Том откашлялся.
– Да, хм. Просто, э-э, мне показалось, что нужно хоть что-то сделать. Нечто вроде официального признания вашего… вашей кончины. – Он поднял на меня взгляд серых глаз. – Я не мог смириться с мыслью, что вы… Все вы, – запоздало добавил он, – просто исчезнете с лица земли, и никто официально не отразит… сам факт.
Том глубоко вздохнул и осторожно отпил сидр.
– Даже если бы устроили настоящие похороны, как полагается, мне не стоило возвращаться во Фрэзер Ридж, в любом случае… В общем, я не мог. Вот и подумал, что надо хотя бы оставить запись об этом трагическом происшествии. В конце концов, – добавил он еще тише и снова отводя взгляд, – я не мог положить цветы на вашу могилу.
Виски немного меня подкрепило, но обожгло горло, и я не могла говорить, хотя меня переполняли эмоции. Я протянула руку и коснулась ладони Тома, затем откашлялась, моментально отыскав нейтральную тему.
– Ваша рука, – произнесла я, – как она?
Он удивленно посмотрел на меня, но суровые черты его лица немного смягчились.
– Очень хорошо, благодарю вас. Видите? – Том повернул правую руку, показывая большой зигзагообразный шрам на ладони, вполне заживший, но еще розовый.
– Дайте-ка посмотрю.
Его рука была холодной. Я, как ни в чем не бывало, взяла его ладонь, повернула, сгибая пальцы, чтобы проверить, как они двигаются. Том не солгал, рука зажила и действовала почти нормально.
– Я… я делал упражнения, которые вы посоветовали, – выпалил он. – Я делаю их каждый день.
Я подняла голову и увидела, что Том разглядывает меня со страдальческой серьезностью; его щеки над бородой пылали. До меня вдруг дошло, что тема не такая уж и нейтральная, как я думала. Прежде чем я успела отпустить его руку, он повернул ее, накрыл ладонью мои пальцы и сжал, не очень сильно, но достаточно, чтобы высвободиться сразу не получилось.
– Ваш муж… – Он замолчал. Похоже, до этой минуты мысль о Джейми не приходила ему в голову. – Он тоже жив?
– Э-э, да.
К чести Тома, он не поморщился, а только выдохнул и кивнул головой.
– Я… рад слышать.
Какое-то время он сидел молча, разглядывал недопитый сидр и по-прежнему держал мою руку, а потом, не глядя на меня, тихо произнес:
– Он… знает? Что я… Как я… Я не сказал ему, почему взял на себя вину. А вы?
– Вы имеете в виду ваши… – я попыталась подобрать подходящее выражение. – Ваши галантные чувства ко мне? Ну да, он знает и весьма вам сочувствует. Я имею в виду, что он по собственному опыту знает, каково это – любить меня, – добавила я с сарказмом.
Том почти рассмеялся, и мне удалось высвободить пальцы. Я отметила, что он не сказал, что больше меня не любит. О господи!
– Ладно, как бы то ни было, мы не погибли, – сообщила я, еще раз прочистив горло. – А вы-то как? В последний раз, когда я вас видела…
Том вздохнул. Выглядел он довольно несчастным, но потом взял себя в руки и кивнул.
– Ваше более чем поспешное отбытие с «Крузера» оставило губернатора Мартина без секретаря. Узнав, что я в некотором смысле образован… – Том чуть скривился и продолжил: – И благодаря вашей помощи могу разборчиво писать, он велел забрать меня из корабельного карцера.
Меня это нисколько не удивило. Навсегда изгнанный из колонии, губернатор Мартин был вынужден вести дела из крошечной каюты британского корабля, на котором нашел пристанище. А дела эти в основном состояли из писем, каждое из которых нужно было не только составить, набросать черновик и переписать начисто, но и несколько раз скопировать. Одна копия оставалась в личном архиве губернатора, всем людям или организациям, заинтересованным в содержании письма, тоже требовалось по копии, и, наконец, нужно было сделать несколько добавочных копий любых документов, которые отправляли в Англию или Европу. Дело в том, что их посылали с разными кораблями, надеясь, что хотя бы одна из них достигнет цели, даже если остальные потонут, попадут в руки пиратов или просто затеряются в пути.
От одного только воспоминания у меня заболела рука. Запросы бюрократии того времени, когда не существовало магии ксерокса, не дали мне сгнить в тюрьме; неудивительно, что и Тому Кристи они помогли выйти из заточения.
– Вот видите, – довольно сказала я, – если бы я не вылечила вашу руку, губернатор, скорее всего, велел бы вас казнить или, по меньшей мере, отправил бы на берег и замуровал в каком-нибудь подземелье.
– Весьма вам признателен, – чрезвычайно сухо произнес он. – Правда, тогда не был.
Как оказалось, Кристи провел несколько месяцев, исполняя обязанности секретаря губернатора, но в конце ноября из Англии пришел корабль, который привез губернатору приказы, требующие, чтобы он вновь подчинил себе колонию, но не содержащие ни советов, как это сделать, ни предложений об отправке дополнительных войск и вооружения. С этим же кораблем прибыл официальный секретарь губернатора.
– Тогда перед губернатором встала необходимость избавиться от меня. Мы с ним… хорошо узнали друг друга, пока работали вместе…
– И поскольку вы уже не были незнакомым убийцей, он не мог выдернуть из вашей руки перо и повесить вас на рее, – закончила я за него. – Поистине очень добрый человек.
