Глава 13
От кого: Зои Хаяси
Кому: Бетти Лавелл
Тема: ТВОЯ МАМА!!!!!
Привет-приветики.
Слушай, я знаю, что ты еще не отошла от стрельбы в «Гламуре». Только и думаю, что о тебе и твоей семье. Представляешь, парень, который это сделал, учился в нашей школе?! Мы ходили вместе на физкультуру в девятом классе, и все, что я помню о нем, – это что он ходил в одной и той же спортивной форме. Короче, я решила, что письмо – наименее навязчивый способ, но, Бетти, Я БЫЛА ОБЯЗАНА написать тебе после сегодняшнего утра…
Сегодня меня разбудило сообщение мамы, которая, как ты знаешь, постоянно смотрит новости по телеку и в «Твиттере». Она прислала мне утренний ролик с NBC, и там ТВОЯ МАМА!!! И она была охренеть как убедительна!! Я реально завизжала в коридоре своей общаги. И глянь – сколько уже просмотров у видео? Его запостили только вчера, а уже почти пять тысяч!!
То, что она сказала, было так правильно, и, несмотря на то что стрельба в «Гламуре» была супербольшой трагедией, это так круто, что хоть кто-то говорит о ней так, как оно и было на самом деле. Передай своей маме, что я ее обожаю. Люблю тебя. Надеюсь, наберешь меня попозже.
Я дочитываю до конца, где прикреплены ссылка и превью видео с маминым лицом, застывшим на скриншоте новостей NBC. Я закрываю глаза. Кровь словно замедляется в венах. Мне опять тошно из-за стрельбы, уши закладывает, страх оживает и накрывает меня с головой. Но я не могу не посмотреть видео после письма. Моя мама в эфире NBC.
Я встаю с телефоном, иду в туалет, закрываю дверь и нажимаю на экране маленький треугольник «воспроизведение».
Ведущая – блондинка с шлемообразной прической и такими белыми зубами, что они флуоресцируют, – перекладывает какие-то (наверняка пустые) бумаги на столе. За ее спиной – фотография разгромленного «Гламура».
– Меня зовут Тифф Бреннер, – говорит она. Ох уж эти ведущие. Что у них за голос такой? Все эти взлеты и мелодраматические падения тона, немигающий взгляд. Кто так вообще разговаривает? – Два дня назад произошла стрельба в магазине, которая потрясла общину в районе Залива в Калифорнии. Пока власти разбираются с причинами случившегося, жертвы – выжить посчастливилось всем – задаются вопросами. И они не собираются молчать.
В нижней части экрана белым цветом светятся слова: «МЕСТНАЯ АКТИВИСТКА ВЫСКАЗЫВАЕТСЯ ПОСЛЕ СТРЕЛЬБЫ В “ГЛАМУРЕ”».
Затем появляется моя мама. Она сидит вся такая наряженная, будто собралась на собеседование, – в черном блейзере и любимых серьгах (серебряных молниях, от которых отражается свет). У нее ярко-розовые губы. Ага, вот оно. Очевидно, что моя мама эффектно выглядит на камеру. Но это второстепенно. «БЕВЕРЛИ ЛАВЕЛЛ, МЕСТНАЯ АКТИВИСТКА»? С каких это пор моя мама стала «местной активисткой»?
Видимо, с этого момента.
– Наша стрельба не была чем-то особенным, – говорит мама. – Совсем нет. На самом деле в этот же день произошла другая стрельба в кампусе колледжа в Техасе, и погибли два человека. Это происшествие серьезнее. Я должна быть благодарна.
Я прибавляю громкость на телефоне. Ничего не могу с собой поделать. Эмоции выдают ее, почти не скрываясь за дрожью в голосе, за остекленевшими глазами.
– Я должна быть благодарна, – повторяет она. – Нас чуть не застрелили во время шопинга. И… вот я здесь, и думаю… а насколько я должна быть благодарна? Вот что происходит сейчас в нашей стране. В кого мы превратились? Когда это стало нормой? Мы живем в стране, где оружие настолько боготворят и фетишизируют, что в сериалах людей расстреливают, даже не моргая, даже пульс не сбивается; где мои дети и их одноклассники должны прятаться под партами и в шкафах во время учений на случай, что заявится какой-нибудь стрелок, и эти учения становятся настолько обыденными, что дети над ними шутят.
Я содрогаюсь. Она говорит обо мне. Я не воспринимала эти учения на случай стрельбы всерьез. Я шутила, будто надеюсь, что они произойдут и спасут меня от контрольных работ и заданий. Я никогда о них не задумывалась, они были похожи на любую формальную, раздражающую часть школы – бег на милю на физкультуре, психологические тесты.
Мама продолжает говорить с моего телефона, ее речь становится все более страстной.
– Младенцы ежедневно погибают от шальной пули из-за безалаберных владельцев оружия. Ежедневно. Люди говорят о безопасности оружия. Владельцы оружия клянутся, что очень заботятся о безопасности. О, а еще есть Национальная стрелковая ассоциация, вот для чего она? А вы вообще знаете, что НСА тратит менее десяти процентов своего бюджета на безопасность и просвещение? Каждое утро заголовки газет кричат о массовых расстрелах – так часто, что мы даже не переходим по ссылкам. Статистика говорит, что в нашей стране самый высокий уровень убийств с применением огнестрельного оружия среди развитых государств мира. Кем мы стали? Что с нами стало, если человек заходит в магазин, открывает огонь, подстреливает четырех женщин, совершает самоубийство, и про это даже не говорят в национальных новостях? Я чуть не умерла. Моя дочь чуть не умерла. Наш случай не особенный, и это отвратительно.
