Я дружелюбная. Я проверяю Джой, которую не видела выходящей из комнаты с тех пор, как она выставила меня дурой сегодня утром. Близится время ужина. Я приношу ей поесть и пытаюсь подбодрить. Она убирается. Возле ее шкафа стоят коричневые сумки со старой одеждой. Я перечисляю всех, кто написал мне и спрашивал о ней. Она говорит, что ей не нужен секретарь. Я не секретарь, говорю я. Я твоя сестра. Твоя подруга. Ты можешь поговорить со мной. Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной, верно?
– А могу я не говорить с тобой? – спрашивает она. – Как насчет этого?
Я стою и не отвечаю. Моя мама продолжает, что, возможно, Джой просто нужно побыть одной. Что такого страшного в личном пространстве и зачем я пытаюсь настоять на обратном?
Позже я ем миску хлопьев на ужин – моя утешительная еда, если вы не поняли, – и слышу вскрик. Мама в своей комнате, она в халате-кимоно. Она выходит в коридор с телефоном в руках, и я могу ее видеть из своей комнаты и, вероятно, Джой тоже. Ее глаза дико выпучены за очками для чтения.
– Со мной связались из NBC, – говорит она. – Стоит ли мне поговорить с ними?
– Зачем? – спрашивает Джой.
– Думаю, они хотят взять у меня интервью о стрельбе, – говорит мама с явным удивлением. – Что мне сказать? Они спрашивают, могу ли я сейчас подъехать в их студию в Беркли… Кажется, это для утреннего эфира.
– Это… неожиданно, – говорю я.
– Думаешь, это попадет в телик? – спрашивает она. – Никогда бы не подумала, что меня покажут по телику.
– А ты хочешь попасть в телик? – спрашиваю я.
– Да я раньше об этом и не задумывалась, – говорит она. – Но это может стать отличным шансом… Не знаю, ну, чтобы поговорить о случившемся. Разве разговор о проблеме не является первым шагом к ее решению?
Я слышу, как Джой встает и закрывает дверь.
– Ну, может быть, – говорю я. – Но все уже кончилось. Он мертв. Так что… проблема как бы решилась сама собой.
– Нет, дело гораздо серьезнее, – говорит мама. – Тебе не кажется? Сегодня утром я читала в интернете, что за последние восемь лет количество стрельбы в публичных местах увеличилось в три раза. Это просто взрывает мозг.
На самом деле я совсем не хочу говорить об этом сейчас. Я предчувствую тираду на тему политики, поэтому просто говорю:
– Ага. Тогда ты должна перезвонить им.
– Да, я должна, – повторяет она, будто пробуя слова на вкус.
Я киваю. Она уходит в свою комнату и закрывает дверь.
И вот так моя мама завирусилась в Сети.
Глава 12
На следующее утро, в понедельник, я отправляюсь на стажировку, хотя все еще в шоке – и еще больше в шоке от того, что шок не проходит уже четыре дня. В шоке от своего шока.
Сидя в метро, я представляю, как врывается человек и расстреливает из пистолета нас, пассажиров, любовно смотрящих в свои девайсы или книги. Я с трудом вытесняю этот образ из головы. Пока лифт поднимается в офис, я гадаю, есть ли оружие у остальных четырех пассажиров. Я работаю на тринадцатом этаже высотки в центре Окленда, и теперь у нас новый пропускной режим… Мне приходится рыться в телефоне в поисках кода и набрать его один, два, три раза, прежде чем я попадаю внутрь. Спасибо, конечно, за меры безопасности, но это та еще головная боль.
Здесь работают семнадцать человек плюс сменяющие друг друга стажеры с оленьими глазами. У нас просторный опенспейс в конфетных оттенках, окруженный кабинетами руководителей. «РЕТРОФИТ» – гласят трафаретные буквы. Все здесь кажется шикарным – уж точно гораздо шикарнее той забегаловки с сэндвичами, где я работала до этого. Из окон открывается вид на Окленд: беспорядочное скопление городских кирпичных зданий, мерцающие улицы и озеро Мерритт – будто зеркало на фоне холмов. Деревья, квартиры, люди – все сливается в нечто похожее на фиолетовый шум, сверкающий в лучах солнца. Этот вид для меня до сих пор в новинку, а вот остальные сотрудники проходят мимо, как будто это просто еще одна стена.
Иногда мне кажется, будто я не вписываюсь в круг этих двадцати-тридцатилетних людей, будто я просто выдаю себя за взрослую, а внутри остаюсь ребенком. Может, именно так чувствуют себя на самом деле все взрослые.
– Бетти, – шепчет Антонио позади меня. Я знаю, что это он, потому что больше никто не станет шептать мне на ухо, а еще в здешнем коллективе работает всего двое мужчин, включая его. Я оборачиваюсь. Антонио очарователен. Он носит галстуки-бабочки и укладывает волосы назад, как мальчик из фильма пятидесятых годов. У него явно были какие-то проблемы с кожей, но все прошло, и теперь он скрывает постакне под аккуратно подстриженной бородой. Он один из трех стажеров и быстро стал одним из моих друзей по работе. – Как дела, Бибс?
– Все хорошо. Спасибо за сообщение.
– Я типа в шоке.
– Думаешь, ты в шоке?
– Ну конечно же, – говорит он. – Конечно.
– Я просто стараюсь не думать об этом.
– Понял, – кивает он.
Наступает тишина.
