– Пойдем подышим воздухом. Такой прекрасный вечер!
А если ей не понравится, то кастрюль на улице нет, подумал он.
– Я заходил в Старую церковь Святого Стефана, – сказал Роджер, как только они вышил из дома, – чтобы поговорить с доктором Уизерспуном, тамошним пастором. Он дружил с преподобным и знал меня еще мальчишкой.
Бри сжала его руку. Роджер осмелился взглянуть на жену и увидел, что она смотрит на него с тревогой и надеждой.
– И? – робко спросила она.
– Ну… теперь у меня тоже есть работа. – Роджер неловко улыбнулся. – Помощник хормейстера.
Бри моргнула – конечно, это было не совсем то, чего она ожидала, – затем перевела взгляд на его горло. Роджер прекрасно знал, о чем она думает.
– Ты собираешься идти в этом? – нерешительно спросила она, когда они в первый раз собирались за покупками в Инвернесс.
– Да, а что? У меня там пятно? – поинтересовался тогда Роджер вместо того, чтобы взглянуть на плечо своей белой рубашки. Он бы не удивился, если бы там и вправду было пятно: Мэнди, бросив игру, кинулась к нему поздороваться и обхватила его испачканными песком руками. Роджер, конечно, слегка отряхнул ее, прежде чем поцеловать как следует, но…
– Я не о том. – Брианна на миг поджала губы. – Просто… Что ты будешь говорить о…
Она сделала жест, будто перерезает себе горло.
Роджер поднял руку к распахнутому воротнику рубашки, где шрам от веревки образовывал закругленную линию, отчетливо различимый на ощупь, как цепочка из крошечных камешков под кожей. Немного посветлевший, но по-прежнему хорошо заметный.
– Ничего.
Брови жены удивленно поднялись, и Роджер криво улыбнулся в ответ.
– Но что подумают люди?
– Наверняка решат, что я практикую аутоэротическое удушение и однажды чересчур увлекся.
Роджер хорошо знал сельские районы Шотландского высокогорья и потому предполагал: это самое меньшее, что люди могут здесь вообразить. С виду его гипотетическая паства была весьма благопристойной, но невозможно представить себе большего развратника, чем набожный шотландский пресвитерианин.
– Ты… ты сказал доктору Уизерспуну? Что ты ему сказал? – спросила теперь Бри после недолгого раздумья. – Я имею в виду… Он же должен был заметить.
– Ну да, он и заметил. Только я ничего не сказал, а он ничего не спросил.
– Послушай, Бри, – сказал Роджер тогда, в первый день, – выбор прост: либо мы рассказываем всем чистую правду, либо никому ничего не говорим… ну, или говорим как можно меньше. И пусть думают что хотят. Даже если мы придумаем абсолютно достоверную историю, ничего не получится. Слишком высока вероятность проколоться.
Ей тогда это не понравилось: Роджер до сих пор помнил, как опустились уголки ее глаз. Но он был прав, и она это знала. Она решительно расправила плечи и кивнула.
Конечно, им пришлось много лгать, чтобы легализовать существование Джема и Мэнди. Заканчивались семидесятые, в Штатах множились коммуны, а по Европе колесили вереницы ржавых автобусов и потрепанных фургонов с импровизированными группами «путешественников», как они себя называли. Кроме самих детей, Роджер и Бри почти ничего не пронесли с собой через камни, но среди немногих вещей, которые Брианна распихала по карманам и в корсет, были два написанных от руки свидетельства о рождении, выданные некоей Клэр Бичем Рэндолл, доктором медицины, присутствовавшей при родах.
– Это положенная форма для домашних родов, – сказала Клэр, тщательно выводя петельки в своей подписи. – А я являюсь… или являлась, – уточнила она, иронично скривив рот, – зарегистрированным врачом с лицензией, выданной в штате Массачусетс.
– Значит, помощник хормейстера, – произнесла теперь Бри, не сводя глаз с мужа.
Роджер глубоко вздохнул: вечерний воздух был прекрасен, чистый и мягкий, но постепенно налетала мошкара. Он отмахнулся от облачка насекомых у лица и решил взять быка за рога.
– Знаешь, я ходил к нему не за работой. Я пошел… чтобы разобраться в себе. Понять, становиться ли мне священником или нет.
Брианна замерла как вкопанная и тут же спросила:
– И что?
– Пойдем. – Роджер ласково потянул ее за собой. – Нас съедят заживо, если мы здесь останемся.
Они прошли через огород, мимо амбара и зашагали по дорожке, которая вела к дальнему пастбищу. Роджер уже подоил обеих коров, Милли и Блоссом, и они устроились на ночь, темные сгорбленные силуэты в траве, мирно пережевывающие жвачку.
– Я ведь говорил тебе о Вестминстерском исповедании веры?[56]
Это был эквивалент католического Никейского символа веры[57] у пресвитерианцев – изложение принятой ими доктрины.
– Угу.
– Так вот, чтобы стать пресвитерианским священником, я должен поклясться, что принимаю все Вестминстерское исповедание целиком, без оговорок. Я и принимал, когда… в общем, раньше.
