Им подали мезе — набор холодных и горячих закусок. Сыр фета и дольки помидоров. Огуречный салат с треугольниками питы. Фаршированные перцы. Оливки. Кефтедакия — греческие тефтельки — и жареный картофель, сбрызнутый лимонным соком. Пикантные треугольники из теста фило. Фаршированные виноградные листья…
Все блюда, которые им подали, принадлежали к числу ее любимых. И Яннис тоже их любил. Раньше они, бывало, кормили друг друга лакомыми кусочками. Ели наперегонки. Иногда воровали кусочки друг у друга с тарелок.
Как и место для ужина, меню было тщательно продумано Яннисом. Он хотел напомнить ей о хороших временах. И соблазнить ее.
Он окутывал ее своим обаянием. Не сводил с нее голубых глаз, говорил низким голосом, который отзывался в самых потаенных ее уголках. Он соблазнял ее даже своей одеждой. Однажды она заметила, как ему идет черное, и сегодня он выбрал черную рубашку, расстегнутую на шее, и черные брюки в обтяжку, которые подчеркивали его бедра и крепкие ягодицы, которые ей когда-то так нравилось сжимать.
Она жалела, что нельзя сказать, что его план не работает. Стоило ей посмотреть на него, как она начинала плавиться изнутри. Температура угрожала дойти до точки кипения.
Единственное, чем Яннис ее не соблазнял, — прикосновениями. Хотя они сидели довольно близко за кованым металлическим столиком на двоих, он не пытался дотронуться до нее, не касался даже пальцем. Вместо того чтобы испытывать за это благодарность, Керен с трудом удерживалась оттого, чтобы не подтолкнуть его ногой, как в старые добрые времена.
— Расскажи, как ты училась ходить под парусом, — попросил он, подлив им обоим вина.
Впервые за весь вечер разговор коснулся чего-то личного. Первый реальный вопрос о ее жизни отдельно от него.
— Одна милая супружеская пара… американцы, с которыми я познакомилась на Барбадосе… по доброте душевной пустили меня пожить на их клипере. Они же научили меня управляться с парусами.
— Значит, когда ты ушла, ты отправилась на Барбадос?
Намек на боль в его голосе придал ей каплю уверенности. Она кивнула:
— Мне очень повезло. В первую же неделю там я познакомилась с Лолой и Эдди. Они уже десять лет живут на море. Они научили меня всему, что требовалось знать. Потом, когда я решила выйти в самостоятельное плавание, они помогли мне выбрать яхту — проследили, чтобы яхта могла ходить по морю, посоветовали, где ее застраховать и найти запчасти для не совсем новых деталей.
— Почему ты не купила новую яхту?
— Я не могла ее себе позволить, и потом… — Лицо у нее непроизвольно помрачнело. Керен понимала, о чем он думает. За те полтора года, что они жили врозь, Яннис не дал ей ни цента. И теперь чувствует себя виноватым.
Керен вздохнула. Легко злорадствовать, находясь на расстоянии в несколько тысяч миль, когда ты ни с кем не общаешься. Все гораздо труднее, когда человек, на которого направлено твое злорадство, сидит напротив.
Ей надо было догадаться. Она чувствовала то же самое. Когда она вернулась к Яннису, ее затопили воспоминания о хороших днях. И она увидела перед собой человека из плоти и крови, а не чудовище, в которое она превратила его у себя в голове…
Она и забыла о многих вещах, которые ей в нем нравились. Обо всех мелких жестах, которые доказывали его любовь лучше любых слов.
Она все больше смягчалась по отношению к нему, и ее отношение не имело ничего общего с желанием, бушевавшим у нее в крови.
Смягчалось ее сердце.
Испугавшись того, как быстро все поворачивается, боясь собственного нежного сердца, она быстро отпила вина и поспешно добавила:
— Как бы там ни было, я не купила бы новую яхту, даже если бы у меня были на нее деньги — более старые яхты лучше годятся для долгих морских путешествий. Если что-то сломается, пока я в открытом море, лучше все уметь чинить самой. Раньше яхты строили на совесть…
Он долго смотрел на нее, как будто определял, правду ли она говорит. Яннис принадлежал к типу людей, которые считают: чем выше цена, тем выше качество, и, хотя во многих отношениях такой подход был оправдан, он неприменим ко всему на свете. Во всяком случае, к яхтам.
Он глубоко вздохнул, отпил вина, и его губы снова расслабились и стали чувственными.
— Хочешь сказать, что теперь моя жена стала специалистом по ремонту яхт?
— Уточняю: я специалист по ремонту своей яхты.
Его пламенный взгляд устремился на ее грудь. Затем он снова посмотрел ей в лицо:
— Мне бы хотелось посмотреть на тебя в синем комбинезоне с ящиком с инструментами в руках.
— Оказывается, ты знаешь, что такое ящик с инструментами! — ответила она и тут же укорила себя за то, что дразнила его. Даже голос у нее смягчился.
Он состроил вопросительную мину:
— Каждый мужчина гордится своим инструментом, glyko mou. Можешь брать мой, когда захочешь.
От его намеков у Керен пересохло во рту. Она плотно скрестила ноги. Не желая отвечать в том же духе, она поспешно сунула в рот жареный красный перчик.
Яннис, ухмыльнувшись, положил себе тефтельку; глаза у него увлажнились, когда он набросился на еду.
