Он перевел взгляд с Йена – тот дышал так, будто пробежал милю, – на Солнечного Лося, который скорчился на земле, поджав руки и ноги. С лица индейца на опавшие листья капала кровь. Кап. Кап.
– Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела, – вежливо произнес Уильям. – Но мне необходимо поговорить с вами, мистер Мюррей. – Он повернулся и пошел, не глядя, идет ли Йен за ним.
Йен кивнул, не зная, что сказать, и пошел следом, с удовольствием выслушав последнее слабое «кап».
Прислонившись к дереву, англичанин разглядывал лагерь могавков, разбитый у ручья внизу. Женщина срезала мясо с туши оленя, намереваясь подвялить его на решетке.
Темно-голубые глаза Уильяма посмотрели на Йена, вызвав у того странное ощущение.
– Я не буду расспрашивать, что ты делал в лагере.
– Неужели?
– Нет. Я хотел поблагодарить тебя за лошадь и деньги и спросить, видел ли ты мисс Хантер после того, как оставил меня на их попечение.
– Видел.
Костяшки пальцев разбухли и болели. Он придет к Рэйчел, и она наложит повязку. Мысль об этом была соблазнительной, и он не сразу сообразил, что Уильям ждет ответа, причем с нетерпением.
– Ах да, э-э… Хантеры сейчас в армии. В… э-э… другой армии. Ее брат – военный хирург.
Лицо Уильяма не изменилось, лишь слегка отвердело. Йен зачарованно наблюдал. Он не раз видел, как лицо дяди Джейми принимает такое же выражение, и знал, что это означает.
– Здесь? – спросил Уильям.
– Да, здесь. То есть там, – он кивнул в сторону американского лагеря.
– Понимаю, – спокойно сказал Уильям. – Когда ты снова увидишь ее, передай ей мою сердечную благодарность. Разумеется, ее брату тоже.
– Хорошо. Конечно, я передам, – добавил Йен, поняв наконец, что единственное, зачем он был нужен Уильяму, – донести весть о нем до Рэйчел Хантер. Вот только стоит ли это делать?
– Спасибо. – Лицо Уильяма утратило непроницаемое выражение, он изучающе посмотрел на Йена и кивнул. – Жизнь за жизнь, Мюррей, – тихо сказал он. – Теперь мы в расчете. Больше не попадайся мне на глаза.
Его красный мундир еще довольно долго мелькал за деревьями.
Глава 62. Один праведник
19 сентября 1777 года
Светать начало под барабанный бой. В барабан били обе стороны: мы слышали барабаны англичан, а до них наверняка доносился звук наших. Два дня назад стрелки ввязались в бой с английскими солдатами, а благодаря Йену и другим разведчикам генерал Гейтс хорошо знал численность и расположение армии Бергойна. Костюшко выбрал Бемис-Хайтс – высокий утес у реки со множеством оврагов, и его команда всю последнюю неделю работала не покладая рук. Американцы были готовы к нападению. Более-менее.
Женщин на совет генералов, разумеется, не допускали. Зато туда был вхож Джейми, и благодаря ему я знала о споре генерала Гейтса, командующего армией, и генерала Арнольда, который считал, что командовать должен он. Генерал Гейтс предпочитал сидеть на Бемис-Хайтс и ждать нападения англичан. Генерал Арнольд с пеной у рта убеждал всех, что американцы должны напасть первыми и вынудить английских солдат сражаться в заросших лесом оврагах, разрушая тем самым их строй и делая уязвимыми для пуль стрелков. Если же возникнет необходимость, армия всегда может отступить за брустверы и траншеи Бемис-Хайтс.
– Арнольд победил, – доложил Йен, вынырнув из тумана и ухватив кусок поджаренного хлеба. – Дядя Джейми уже ушел со стрелками и сказал, что вернется вечером, а пока просил тебе передать… – Он наклонился и нежно поцеловал меня в щеку, затем нахально ухмыльнулся и ушел.
Живот свело, не столько от страха, сколько от волнения. Американская армия представляла из себя разношерстную толпу оборванцев, но у них было время подготовиться. Они знали, на что идут и что стоит на кону. Эта битва решит исход кампании на севере. Либо Бергойн победит и пойдет дальше, зажав армию Джорджа Вашингтона у Филадельфии между своей и войском генерала Хау, либо его вторжение будет пресечено и армия Гейтса пополнит войска Вашингтона. Люди знали это, и туман чуть ли не искрил от их напряженного нетерпения.
Часам к десяти туман рассеялся. Немногим раньше раздались выстрелы – короткие, отдаленные выстрелы из винтовок: люди Дэниела Моргана снимали пикеты англичан. Прошлой ночью Джейми сказал, что они будут стрелять в офицеров, – у тех на шее висит серебряный горжет, знак отличия. Всю ночь мне снился лейтенант Рэнсом с серебряным горжетом на шее. В тумане, в пыли, поднятой сражением, на расстоянии… Я сглотнула, но горло никак не хотело расслабиться, я даже пить не могла.
Джейми спал с непоколебимой сосредоточенностью солдата, однако проснулся еще затемно, дрожа, – его рубашка промокла от пота, невзирая на прохладу. Я не стала спрашивать, что ему снилось, и так знала. Я дала ему сухую рубашку, уложила головой себе на колени и гладила, пока он не закрыл глаза. Вряд ли он снова заснул.