Он был так близко, пронеслось в мозгу у Роджера. Ведь его почти рукоположили, когда вмешалась судьба в лице Стивена Боннета. Роджеру пришлось все бросить, чтобы найти и спасти Брианну из пиратского логова на Окракоке. И он не жалел об этом… Брианна шагала рядом с ним, рыжая, длинноногая и грациозная, как тигрица, и Роджер даже не представлял, что она так легко могла исчезнуть из его жизни. И он никогда бы не узнал своей дочери…
Роджер кашлянул, прочищая горло, и машинально коснулся шрама.
– И, может, все еще принимаю. Но я не уверен. А должен.
– Что изменилось? – с любопытством спросила Бри. – Что ты мог принять тогда, а теперь не можешь?
«Что изменилось? – с иронией подумал он. – Хороший вопрос».
– Предопределение, – ответил он. – Если можно так выразиться.
Было еще довольно светло, и он увидел, что на лице Брианны промелькнуло выражение слегка насмешливого удовольствия, но не знал, что стало его причиной: ироническое противопоставление вопроса и ответа или сама идея. Они никогда не спорили на религиозные темы, щадя друг друга, но имели общее представление, во что верит другой.
Роджер объяснял идею предопределения простыми словами: это не какая-то неизбежная судьба, предназначенная Богом, и даже не представление о том, что Бог наметил детали жизни каждого человека еще до его рождения – хотя многие пресвитерианцы воспринимали все именно так. Понятие предопределения связано со спасением, а еще с убеждением, что Бог избрал путь, который ведет к спасению.
– Только для избранных? – скептически спросила Брианна. – А остальные осуждены на адские муки?
Многие задавались подобным вопросом, и мощнейшие умы, не чета ему, Роджеру, пытались оспорить это мнение.
– Об этом написано много книг, но основная идея в том, что спасение – не просто результат нашего выбора: сначала действует Бог. Можно сказать, продлевает приглашение и дает нам возможность ответить. Но у нас по-прежнему есть свобода выбора. И знаешь, – торопливо добавил он, – единственное, чего не может выбрать пресвитерианец, – верить в Иисуса Христа или нет. Я все еще верю.
– Хорошо, – сказала Бри, – но этого недостаточно, чтобы стать священником, да?
– Да, наверное. И… вот, гляди.
Роджер достал из кармана сложенную фотокопию и протянул Брианне.
– Я решил, что не стоит воровать саму книгу, – нарочито весело сказал он. – Я имею в виду, вдруг я все-таки решу стать священником. Нельзя подавать плохой пример пастве.
– Ха-ха, – рассеянно произнесла Бри, читая, а затем, подняв бровь, посмотрела на Роджера.
– Она изменилась, да? – сказал Роджер, чувствуя, что у него вновь перехватывает дыхание.
– Она… – Брианна снова бросила взгляд на документ и нахмурилась. Спустя секунду она, побледнев, посмотрела на Роджера и сглотнула. – Другая. Дата изменилась.
Роджер почувствовал, как ослабевает напряжение, которое терзало его последние двадцать четыре часа: значит, он пока еще в здравом уме. Он взял у Бри фотокопию страницы «Уилмингтонского вестника» с извещением о смерти Фрэзеров из Риджа.
– Только дата, – сказал Роджер, проводя большим пальцем под смазанными напечатанными строками. – Текст, я думаю, тот же самый. Ты таким его запомнила?
Брианна наткнулась на ту же самую информацию, когда искала свою семью в прошлом, и именно это заставило ее пройти через камни, а его – вслед за ней. «И это решило все остальное[58], – подумал Роджер. – Спасибо, Роберт Фрост».
Бри прижалась к мужу и еще раз перечитала заметку. Один раз, второй и третий, чтобы убедиться окончательно, и только потом кивнула.
– Только дата, – сказала она сдавленным голосом. Похоже, у нее тоже перехватило дыхание. – Она… изменилась.
– Хорошо, – хрипло произнес Роджер. – Когда я начал сомневаться… я должен был поехать и посмотреть, прежде чем рассказать тебе. Просто удостовериться, потому что статья, которую я видел в книге, не могла быть исправлена.
Бри кивнула, все еще бледная.
– А если… если я вернусь в архив в Бостоне, туда, где нашла ту газету… Как ты думаешь, она и там изменилась?
– Да, думаю, изменилась.
Она долго молчала, глядя на листок бумаги в его руках, а потом спросила:
– Ты сказал, что начал сомневаться. А почему? Что тебя побудило?
– Твоя мама.
Это случилось за пару месяцев до того, как они покинули Ридж. Однажды ночью Роджера мучила бессонница, и он пошел в лес, где беспокойно бродил туда-сюда, пока на одной полянке не наткнулся на Клэр. Она стояла на коленях среди белых цветов, которые окружали ее, словно туман.
Роджер тогда просто присел рядом, наблюдая, как Клэр срывает стебли, обрывает листья и складывает в корзинку. Он заметил, что она не трогает цветы, но выдергивает что-то растущее под ними.
– Их нужно собирать ночью, – сообщила Клэр спустя некоторое время. – Предпочтительно в новолуние.
– Я даже не ожидал… – начал было Роджер, но осекся на полуслове.