– Так оно и есть, – задумчиво сказал Кристи. – Бедняга, нелегко ему пришлось.
Я кивнула.
– Он рассказывал вам о своих малышах?
– Да.
Том сжал губы, но не от злости, а пытаясь сдержать эмоции. Мартин с женой потеряли одного за другим троих маленьких сыновей из-за вспышек лихорадки в колонии. Неудивительно, что, когда Том услышал о горе губернатора, его собственные раны вновь открылись. Том слегка покачал головой и вернулся к теме своего освобождения.
– Я… немного рассказал ему о… о своей дочери. – Он поднял почти нетронутую кружку сидра и одним глотком выпил половину, словно умирал от жажды. – В личной беседе я признался Мартину, что оговорил себя… Но еще я сказал, что абсолютно уверен в вашей невиновности, – заверил он меня. – Если вас когда-нибудь арестуют, мое признание останется в силе.
– Спасибо вам за это.
Мне вдруг захотелось узнать, известно ли ему, кто убил Мальву, и чувство неловкости усилилось. Наверное, ему приходило на ум… Но одно дело предполагать, и совсем другое – знать наверняка, а если еще и знаешь, почему это случилось… Кроме того, никто, кроме меня, Джейми и Йена-младшего, даже не догадывался, что стало с Аланом.
Губернатор принял откровения секретаря с некоторым облегчением и решил, что единственный выход в сложившихся обстоятельствах – отправить Кристи на берег, и пусть там с ним разбираются гражданские власти.
– Но ведь гражданских властей больше нет, – удивилась я. – Или я ошибаюсь?
Том покачал головой.
– Таких, чтобы могли разобраться с подобным делом, – нет. Еще существуют тюрьмы и шерифы, но нет ни судов, ни магистратов. – Он почти улыбнулся, хотя его лицо оставалось мрачным. – Вот я и подумал, что только зря потеряю время, пока буду искать, кому сдаться.
– Но вы сказали, что отправили копию своего признания в газету, – сказала я. – Наверняка люди в Нью-Берне приняли вас… э-э… холодно.
– Милостью Божественного провидения газета перестала выходить до того, как там получили мое признание, – печатник оказался лоялистом. Думаю, мистер Эш и его друзья нанесли ему визит, и он благоразумно решил сменить занятие.
– Весьма резонно, – сухо сказала я.
Джон Эш, приятель Джейми, был вожаком местных Сыновей Свободы, и именно он подбил людей на поджог форта Джонстон и выпроводил губернатора Мартина в море.
– Одно время ходили слухи, – сообщил Том, снова отводя взгляд, – но тогда столько всего произошло… Никто точно не знал, что случилось в Фрэзер-Ридж, и постепенно у всех в умах засело, что я пережил какую-то личную трагедию. Люди стали относиться ко мне с некоторым… сочувствием.
Губы Тома скривились: он явно был не из тех, кто благодарно принимает сочувствие.
– Вы, похоже, процветаете. – Я кивнула на его костюм. – Или, по крайней мере, не ночуете в подворотне и не подбираете в порту выброшенные рыбьи головы. Я даже не подозревала, что писать памфлеты так прибыльно.
Пока мы разговаривали, лицо Тома приобрело свой привычный цвет, но теперь снова залилось краской, на этот раз от досады.
– Вовсе нет! – огрызнулся он. – У меня есть ученики. И я… я проповедую по воскресеньям.
– Не представляю, кто бы справился лучше, – весело произнесла я. – У вас всегда был талант в библейских выражениях говорить людям, что с ними не так. Значит, вы стали священником?
Том еще сильнее покраснел, но сдержал гнев и ответил спокойно:
– Я приехал сюда почти нищим. Рыбьи головы, как вы сказали… да изредка кусок хлеба или миска супа, который раздавала церковь Нового Света. Я пришел поесть, но из вежливости остался послушать службу и услышал проповедь преподобного Петерсона. И она проникла мне в душу. Я попросил священника выйти, и мы… поговорили. Сначала одно, потом другое… – Он поднял на меня горящий взор. – Знаете, Господь отвечает на молитвы.
– О чем вы молились? – поинтересовалась я.
Том слегка смутился, хотя вопрос был вполне невинный, и я задала его из чистого любопытства.
– Я… я… – он замолчал и сердито уставился на меня, хмуря брови. – Вы невозможная женщина!
– Вы далеко не первый, кто так считает, – уверила его я. – И я не собиралась лезть не в свое дело. Мне просто… интересно.
Я видела, что его раздирают противоречивые чувства: желание встать и уйти борется с неудержимой тягой рассказать, что с ним произошло. Но Том всегда был упрямцем и никуда не пошел.
– Я спросил: «За что?» – наконец произнес он очень ровным голосом. – И все.
– Что ж, у Иова это сработало, – заметила я.
Похоже, Том сильно удивился, и я чуть не рассмеялась: Тома всегда поражало, если выяснялось, что кто-то кроме него читал Библию. Впрочем, он овладел собой и уставился на меня в более свойственной ему манере.
– И вот вы здесь, – сказал он, и его слова прозвучали как обвинение. – Полагаю, ваш муж собирает ополчение… или присоединился к нему. А с меня хватит войны. Удивляюсь, как она не надоела вашему мужу.