– А вообще, не понял, – продолжает он. – Мне так неловко сейчас. Я в этом очень плох. Типа, что мне сказать тебе?
– Как насчет «привет, как прошли выходные?»
– Ну и как прошли выходные?
– Странновато, врать не стану.
– Хочешь поговорить о… том самом?
– Честно, только не здесь. И не сейчас. Может быть, позже за обедом. А сейчас я отчаянно пытаюсь сохранить макияж.
– Услышал и принял к сведению.
Мы идем обратно в зону для стажеров, мимо звуконепроницаемых кабинок, которые обычно занимают сотрудники отдела продаж (болтуны, телефонные балаболы), мимо тихой команды ИТ‐специалистов за их общим столом.
Мы с Антонио садимся в эргономичные кресла спиной друг к другу. Включаем свои ноутбуки.
– У меня тоже были странные выходные, – говорит он. – Не настолько, как у тебя, конечно. Но я ходил на свидание с одним парнем.
– Рассказывай.
Личная жизнь Антонио интереснее, чем реалити-шоу.
– Ну, сначала он показался мне классным. Он не то чтобы красавчик, но, знаешь, выглядит неплохо. Как если бы у Джеффа Голдблюма был внук, и с каждым поколением терялась какая-то часть его сексуальности.
– Окей.
– А еще он работает в ИТ. В какой-то компании, занимающейся видеостримингом. Он инженер. Так что, кажется, богат. Один из этих, джентрификаторов.
– О‐о-о.
– Вот-вот. Таких терпеть не можешь, пока не окажешься у них дома и не обнаружишь, что там и джакузи, и бильярдный стол, и вид на город. И тогда задумываешься: типа, ладно, может, он и неплох.
Я увлеченно выравниваю на столе свой ноутбук, коробку с салфетками и желтый блокнот, которым я почти не пользуюсь, потому что на дворе двадцать первый век.
– Бибс, – говорит Антонио, – он устроил мне целую экскурсию.
– Это эвфемизм для секса?
– Нет, в самом деле экскурсию: будто он риелтор, показывающий свои квадратные метры. И угадай, что он мне показал?
– Свой член?
– Какая ты грубая, – вздыхает он. – Эйчар! Эйчар! – притворно зовет он. – Но если серьезно, то нет. Он показал мне детскую.
– О, так у него ребенок, – говорю я, думая, что это и есть конец истории.
Антонио – отличный рассказчик, и у него хорошо получаются неожиданные повороты.
Я открываю почту, нашу интрасеть, рабочий чат. Логотипы пляшут в разных частях моего экрана, открывая окна.
– Нет, у него не ребенок, – шепчет Антонио. – У него около сотни детей.
Я медленно поворачиваюсь на своем вращающемся стуле. Антонио уже ждет, отвернувшись от стола и глядя на меня большими глазами.
– Знаешь таких реалистичных кукол? Супержутких? – шепчет он. – Он их собирает, и вся его вторая спальня ими завалена. Коробки на коробках.
– И как ты отреагировал?
– Я притворился, что у меня болит голова, и смылся домой. Ну, типа, как после такого может что-то быть?
– Где ты вообще находишь таких парней? – спрашиваю я.
– Это что-то да говорит обо мне, не так ли? – грустно спрашивает он. – То, что у меня случаются мэтчи с подобными людьми?
Я качаю головой. Именно из-за таких историй я никогда не буду пользоваться приложениями для знакомств.
Вообще, странное чувство, что я достаточно взрослая, чтобы ими пользоваться.
Еще страннее думать о том, что, если верить той статье, которую я прочитала, причина, по которой Джошуа Ли устроил стрельбу в «Гламуре», может быть в том, что он познакомился с девушкой в приложении для знакомств.
– Я тебя утомляю, – говорит Антонио, – своей бесконечной болтовней. Это потому что я нервничаю, видишь? Эта стрельба – я все еще думаю о ней. Ты правда в порядке, Бибс?
Я растеклась бы в лужу прямо сейчас, если бы могла себе позволить это. Но я этого не делаю. Вместо этого я представляю, что мое лицо – это маска, и выравниваю дыхание. Закаляю себя.
Этот блеск в его глазах – жалость, как мне кажется, – я бы хотела больше никогда не видеть.
– Похоже, получше, чем ты, – издевательски отвечаю я. Разворачиваюсь на триста шестьдесят градусов в своем кресле.
– Она прекрасна… прекрасна и опасна, – говорит он.
Да, это он обо мне, но это также внутренняя шутка. Это ужасно дрянной слоган нашей компании, который повторяется во всех роликах нашей осенней коллекции.
– Я правда в порядке, – говорю я Антонио.
Он кивает:
– Хорошо.
– Тогда хорошо.
– Хорошо!
Мы хихикаем, разворачиваемся и наконец-то приступаем к выполнению своих задач.
И тут я вижу письмо с кричащим заголовком «ТВОЯ МАМА!!!!!» от 6:11 утра, отправленное Зои. Я замираю на мгновение, боясь открыть его. Я боюсь, что случилось что-то плохое, – хотя как такое может быть? Я слышала, как она вчера вечером вернулась домой, как хлопнула входная дверь. Она в порядке. Джой, наверное, еще спит. Никого больше не подстрелили. Все хорошо.
Никогда раньше я не повторяла про себя эти слова – снова и снова, как мантры, пытаясь кирпичик за кирпичиком заново построить иллюзию безопасности.