Сейчас прохлады не было и в помине, туман рассеялся, и мы слышали неумолчный треск винтовочных выстрелов. До нас доносились слабые, приглушенные расстоянием крики, но кто, что и кому кричит, было не разобрать. Бабахнула пушка англичан; на короткое время в лагере воцарилась тишина, а потом развернулось полноценное сражение с выстрелами, воплями и прерывистой пушечной канонадой. Женщины жались друг к дружке и мрачно собирали вещи на случай, если нам придется отступать.
После полудня звуки сражения почти стихли. Уже все? Мы ждали. Вскоре заныли дети, требуя, чтобы их покормили, и в лагере установилась несколько нервозная, но почти обыденная атмосфера. Ничего не происходило. Мы слышали стоны и крики раненых, однако к нам их не несли.
У меня все было готово. В маленькой повозке, в которую обычно впрягали мула, лежали бинты и медицинские принадлежности, а также небольшая палатка, которую я приберегла на случай, если во время хирургической операции вдруг пойдет дождь. Привязанный рядом мул безмятежно щипал траву, не обращая внимания ни на нервную обстановку, ни на мушкетные выстрелы.
После полудня вновь разгорелся бой, и на этот раз маркитанты и повозки с полевой кухней в самом деле отступили. Пушки били с обеих сторон, их непрерывная канонада гремела словно гром; огромное черное облако порохового дыма поднялось над утесом, и я невольно подумала о Нагасаки и Хиросиме. И в десятый раз принялась точить нож и скальпели.
Вечерело; невидимое солнце опускалось за горизонт, окрашивая туман в унылый темно-оранжевый цвет. С реки подул ветер. Облака черного порохового дыма лежали в низинах и поднимались медленней легкого тумана. Они пахли серой, и этот запах оказался как нельзя более уместным дополнением к сцене не то чтобы адского, но несколько сверхъестественного характера.
Тут и там какой-нибудь участок внезапно очищался от дыма – словно вдруг отдергивали штору, показывая поле битвы. Маленькие темные фигурки бродили в отдалении, наклонялись, внезапно замирали, подняв головы, словно опасающиеся леопарда бабуины. Солдатские жены и шлюхи, словно вороны, налетели на мертвых.
Дети тоже. Под кустом мальчик лет девяти-десяти сидел на теле солдата в красном мундире и бил его по лицу тяжелым камнем. Я остановилась, в ужасе от увиденного, а мальчик полез мертвецу в окровавленный рот и вытащил зуб. Сунул окровавленное сокровище в висевшую на боку сумку и снова полез в рот мертвеца. Не найдя шатающихся зубов, он деловито перехватил камень и опять стал бить им покойника.
К горлу подступила желчь, и я поспешила дальше. Я знакома с войной, смертью и ранами. Но никогда еще я не была настолько близко к сражению, никогда не приходила на поле боя сразу после сражения. В тумане звучали мольбы о помощи и стоны умирающих, напомнив мне истории горцев об урисге – духе долин, заманивающих плачем неосторожных путников. Подобно героям этих историй, я не остереглась и продолжала идти, спотыкаясь о кочки и поскальзываясь на влажной траве.
Я видела фотографии великих сражений, от Гражданской войны США до пляжей Нормандии. Это поле боя не походило на них – ни развороченной земли, ни лежащих друг на друге тел. Здесь было тихо, за исключением голосов раненых и тех, кто, как я, искал невернувшихся друзей и мужей.
Кое-где лежали поваленные пушками деревья, иногда мне казалось, что в них превратились тела людей, – темные, продолговатые, они лежали в траве, но некоторые из них шевелились. Движения их были слабыми, жертвы колдовства войны сражались с чарами смерти.
Я чуть не споткнулась о мертвого юношу с навек застывшим на лице удивлением. Его верхняя часть тела лежала в луже крови, а нижняя находилась на расстоянии шести футов. Я прошла между ними, подобрав подол платья и зажимая нос, чтобы не вдыхать густой металлический запах крови.
Я выкрикнула в сизое марево имя Джейми – и не услышала его голоса среди раздавшихся ответных возгласов. Наконец, взойдя на вершину очередного пригорка, в угасающем свете я увидела Джейми. Он лежал, уткнувшись лицом в рытвину: одна рука вытянута в сторону, другая скрыта под телом. Плечи темно-синего мундира почернели от грязи, ноги были широко раскинуты, и пятки смотрели в разные стороны.
У меня пресеклось дыхание, и я со всех ног бросилась к нему вниз по склону, не обращая внимания на траву и грязь. Я была уже близко, когда из-за ближайших кустов вдруг кто-то выскочил и тоже бросился к Джейми. Упал на колени рядом с телом, без колебаний схватил Джейми за волосы и повернул голову в сторону. В руках незнакомца что-то блеснуло в тусклом закатном свете.
– Стой! Стой, ублюдок! – закричала я.
Мне оставалось преодолеть несколько ярдов. Незнакомец удивленно обернулся. Узкие, обведенные красным глаза смотрели на меня с круглого лица, покрытого сажей и грязью. Женщина.
– Убирайся! Я первая его нашла! – прорычала она.
В руке она держала нож и ткнула им в моем направлении, словно пытаясь отогнать.
Я слишком разозлилась – и слишком боялась за Джейми, – чтобы опасаться за свою жизнь.