Ролик кончается. В комментариях бушует буря от «давай, проповедуй, сестра» до «закрой рот, сучка». Типичный интернет. Но речь идет о моей маме, поэтому у меня поднимается давление, и я перестаю читать. Зои ошиблась. У видео не пять тысяч просмотров.
У него уже двадцать.
Глава 14
Я с головой погружаюсь в работу. Я публикую посты в наших социальных аккаунтах и два часа редактирую презентацию. Беспокойство на задворках сознания никуда не исчезает. Из-за моей мамы по телевизору. Со своим громким заявлением. Она всегда была такой – не боялась говорить даже неудобную правду. Когда я училась в девятом классе, она заявилась в школу, чтобы поговорить с моим учителем по английскому и сообщить ему, что его учебная программа расистская и сексистская. «Я посчитала авторов из списка литературы, – сказала она ему. – Целых восемьдесят восемь процентов из них – белые мужчины». Она сделала круговую диаграмму, чтобы проиллюстрировать свою точку зрения. На прошлых выборах она заставила меня вместе с ней ходить от двери к двери, рассказывая о какой-то женщине, баллотирующейся в собрание штата. Это была скудоба – слово, которое я придумала, чтобы описать что-то одновременно скучное и постыдное. К тому же как мама могла считать оскорбительным, что люди из церкви ходят по домам с проповедями, но в то же время приемлемым вот так стучать во все двери и призывать людей голосовать за Уиллу У? Один мужчина пытался убедить нас, будто все политики – рептилоиды. Другой мужчина кричал: «Неолибералы! Неолибералы!», пока мы не ушли с его порога. Каждый раз, когда мама надевает свою футболку YES WE WILLA! тонкую и мягкую, как винтажная рубашка, я вспоминаю об этих неприятных разговорах.
А теперь моя мама проповедует на телевидении, и у нее более двадцати тысяч просмотров. Я должна написать ей поздравления. Все, что она говорила, – это правда, насколько я могу судить. Она хочет, чтобы мир стал лучше, чтобы в нем было меньше оружия, чтобы террористы не стреляли в торговых центрах. Она имеет полное право говорить об этом по телевизору.
Почему же тогда это ощущается так?
Я не люблю быть в центре внимания. И никогда не любила. Я фанат одежды, в частности винтажа в стиле шестидесятых. Мои стены увешаны коллажами супермоделей, но не потому, что я интересуюсь модельным бизнесом. Мне это нравится как искусство. Я хочу стать редактором отдела моды или работать в журнале. В старших классах меня тянуло к диким театральным ребятам, к спектаклям на черной сцене, к которым я рисовала декорации. Мне нравится громкость, но сама я не люблю кричать.
С улицы слышится резкий звук выхлопной трубы, и я задыхаюсь, впадая в полную панику из-за этого «выстрела».
– С тобой все хорошо? – спрашивает Антонио.
– Да, все хорошо, – говорю я почти скороговоркой.
В течение всего дня слова моей мамы стучат в моей голове, как мячики для пинг-понга. «Наш случай не особенный, и это отвратительно». Честно говоря, я не знаю, что хуже: то, как громко она говорит, или то, что она права.
Мне почти грустно, когда я заканчиваю работу и спускаюсь на лифте к станции метро. Здесь, в окружении стен кабинетов, за запертой входной дверью с надежными индивидуальными кодами, на высоком этаже в охраняемом здании я чувствовала себя безопаснее всего с момента стрельбы. Я делала свою работу и делала ее хорошо. Я знала, что сказать. Знала, что делать.
Кажется, это единственное место, где это на самом деле правда.
Глава 15
Вернувшись домой, я с удивлением обнаруживаю, что Джой все еще в пижаме и в своей комнате, – ничего не изменилось с тех пор, когда я уходила утром. Ее комната такая чистая, какой я не видела ее все последние годы. Деревянный пол подметен, книги расставлены по полкам, стол убран. Но шторы по-прежнему задернуты, а свет приглушен. Ее рюкзак и учебники лежат рядом с дверью вместе с кожаной курткой, словно терпеливо ожидая ее возвращения к нормальной жизни.
– Не ходила сегодня на пары? – спрашиваю я с порога.
– Пока нет, – отвечает Джой.
– Можно зайти?
– Конечно.
Я понимаю, что в прошлом месяце, в августе, мне уже исполнилось восемнадцать, а ей будет двадцать один в следующем, но я все равно испытываю благоговейный трепет, когда она приглашает меня в свою комнату. Я сажусь рядом с ней на кровать. Она откладывает телефон и слабо улыбается мне. Она выглядит лучше, чем вчера.
– Видела маму по телеку? – спрашиваю я.
– Ага, – говорит она. – Что это вообще было?
– А мне показалось, что она хорошо сказала.
– Мне тоже, но все равно странно видеть маму на NBC.
– Это да.
– Как работа?
– Таблично. Презентатично. А как прошел твой день?
– Сегодня утром была у психиатра.