Вежливо поклонившись, он отвернулся и пошел к дороге. Я завороженно глядела ему вслед, сжимая в руке влажную повязку.
Он не пользовался пудрой, и солнце золотило его темные волосы. Голос стал ниже – ну разумеется, в последнюю нашу встречу ему было двенадцать лет.
Через час после моего разговора с лейтенантом Рэнсомом английский солдат принес четыре ведра, молча опустил их рядом со мной и ушел обратно к дороге. Еще через два часа через вытоптанное поле приплелся вспотевший санитар с двумя большими мешками повязок. Он уверенно подошел прямо ко мне, и мне стало интересно, как Уильям описал меня ему.
– Спасибо. Полагаете, нас скоро накормят? – Я взяла мешки.
Поморщившись, санитар оглядел поле. Ну еще бы – инвалиды, вероятно, будут на его попечении. Он повернулся ко мне и вежливо, хоть и очень устало, произнес:
– Навряд ли, мадам. Подводы с едой находятся в двух днях пути от нас; солдаты едят то, что несут с собой, или то, что им удается найти. Простите.
Он развернулся, чтобы уйти, но остановился и, сняв с пояса фляжку, передал ее мне.
– Чуть не забыл. Лейтенант Элсмир велел передать. – Санитар мимолетно улыбнулся, отчего стал выглядеть не таким уставшим. – Сказал, что вы выглядите разгоряченной.
– Значит, лейтенант Элсмир… Спасибо. Поблагодарите его от моего имени, если увидите. – Он уже уходил, когда я, не удержавшись, спросила: – Как вы узнали меня?
Санитар улыбнулся шире и посмотрел на мою голову.
– Лейтенант сказал, что вы кудрявая и командуете, как завзятый сержант. – Он еще раз обвел взглядом поле и покачал головой. – Будьте здоровы, мадам.
Перед закатом умерли трое мужчин. Уолтер Вудкок еще держался, но жизнь в нем едва теплилась. Мы перенесли столько больных, сколько смогли, в тень, под деревья у края поля. Я разделила тяжелораненых на небольшие группы, каждой выделила по ведру воды и двух-трех женщин или способных ходить инвалидов для ухода. Еще я определила отхожее место и постаралась отделить заразных больных от тех, кто страдал от ран или малярии. У троих, как я надеялась, была всего лишь «летняя лихорадка», еще у одного – юного колесного мастера из Нью-Джерси – я подозревала дифтерию. Я села рядом с ним и время от времени проверяла его горло и вдоволь поила. Не из своей фляжки, правда.
Уильям Рэнсом, благослови его Господь, наполнил эту фляжку бренди.
Я открыла ее и сделала маленький глоток. По чашке бренди я влила в каждое ведро с водой, но немного оставила и себе. Это не эгоизм; к худу или к добру, я взяла на себя ответственность за пленников и должна твердо стоять на ногах.
«Или сидеть. В общем, по ситуации», – подумала я и откинулась на ствол дуба. Ноги до колен болели, спина и ребра ныли при каждом вздохе, и то и дело приходилось закрывать глаза, чтобы пережить приступ головокружения. Зато меня никто не беспокоил, что было огромной редкостью в последние дни.
Солдаты на той стороне дороги разогревали свои скромные пайки, и от запаха жареного в тесте мяса мой рот наполнился слюной, а желудок сжался в голодном спазме. Ребенок миссис Уэллман лежал головой у нее на коленях и скулил от голода. Мать отрешенно гладила его по голове и неотрывно смотрела на лежащее поодаль тело мужа. У нас не было простыней или одеял, но кто-то пожертвовал платок, и мы накрыли им его лицо, защищая от мух.
Слава богу, жара немного спала, хотя воздух все равно пах грозой, а за горизонтом время от времени рокотал гром. Я отлепила от груди промокшую от пота ткань – вряд ли она успеет высохнуть до того, как нас намочит дождь, – и с завистью посмотрела на английский лагерь с его рядами палаток и шалашей. Офицерские палатки были чуть больше солдатских, а несколько офицеров заняли реквизированный дом.
Нужно пойти туда. Найти старшего по званию и попросить еды хотя бы для детей.
Когда тень молодой сосенки коснулась моих ног, я решилась. Пойду.
Краем глаза я уловила движение и оглянулась. Через дорогу шел лейтенант Рэнсом. Я немного приободрилась, хотя, увидев его, снова начала волноваться о Джейми и с болью в сердце вспомнила Брианну. Хотя бы она в безопасности. Как и Роджер, Джемми и Аманда. Я повторяла их имена, словно припев колыбельной, перебирала их, словно монетки. Все четверо в безопасности.
Уильям снял шейный платок; волосы он давно уже не мыл, мундир был испещрен пятнами пота и грязи. Похоже, англичан преследование тоже вымотало. Он обвел взглядом поле, заметил меня и направился в мою сторону. Я подобрала ноги под себя и принялась вставать, словно гиппопотам из болота, с трудом одолевая силу земного притяжения.
Я уже почти встала и подняла руку, чтобы пригладить волосы, как вдруг меня кто-то ткнул в спину. Я удивленно оглянулась и едва удержалась от вскрика.
– Это я, тетушка, – шепнул скрывавшийся в тени позади меня Йен. – Пойдем… О боже.
Уильям уже стоял в десяти шагах от меня и успел заметить Йена. Он бросился вперед и схватил меня за руку, оттаскивая от деревьев. Я вскрикнула – Йен не менее крепко схватил меня за другую руку и тащил к себе.
