И сломленная Елена слушала, потому что не посоветует же плохого человек, который тебя так любит и так заботится о тебе!
Наверное, конфликт между супругами не продлился бы и месяца, если бы Клавдия допустила их пообщаться между собой. Или если бы позволила Елене понять, что в разрыве есть и ее доля вины. Но Клавдия упорно внушала растерявшейся женщине, что она совершенный ангел, а Иваницкий просто воплощение зла, устроил бурю на пустом месте.
«Разве можно так беситься из-за какой-то невинной прогулки? – спрашивала она, вздыхая. – Раз настоящей измены не было, то вы ни в чем не виноваты. Мало ли с кем вы встречаетесь? Это он так отреагировал потому, что сам не без греха». Елена никогда не задумывалась, что муж может быть ей неверен, и ни разу за все годы супружеской жизни не усомнилась, что его поздние возвращения могут быть обусловлены другой женщиной, а не работой, но теперь, в состоянии шока, от боли неспособная мыслить здраво, она забыла все хорошее, что было у нее с мужем, и стала подозревать его в изменах. Соблазн стать невинной жертвой, опьяниться сладким вином мнимых обид оказался слишком велик, и Елена не смогла ему противостоять. А Клавдия все убеждала Елену, что та не совершила ничего предосудительного, отправившись на тайное свидание с влюбленным в нее мужчиной, а вот Иваницкий отреагировал крайне неадекватно.
К счастью, в роли безвинной жертвы Елену никто видеть не хотел: ни муж, ни родители, ни собственные дети, и бедная женщина, будучи не в силах расстаться с маской страдалицы, все больше и больше привязывалась к Клавдии, в которой неизменно находила поддержку и утешение. Помощница, как никто, могла убаюкать просыпающуюся совесть и жалеть Елену так искренне и страстно, что той становилось до слез жалко самое себя.
Если бы она набралась сил и повидалась с мужем, и рассказала бы все честно и открыто… А может, и рассказывать бы ничего не пришлось, вид исхудавшей, иссохшей от горя жены тронул бы самую черствую душу, но Клавдия выходила и говорила Владимиру, что Елена не хочет его видеть, а Елене врала, будто Владимир приезжал обсудить условия развода, а она еще слишком слабенькая, чтобы спокойно с ним об этом говорить.
К слову, душа Клавдии взирала на мучения Елены совершенно спокойно. Главное, Елена теперь принадлежит ей, Клавдии, а что мучается – дело десятое.
Чувство справедливости, которое у Клавдии никогда не дремало, говорило ей, что все правильно, Елена отвечает за то, что предавала помощницу ради мужа.
В общем, она настраивала мужа против жены, детей против матери и мать против детей, но не испытывала ни малейших угрызений совести. Наоборот, в итоге Елена останется с тем, кто ее любит по-настоящему, а не с мужем, готовым бросить при любых подозрениях, и не с равнодушными детьми, не желающими заступаться за мать. Значит, все делается правильно.
Клавдия немного боялась, что Елена не согласится публично чернить мужа, но, к счастью, та была уже окончательно деморализована и с пониманием восприняла слова помощницы, что всегда надо отвечать ударом на удар и в ответ на боль, причиненную тебе, причинять боль еще большую. Владимир чуть не убил жену своим уходом, так что ж теперь с ним церемониться, особенно теперь, когда ясно, что он не вернется в семью. Надо мстить всеми возможными способами. В глубине души Елена, кажется, не очень хотела мстить, но, чувствуя, что помощница осталась ее единственной опорой, не смела ослушаться и давала нужные интервью, а книгу, которую за нее написала Клавдия, даже по диагонали не просмотрела.
Вообще с этой книгой получилось очень удачно. Клавдия давно пробовала себя в литературе, писала рассказы и повести, рассылала их, куда только могла, но ни разу не получила отклика, даже отрицательного. Она почти отчаялась опубликовать свои мысли, которые считала очень свежими, оригинальными и важными, а тут такая шикарная оказия! Может быть, и к лучшему, что она выступила от имени Елены Иваницкой: есть шанс, что множество людей заинтересуется книгой, а после прочтения станет чуть добрее к своим детям!
Сначала Клавдия хотела написать почти правдивую книгу о брачной жизни Иваницких и сдобрить ее только эпизодами семейного насилия и еще какой-нибудь гадостью, но Елена рассказывала о своей жизни скупо, а потом и вовсе сказала: «Чем больше будет в книге лжи, тем лучше», и Клавдия с восторгом поняла, что руки у нее теперь развязаны. Она подняла свои старые тексты, скомпоновала, вкрапила туда несколько фактов из жизни Елены и дополнила рассказами женщины, с которой вместе посещала психотерапевта и чей муж страдал бредом ревности. Про Митю Елена просила не писать, потому что эта история выставляет ее в невыгодном свете, и Клавдия без колебаний использовала свой собственный опыт первой любви. Не обошлось без доли художественного вымысла: в реальности молодой человек никогда не интересовался Клавдией, ему нравилась совсем другая девочка, в результате Клава возненавидела и его, и девочку и поклялась себе больше никогда и ни в кого не влюбляться. А в тексте она решила сделать, будто он все же был в нее влюблен, наверное, хотелось пережить взаимное чувство хотя бы на страницах книги, пусть и написанной от чужого имени.
