Грюнвальд был из Гессен-Касселя и при упоминании Ганновера лишь с ухмылкой покрутил ус, но вслух признал, что ганноверец способен поджарить говядину и сварить на гарнир к ней несколько картофелин. Зато его, Грюнвальда, мать умеет так приготовить свинину с яблоками, вымоченную в красном вине и приправленную мускатным орехом и корицей, что слюнки текут даже при воспоминании о ней. А по лицу Грюнвальда тек пот, прокладывая дорожки в грязи и увлажняя воротник светло-голубого мундира. Лейтенант снял высокую гренадерскую шапку и утер пот огромным пятнистым платком, не успевшим высохнуть с прошлого раза.
– Думаю, сейчас нелегко будет найти корицу, – сказал Уильям. – Дай бог найти поросенка.
– Ты только найди, а уж я для тебя его зажарю, – заверил Грюнвальд. – Что до яблок… – Он запустил руку в мундир и достал пригоршню маленьких краснобоких ранеток. – У меня их целый бушель[31]. У меня…
Его прервали взволнованные возгласы индейцев, скачущих обратно вдоль колонны. Один из них указал назад и крикнул:
– Река!
Это слово будто вдохнуло новую жизнь в утомленных солдат. Кавалеристы – невзирая на отсутствие лошадей они упрямо продолжали носить высокие сапоги и палаши, от чего страдали сильнее остальных – подтянулись, в предвкушении бряцая амуницией.
Из передних рядов донесся еще один крик:
– Коровьи лепешки!
Это вызвало приступ веселья у тех, кто перешел на торопливый шаг. Полковник Баум, чья лошадь уцелела, отъехал на обочину и, нагнувшись, принялся что-то говорить проходящим мимо офицерам. Его адъютант наклонился к нему, показывая на небольшой холм на противоположной стороне.
– Как ты думаешь… – сказал Уильям, повернувшись к Грюнвальду.
Старший лейтенант посмотрел на него пустым взглядом, рука ослабла и опустилась, шлем, похожий на митру, упал в пыль и покатился. Уильям моргнул от неожиданности, когда из черных волос Грюнвальда зазмеился красный ручеек.
Грюнвальд внезапно осел наземь и завалился на спину, лицо его стало землисто-серым.
– Черт! – воскликнул Уильям и вздрогнул от внезапного осознания того, что только что произошло. – Засада! – взревел он во всю мощь своих легких. – Das ist ein Überfall![32]
В ответ на тревожные крики из леса раздались несколько выстрелов. Уильям схватил Грюнвальда под мышки и торопливо оттащил под укрытие сосен. Старший лейтенант был еще жив. Убедившись, что пистолет у немца в руках, а курок взведен, Уильям достал свой пистолет и бросился к Бауму. Привстав на стременах, тот высоким пронзительным голосом кричал что-то по-немецки. Уильям разобрал лишь несколько слов и принялся оглядываться, пытаясь по действиям гессенцев понять, что приказал полковник. Заметив бегущий по дороге отряд разведчиков, он бросился ему навстречу.
– Чертовы повстанцы! – выдохнул один из разведчиков. – Рядом.
– Где? Насколько рядом?
– Миля или две.
Уильям глубоко вздохнул и спросил, сколько повстанцев на них идет.
– Две сотни или больше. Вооружены мушкетами, пушек нет.
– Хорошо. Возвращайтесь и следите за ними. – Уильям повернулся к полковнику Бауму, испытывая странное ощущение, что земля под ним будто зашевелилась.
Окопались, поспешно, но грамотно укрывшись за кучами земли и временными баррикадами из поваленных деревьев. Втащили пушки на невысокий холм и нацелили на дорогу. Повстанцы, разумеется, не пошли по дороге, а навалились с обеих сторон.
В первой волне их было около двухсот – точнее не подсчитать: они бежали между толстыми стволами деревьев. Заметив движение, Уильям стрелял наугад, особо не надеясь попасть. Нападавшие на миг заколебались.
Из-за их спин раздался зычный голос:
– Мы победим их, или Молли Старк овдовеет этой ночью!
– Чего? – пораженно воскликнул Уильям.
Что бы ни имел в виду кричавший, его призыв был не напрасен: огромное количество повстанцев выплеснулось из-за деревьев и бросилось к пушкам. Стоявшие рядом с ними солдаты тут же удрали. Повстанцы с легкостью расправились с остальными, и Уильям уже мрачно приготовился забрать с собой как можно больше врагов на тот свет, как вдруг откуда-то выскочили два индейца, схватили Уильяма под руки и, вздернув на ноги, быстро уволокли прочь.
Вот так вышло, что лейтенант Элсмир снова выступил в роли Кассандры, доложив генералу Бергойну о сокрушительном поражении у Беннингтона. Множество людей было убито или ранено, пушки достались врагу, а они даже не увидели ни одной коровы.
Медленно бредя к своей палатке, Уильям устало думал, что так и не убил ни одного повстанца. Наверное, он должен был жалеть об этом, но почему-то не жалел.