Ее обдало жаром. Она отпила большой глоток белого вина, чтобы охладить внутренности.
— Ты хорошо себя чувствуешь, glyko mou? — спросил он, притворяясь озабоченным.
Керен допила вино и кивнула.
— Уверена? Мне кажется, тебе жарко.
— Вечер сегодня теплый, — с трудом ответила она.
Яннис наклонился вперед:
— Да, похоже, жар усиливается. — Он лукаво улыбнулся, повертев в руке пустой бокал. — Ты всегда плаваешь одна? — спросил он, доставая из ведерка со льдом винную бутылку.
— Да. — Надо отдать ему должное, он умеет мгновенно менять тему разговора.
— Разве это не опасно? Сейчас я имею в виду мужчин-хищников.
— В море есть целое сообщество странников, и мы все заботимся друг о друге. Во всяком случае, на суше мне чаще приходилось сталкиваться с хищниками-мужчинами, чем на море, — многозначительно ответила она.
С улыбкой он придвинул к ней бокал, однако не выпустил его из руки.
— Значит, на море тебе не бывает страшно?
— Я этого не говорила. — Его рука была так близко, что пришлось напрячь голову, чтобы придумать достойный ответ. — Иногда в океане страшно, я несколько раз попадала в шторм. Но, если сохранять спокойствие и делать все, что положено, я нахожусь в полнейшей безопасности. Меня куда больше пугают другие вещи.
— Какие, например?
Например, мои чувства к тебе…
— Например, пауки.
Рот Янниса скривился; ей показалось, что он понял: она ответила неискренне.
— Должно быть, там тебе бывает очень одиноко?
— Там приходится много всего делать, не до одиночества, — ответила она. — А ты? Тебе удалось походить под парусом?
Керен нужно было сменить тему. Ей не хотелось рассказывать о ночах, когда она стояла где-то на якоре, когда море было спокойным и ничто ее не отвлекало; тогда она невольно думала о Яннисе, а потом мучилась от одиночества, потому что скучала по нему. Такие моменты случались редко, но, когда случались, ее всякий раз с новой силой ударяла боль по тому, что она потеряла.
— Немного. — Его лицо сделалось непроницаемым.
— Куда ты ходил?
Он пожал плечами:
— Ты там везде побывала, не сомневаюсь. — Он прожевал жареную картошку, проглотил и добавил: — Помнишь, как мы мечтали обойти под парусом весь мир, когда выйдем на пенсию?
Ее накрыло волной грусти.
— Тогда мы часто строили воздушные замки.
— Нет, мы никогда не строили воздушные замки, — возразил он. Она заставила себя улыбнуться:
— Яннис, ты — Филипидис.
— И что?
— Ты идешь по стопам своих родителей, а они шли по стопам своих родителей.
— Мои родители плавали вокруг света, — заметил он.
— Они совершили кругосветное путешествие на огромном океанском лайнере, где персонала больше, чем гостей; для них составляли маршрут, они всегда знали, когда вернутся домой. Чудесный способ посмотреть мир, но не для тех, кто любит приключения и хочет встречать каждый новый день, сойдя с проторенной тропы.
— Все это возможно на «Амфитрите».
Она почти рассмеялась и сжала в пальцах фаршированный виноградный лист, вспоминая, с каким благоговением она в первый раз ходила с Яннисом на его яхте. Она догадывалась, что все будет великолепно, но все ее догадки оказались преуменьшением. Его яхту спокойно можно было назвать плавучим дворцом.
— Поверь, любовь моя, твоя яхта слишком большая для того, чтобы заходить в самые красивые уголки. Она ненамного меньше, чем лайнер, на котором путешествовали твои родители. Кроме того, на твоей яхте экипаж из нескольких десятков матросов. За тебя все делают. Это не одно и то же.
Сунув в рот долму, она заметила, что Яннис затих.
— Что? — спросила она, проглотив кусок. — Я тебя обидела?
Он меланхолично улыбнулся в ответ:
— Нет, glyko mou, ты меня не обидела.
Благодаря уменьшительно-ласкательному обращению она поняла, что только что бессознательно оговорилась и случайно обратилась к нему, как раньше.
«Любовь моя».
Оказывается, она смягчилась к нему не только в сердце и в мыслях, но и на словах… Ей стало страшно.
Прекрасно понимая, что густо покраснела, она быстро прожевала долму и отвела взгляд от Янниса.
— Я понимаю, о чем ты, — сказал он.
Вздохнув с облегчением — кажется, он не заметил ее оговорки, — она подняла на него глаза. То, что она увидела в его глазах, заполнило ее до предела.
— Насчет того, что я — Филипидис. — Он сокрушенно вздохнул. — Я всегда шел по стопам родителей. Мы с Андреасом учились в той же английской школе-интернате, что и наш отец, потом в том же университете, потом прослушали тот же бизнес-курс, что и наш отец, а до него — его отец. Мы выросли, понимая: когда мы накопим все познания, нужные для дела, родители выйдут на пенсию и передадут нам мантию власти. Я даже не думал о том, что могу заниматься чем-то другим…
— Но мне казалось, ты никогда не хотел заниматься чем-то другим? — Она вспомнила один старый разговор в начале знакомства. Тогда им не терпелось узнать друг о друге все до мельчайших подробностей.