– Отпусти ее! – рявкнул Уильям.
– Ни черта подобного! Сам отпусти! – запальчиво воскликнул Йен.
Маленький сын миссис Уэллман встал и, открыв рот, уставился на нас круглыми глазами.
– Мама, мама! Индейцы!
Сидевшие невдалеке женщины подхватили его крик, и все, кто мог, поползли прочь от леса, бросив раненых на произвол судьбы.
– Черт побери! – выругался Йен, раздраженно выпуская мою руку.
Уильям дернул меня с такой силой, что я в него врезалась, быстро схватил меня за талию и оттащил к полю.
– Может, выпустишь уже мою тетю? – сердито сказал Йен, выходя из-за деревьев.
– Ты! – воскликнул Уильям. – Что ты… Ладно, не важно. Говоришь, она твоя тетя? – Он посмотрел на меня. – Это правда? Вы его тетя? Ах да, разумеется.
– Отпустите меня, – сказала я.
Его хватка немного ослабла, но он меня не выпустил.
– Сколько вас там? – спросил он, подбородком указывая на лес.
– Если бы там кто-то был, мы бы вас перебили, – заявил Йен. – Я один. Отпусти ее со мной.
– Не могу. – И все-таки в голосе Уильяма сквозила неуверенность. Из офицерского дома никто и не вышел, однако насторожились охранники, пытаясь понять, что случилось.
Я резко стукнула Уильяма по запястью костяшками пальцев, и он, отпустив меня, попятился. Снова закружилась голова – не в последнюю очередь из-за того, что меня обнимал чужой мне человек, чье тело казалось знакомым. Он был худее Джейми, но…
– Ты помнишь, что обязан мне жизнью? – Не дожидаясь ответа, Йен указал на меня. – Так вот, мне нужна ее жизнь.
– Ее жизнь и так вне опасности, – сердито сказал Уильям и неуклюже кивнул мне, признав, что я тоже заинтересованная сторона в их обсуждении. – Думаешь, мы убиваем женщин?
– Мне незачем строить предположения, я и так прекрасно знаю, что вы это делаете, – спокойно ответил Йен.
– Мы? – переспросил Уильям. Его щеки внезапно покраснели.
– Да, вы, – вмешалась я. – В Нью-Джерси генерал Хау в назидание повесил перед своей армией трех женщин.
Уильям пришел в замешательство.
– Они были шпионками!
– Вы хотите сказать, что я не похожа на шпионку? Рада, что вы так думаете, но не уверена, что генерал Бергойн разделит вашу точку зрения.
Разумеется, было еще много других женщин, умерших от рук английских солдат, но сейчас, пожалуй, не стоило о них упоминать.
– Генерал Бергойн – джентльмен. Как и я, – натянуто проговорил Уильям.
– Вот и хорошо. Отвернись на минутку, и мы больше никогда не доставим тебе хлопот, – сказал Йен.
Не знаю, отвернулся бы Уильям или нет, – в это время с другой стороны дороги раздались голоса индейцев. Истошно закричали пленники, и даже я едва удержалась от вскрика. С крыши офицерской палатки в небо стрельнул язык огня. Пока я, разинув рот, глядела на него, еще две пылающие кометы пересекли небо. Это походило на сошествие Святого Духа, но прежде чем я успела озвучить свое наблюдение, Йен выхватил у меня фляжку и схватил за руку.
Позади нас стреляли и кричали, от страха по спине бежали мурашки.
– Сюда!
Мы вломились в кусты, каждый миг ожидая выстрела в спину. Здесь было темнее; я следовала за Йеном, ничего не видя, спотыкалась и подворачивала ноги.
Что только не придет на ум – я в ярких подробностях представляла, как меня ранят и захватывают в плен, там я получаю заражение крови и умираю. А до того, как я умру, мне придется наблюдать казнь Джейми – я догадалась, кто кричал по-индейски и пускал горящие стрелы – и Йена.
Я задумалась о другом, лишь когда мы вынужденно замедлили бег, – у меня так кололо в боку, что перехватило дыхание. Я бросила больных и раненых. Юношу – колесного мастера, Уолтера Вудкока, чья жизнь висит на волоске… «Я могу лишь держать их за руку, и все», – горячо убеждала я себя, хромая за Йеном. И действительно, так оно и было. Но иной раз лишь чья-то рука помогает больному устоять против сбивающего с ног ветра от хлопающих крыльев темного ангела. Боль тех, кто остался позади, меня не отпускала, и я не знала, что за влага текла по моим щекам – пот или слезы.
Сгустилась тьма, лунный свет едва пробивался сквозь тучи. Йен пошел медленней, я нагнала его, и он время от времени брал меня под руку, помогая перебираться через камни или ручьи.
– Далеко… еще? – выдохнула я, в очередной раз остановившись и переводя дыхание.
– Нет. Как ты, саксоночка? – тихо ответил родной голос.
Сердце екнуло и снова забилось спокойно, когда Джейми взял меня за руку и притянул к себе.
– Теперь хорошо, – уткнувшись лицом в его грудь, ответила я. Сделав усилие, подняла голову и спросила: – А ты?
– Вполне неплохо, – ответил он и, проведя ладонью по моей голове, коснулся щеки. – Сможешь пройти еще немного?
Я выпрямилась, чуть пошатываясь. Начинался дождь: тяжелые капли падали на голову, обжигая неожиданным холодом.
– Йен, ты не потерял ту фляжку?