Глава 60. Игра в дезертиров, второй раунд
Джейми купался в реке, смывая с тела пот и грязь, и вдруг услышал довольно странные ругательства на французском. Слова были французские, а вот выражаемые ими эмоции – нет. Ощутив любопытство, он вылез из воды, оделся и, немного пройдя по берегу, обнаружил взволнованного юношу, который отчаянно махал руками и жестикулировал перед толпой озадаченных рабочих. Попытки юноши общаться на французском лишь веселили их: большинство были немцами, а остальные – американцами из Виргинии.
Джейми представился и предложил услуги переводчика. Таким образом он и начал проводить значительную часть дня в обществе молодого польского инженера, чья непроизносимая фамилия быстро сократилась до Кос.
Кос оказался умным и трогательно увлеченным человеком. Джейми тоже заинтересовался укреплениями, которые строил Костюшко, – Джейми гордился тем, что мог произнести его фамилию правильно. Со своей стороны, Кос был благодарен за помощь в переводе и заинтересован в высказываемых Джейми наблюдениях и советах, которые тот был способен дать благодаря общению с Брианной.
От разговоров о векторах и напряжениях Джейми почти невыносимо начинал тосковать по Брианне, и в то же время это странным образом ее приближало. Он проводил все больше и больше времени с юным поляком, изучая его язык и давая Косу возможность практиковаться в том, что юноша наивно считал английским.
– Что привело тебя сюда? – однажды спросил Джейми.
Невзирая на низкую оплату, немало европейских офицеров присоединилось – или попыталось присоединиться – к Континентальной армии. Видимо, считали, что они смогут одурачить Конгресс и получить чин генералов, который потом с выгодой используют в Европе. Некоторые из этих сомнительных добровольцев и в самом деле принесли пользу, остальные лишь вызывали недовольство. Вспоминая Маттиаса Фермо, Джейми и сам был не прочь выругаться.
Впрочем, Кос был не таким.
– Ну, сначала деньги, – откровенно ответил он, когда его спросили, зачем он приехал в Америку. – У мой брат есть поместье в Польше, но семья нет денег, нечего дать мне. Никакая девушка не смотреть на меня без денег. Но я знаю, как строить, я пришел, где нужно строить. – Он усмехнулся. – Может, девушки тоже есть. Девушки из хорошая семья, с хорошие деньги.
– Если ты пришел за деньгами и девушками, парень, то ты выбрал не ту армию, – усмехнулся Джейми.
– Я сказал – сначала деньги. Я приехал в Филадельфия, читал La Declaration[33]. – В знак уважения Кос снял шляпу и прижал ее, влажную от пота, к груди. – Эта вещь, этот документ… я в восторге.
Он был так восхищен положениями выдающегося документа, что тут же отыскал его автора. Томас Джефферсон наверняка был удивлен внезапным появлением восторженного юного поляка, но все же принял его; двое мужчин большую часть дня обсуждали на французском языке философию и расстались друзьями.
– Великий человек, храни его Бог, – торжественно произнес Кос, перекрестился и надел шляпу.
– Dieu accorde-lui la sagesse, – ответил Джейми. «Бог наградил его мудростью».
Кос выплюнул попавшую ему в рот прядь черных волос и покачал головой.
– Жена, может, однажды, даст Бог. Это – что мы делаем здесь – важнее, чем жена.
Они вернулись к работе, однако Джейми с интересом размышлял над их разговором. Он был всецело согласен с тем, что лучше посвятить свою жизнь благородной цели, чем просто искать убежища. Но неужели подобная чистота помыслов – удел лишь неродовитых людей? Парадокс: тот, кто ищет для себя покоя, – малодушен, а тот, кто рискует семьей, – трус, если не хуже.
Это навело его на другие мысли: не сдерживают ли женщины развитие свободы и других общественных идеалов из боязни за себя либо за детей? Или же они фактически способствуют их развитию – и возникновению риска, необходимого для их достижения, – обеспечивая то, за что стоит бороться? Бороться не только для защиты, но и для развития, потому что мужчина хочет для своих детей больше, чем то, что он сам когда-либо будет иметь.
Интересно, что скажет Клэр… Джейми улыбнулся, представив, как она отреагирует на идею, что женщина по своей природе сдерживает развитие общества. Если бы не она, был бы он здесь? Поступал бы так же во имя идеалов революции, если бы не верил в победу? Приходилось признать, что лишь безумцам или идеалистам тут сейчас самое место. Любой здравомыслящий человек ужаснулся бы, покачал головой и ушел.
Да, он поступил бы так же, даже будь он один. У мужчины должны быть и другие цели в жизни, не только желание каждый день набивать живот. А эта цель была великой – наверное, даже более великой, чем думали те, кто за нее сражался. И если он погибнет, пытаясь ее достичь… это будет неприятно, но, умирая, он утешится тем, что помог другим. В конце концов, если с ним что-нибудь случится, Клэр, в отличие от других замужних женщин, не будет беспомощна, ей есть куда пойти.
Джейми снова пришел на реку; плавал на спине и размышлял обо всем этом, когда услышал вздох. На берегу стояла Рэйчел Хантер. Она обеими руками закрывала глаза, а напрягшееся тело красноречиво свидетельствовало об испытываемом ею потрясении.