «Звездный путь»!
– Ага, – говорю я.
– Что, ты теперь слишком крута для пиццы и «Звездного пути», раз у тебя появился парень?
– Понятия не имею, откуда ты это взяла, но это неправда.
– Мне мама о нем рассказала.
– Он просто друг.
– Майкл, и ты училась с ним в школе. Какая у него фамилия?
Мои щеки вспыхивают.
– Пицца-вечеринка звучит весело. Закажи мне еще газировки.
– О, какая ты модняха, – пропевает она, делая заказ. – О‐о-о, а хочешь, еще сделаем маски?
– Звучит круто.
Я иду в свою комнату и переодеваюсь в пижаму. Застегивая пуговицы, я понимаю, что мои руки дрожат. Это очень тяжело – хранить секрет, который никто не знает. Это похоже на неизлечимую болезнь, но я не могу остановиться и осознать это. Я делаю хвостик и слышу, как Джой поет из-за стены. Она напевает песенку из «Мэри Поппинс». Как она может быть такой чертовски счастливой? Почему она не задает вопросы о замках на окнах и перцовом баллончике? Как она смеет чувствовать себя в такой безопасности в этом пузыре, который мы называем домом?
Джой, должно быть, меня и правда сильно любит, потому что делится одной из своих дорогущих масок для лица, которые она получила в прошлом году на день рождения. Странно, но, хоть я и обожаю моду, я никогда не была поклонницей маникюра, масок и прочих девчачьих штучек. Мокрая бумажная маска холодит и липнет к лицу. Я слышала, что эта штука должна сделать мое лицо гладким, как кожа младенца, но я похожа на маньяка из фильма ужасов. Точнее, мы обе похожи, когда надеваем их на лица перед зеркалом.
– Господи, – восклицает Джой и начинает хихикать. – Давай сделаем фотку для Лекса? Я хочу напугать его до чертиков.
– Как там Лекс? Он что-то пропал.
– Он в Техасе, записывает альбом. «Лекс в Техасе» – звучит почти как стихи.
– Так вы двое снова парочка?
– Мы не парочка, мы два влюбленных человека.
– Это официально?
– Бетти, иногда ты ужасно раздражаешь. Ты должна была стать журналисткой. Можем мы просто сфоткаться, чтобы я напугала Лекси? Спасибо большое.
Я иду у нее на поводу и открываю глаза пошире для фото.
– Ты глянь на нас! – смеется она, показывая экран.
– Пожалуйста, удали это немедленно.
– Но это смешно.
– Нет, это ужасно.
– Ты меня извини, – со вздохом говорит она, выключает свет и идет в свою комнату, – но когда ты стала такой пессимисткой?
– А когда ты превратилась в оптимистку? – бормочу я в темноте.
Я следую за ней, и она включает «Звездный путь». Я смотрю в экран, но ничего не вижу. Мои мысли громче фильма. Год назад я бы писалась от радости, попроси меня Джой поесть с ней пиццу и сделать маску под «Звездный путь» в пятницу вечером. Но теперь это кажется повинностью. И особенно раздражает, что она постоянно отвлекается и даже не смотрит фильм, на который мне с самого начала было наплевать, – она пишет Лекси, смеется над его стопроцентно тупыми ответами и поглядывает в окно в ожидании доставки.
– «Кики едет к вам», и это было пятнадцать минут назад. Я могла бы дойти до магазина за это время, – говорит она.
– Тогда почему не сходила?
– Какая же ты умная стала, – гордо говорит она и ерошит мои волосы.
Я отталкиваю ее руку.
Через минуту Кики звонит Джой и говорит, что она здесь, но мы не слышим дверного звонка. Мы с Джой встаем, подходим к двери, открываем ее, но там никого. Когда я смотрю на пустое, залитое светом крыльцо, я невольно содрогаюсь при мысли об Але Смите. За крыльцом темный мир, деревья, тускло освещенные тротуары и машины. Что, если он затаился там?
– Но ты не здесь, Кики, – говорит Джой в трубку. – А я здесь, вот смотрю на крыльцо, а тебя нет. – Она делает паузу и закатывает глаза. – Окей, если увидишь кусты роз, значит, ты не в том доме, ты явно в угловом. – Джой на секунду замолкает. – Эта дура такая бесполезная. Я сейчас взорвусь, если немедленно не получу свою пиццу.
– Надень обувь и выйди к дороге. Похоже, она в двух домах отсюда.
– Ты выйди.