Каждый день Клавдия открывала сайт книжного магазина и любовалась на свою книжечку, не покидавшую ряды бестселлеров. Елена обещала, что следующую книгу они издадут в соавторстве, а потом Клавдия начнет писать под своим именем, благо оно будет уже на слуху.
Оставалось совсем чуть-чуть до победы, но Клавдия не учла фактор времени, который сглаживает острые углы в конфликтах между родными людьми. Для нее каждый скандал в жизни случился словно вчера, впечатления оставались неизменно свежими, и, вспоминая события двадцатилетней давности, она испытывала такие же точно боль и стыд, как в момент нанесения обиды. Клавдия думала, что у всех так же, но ошиблась.
Иваницкий за год поостыл, и хоть клеветнические публикации слегка подсолили его раны, все же не помешали процессу заживления, а Елена успокоилась и набралась сил для такого разговора с мужем, который бы не закончился через пять минут рыданиями и проклятиями.
Клавдия испугалась, что теряет контроль над ситуацией, и тут припомнила первую любовь Елены, такую сильную, что про нее даже в книге нельзя написать. Что ж, с этого козыря вполне можно было зайти. Если первая любовь не ржавеет, то можно представить Зиганшина как новую пассию Елены, а если ржавеет, то вытащить на свет божий некрасивую историю их давнего расставания. Пусть Иваницкий узнает, что его жена в свое время не дождалась жениха из армии и вообще вышла замуж не девственницей, как он ошибочно полагал все годы брака. Пусть подумает, стоит ли возвращаться к предательнице, шлюхе и обманщице.
Настроить Елену на нужный лад оказалось не слишком сложно. Сначала Клавдия завела разговор о невероятной силе первой любви, что Владимир, наверное, не вернется, а жить одной тоже плохо, а вдруг этот Митя до сих пор в нее влюблен и только и ждет, когда Елена поманит его к себе.
Иваницкая не слишком воодушевилась, тогда Клавдия перешла на кармическую тематику и встретила более живой отклик. Она каким-то звериным чутьем угадывала состояние духа Елены, вот и сейчас поняла, что шефиня переросла статус невинной жертвы, за год окрепла и теперь готова нести ответственность за свои поступки.
Елена чувствовала себя виноватой перед Митей и согласилась с гипотезой, что если попросит у него прощения, то карма исправится и муж вернется.
Клавдия помчалась устраивать встречу, стараясь обставить ее как можно двусмысленней. Сняла номер в гостинице, посплетничала с персоналом, для какого романтического повода ей нужен люкс, и поехала договариваться с Зиганшиным. По рассказам Лены она рисовала себе образ недалекого и уступчивого мужичка, эдакого недотепы, и была очень разочарована, увидев матерого и злого мента.
Она ждала восхищения своими деловыми качествами или хотя бы преданностью хозяйке, но не добилась ровным счетом ничего. Мент даже не обратил внимания, как ловко и уверенно она ведет машину, и отказался, чтобы она отвезла его обратно.
Клавдия сама удивлялась, почему равнодушное и пренебрежительное отношение Зиганшина вызвало у нее приступ бешенства, но факт остается фактом. Ей очень захотелось унизить мента, а когда она увидела, в какое просветленное и умиротворенное состояние впала Елена после разговора с ним, злоба возросла стократ.
Клавдия столько лет старалась привязать к себе Елену, не покладая рук заслуживала ее любовь и уважение, а тут явился этот поганый мужик и в одну минуту едва все не испортил! Скажите пожалуйста, он давно простил Елену! Тоже еще, папа римский, отпустил грехи! Улыбнулся, пожал ручку, снял грех с души, и теперь Елена считает, что если поедет к мужу и покается, он тоже ее простит и жизнь наладится. Нет, так не пойдет!
Клавдия начала стращать Елену, выдумывать слухи, что Владимира вроде бы видели с другой женщиной, вспоминать, что он поднял бизнес в девяностые, значит, без крови не обошлось, а человек как хищник – если раз почувствовал вкус крови, то обязательно повторит. Говорила, что Иваницкий мужик, и деньги у него, а Елена просто жена, то есть совершенно беззащитна. И кто знает, сколько времени понадобится Владимиру, чтобы сообразить, что от уз брака освобождает не только развод, но и безвременная кончина жены. Елена отшучивалась, и Клавдия смеялась, а потом предлагала просто подстраховаться. Раз Зиганшин настроен светло и ностальгично, пусть почувствует себя защитником когда-то своей прекрасной дамы. Ему это будет только в радость.
«Нельзя просить прощения, когда ты ни в чем не виновата», – талдычила Клавдия, и Елена невольно прислушивалась к ней, а потом и соглашалась. Раз Владимир психанул на ровном месте и поставил семью под угрозу распада из-за какой-то невинной прогулки, то это он должен извиняться, а вовсе не Елена. Ни при каких обстоятельствах, даже под угрозой жизни нельзя мириться с человеком ценой собственного унижения! Пусть Иваницкий сначала увидит, что жену есть кому защитить, а потом только можно начинать думать, мириться с ним или не надо.