– Я не хочу.
– Бетти, пожалуйста, – говорит она.
И она произносит это так жалостливо, с такой мольбой в больших глазах, в которых нет и следа смеха, что меня охватывает дрожь, отдающая легкой болью.
– Джой, да ладно тебе. Это в двух домах отсюда. Ты боишься пройти даже два дома?
– Просто сходи ради меня, сделай мне крошечное одолжение. Пожалуйста?
Мы смотрим друг на друга. Она все еще держит телефон в руке, отключив звук. Женщина повторяет «Алло» снова и снова. По телевизору идет очередной бой не на жизнь, а на смерть из фильма, на который мне совершенно все равно.
– Нет, – говорю я Джой. – Ты сама сходишь.
– Почему ты такая злобная сука? – взрывается она. – Ну серьезно, я заказываю нам еду, а ты не можешь даже выйти и забрать ее?
– Я хочу увидеть, как ты выйдешь на улицу.
– Иди на хрен, Бетти. Серьезно. Иди на хрен. – Она выглядит пугающе в маске для лица, с расширенными от гнева глазами. – Пошла вон из моей комнаты, и знаешь что? Никакой тебе пиццы. Наша вечеринка окончена.
– Ладно, – говорю я.
Я возвращаюсь в свою комнату и закрываю дверь. Я сижу на кровати и ничего не делаю, я жду. Наконец я слышу, как дверь открывается и хлопает. Какой сладкий звук, и тишина наполняет воздух. На мгновение мне кажется, что я парю. Моя сестра наконец вышла из дома впервые за несколько месяцев. Ура! Но через минуту я слышу всхлипывания. Я слышу их за окном. Я пытаюсь открыть его, но чертовы электронные замки мешают. Вместо этого я ругаюсь сквозь зубы так, что мама бы загордилась мной, а затем встаю и иду к входной двери. Я открываю ее. Моя сестра сидит на ступеньках на полпути вниз и рыдает, зарывшись в волосы. Она делала так в детстве, когда ей было особенно грустно: собирала волосы в охапку и плакала в них, как в платок. Это мерзко и одновременно очаровательно, и это та ее версия, которую я не видела как минимум лет десять.
– Эй, – говорю я, садясь рядом.
– Дело не в том, что я не хочу, – глухо говорит она в волосы. – А в том, что не могу. Я даже не могу пошевелиться вот сейчас. Не могу поднять глаза. Я просто хочу исчезнуть.
– Я здесь, все хорошо.
– Знаешь, это как твой страх высоты: как тебе страшно наверху, голова кружится, хочется свернуться в клубок и закрыть глаза?
– Ага, – отвечаю я, хотя после стажировки в высоченном здании мой страх притупился.
– Вот таким меня теперь кажется весь мир. Представь, если бы весь твой мир был на высоте двенадцати этажей. – Она всхлипывает. – Я это так ненавижу.
– Я и не подозревала, что все настолько плохо, – говорю я. – Вернее… я подозревала, но, Джой, ты кажешься такой довольной жизнью, что про все опасения легко забыть.
– Я буду довольна жизнью, если не придется никогда больше выходить. – Она шмыгает носом, но головы не поднимает. – Честно говоря, у меня, кажется, сейчас начнется паническая атака.
– Хочешь, я принесу твои таблетки?
– Да, но я также не хочу, чтобы ты уходила. – Она снова начинает всхлипывать.
– Как насчет такого: ты возьмешь меня за руку, закроешь глаза, встанешь, и мы вместе зайдем домой за таблетками? Прости, что заставила тебя выйти.
– Я хренова пародия на человека, – говорит она в волосы.
– Давай вернемся в квартиру.
Я помогаю ей встать, и она закрывает глаза. На тротуаре у подножия лестницы стоит мужчина в плаще и смотрит на нас большими страшными глазами. Мое тело встряхивает от адреналина, а разум услужливо шепчет имя: «Альберт Смит».
– Заходи внутрь, Джой, – говорю я как можно спокойнее, запнувшись о ступеньку в попытке побыстрее завести ее домой. Когда я закрываю дверь, то мельком замечаю, что мужчина уходит с собакой на поводке. Закрыв дверь, я вижу себя в зеркале в коридоре и понимаю, что как маньяк выгляжу я – все из-за маски для лица. Понятно, почему тот мужчина так уставился. – Где пицца? – спрашиваю я у Джой, стоя в теплом, похожем на утробу матери свете нашей светлой гостиной.