– Я ведь сказала – пей медленно, по глоточку. Стошнит – заставлю слизать с пола.
Пустая угроза, учитывая месиво из грязи и травы под ногами, но Джейми сжал губы, зажмурился и упал на подушку. Дышал он тяжело и то и дело непроизвольно сглатывал. Я принесла низкий табурет и села у кровати, ожидая, когда подействует опий.
– Как ощущения? – спросила я через некоторое время.
– Тошнит. – Он приоткрыл один глаз – в узком просвете век мелькнула голубая радужка, – посмотрел на меня, застонал и снова зажмурился. – Словно с обрыва падаю. Очень неприятное ощущение.
– Попытайся подумать о другом. О чем-нибудь приятном. Отвлекись.
Он нахмурился на миг и попросил:
– Встань ненадолго.
Я встала, не понимая, что он задумал. Джейми открыл один глаз, потянулся ко мне здоровой рукой и ухватил за зад.
– Вот, это лучшее, о чем я мог подумать. Подержусь за твой зад – и сразу же успокаиваюсь.
Я засмеялась и подошла так близко, что его лоб уперся в мое бедро.
– По крайней мере, это средство можно передвигать.
Он закрыл глаза и прижался сильнее, дыша глубоко и часто. Лекарство подействовало, и осунувшееся, искаженное болью лицо Джейми обмякло.
– Джейми, прости, – сказала я спустя минуту.
Он открыл глаза, посмотрел вверх и улыбнулся, чуть сильнее сжав ладонь.
– Чего уж там.
Его зрачки сузились, синева глаз стала бездонной.
– Скажи, саксоночка, если бы перед тобой поставили человека и сказали: отрежешь себе палец – этот человек выживет, не отрежешь – погибнет; как бы ты поступила?
– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Если нет другого выбора и он – хороший человек… да, наверное, согласилась бы. Хотя и без восторга, – прагматично добавила я.
– Да уж. – Лицо Джейми стало сонным. – Ты знаешь, что, пока ты занималась ранеными, ко мне приходил полковник? Полковник Джонсон. Мика Джонсон его зовут.
– Нет, не знаю. Что он хотел?
Его хватка стала слабеть, и я положила ладонь на руку Джейми.
– Там, в бою, были его солдаты. Часть из отряда Моргана, а остальные – его, и стояли они на холме, прямо на пути англичан. Если бы атака пришлась на них, им не жить, и лишь Богу ведомо, что случилось бы с остальными. – Мягкий шотландский говорок проявлялся все сильнее, глаза сосредоточенно смотрели на мою юбку.
– Так ты спас их, получается. Сколько там было людей?
– Пятьдесят. Хотя вряд ли они все погибли бы. – Джейми напрягся и, негромко хохотнув, крепче схватился за меня. Я ощущала его горячее дыхание сквозь ткань юбки. – Похоже на Библию.
– То есть?
– На ту часть, где Авраам торгуется с Богом за Содом и Гоморру. «Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?»[35] – процитировал Джейми. – А потом Авраам убедил Его снизить количество праведников с пятидесяти до сорока, потом до тридцати, до двадцати и десяти.
Он прикрыл глаза, голос сделался тихим и невыразительным.
– Как ты думаешь, нашлось бы на холме с десяток хороших людей?
– Наверняка.
Его рука отяжелела, хватка ослабла.
– Или пять. Или даже один. Одного было бы достаточно.
– Один там точно был.
– А тот паренек с лицом в форме яблока, который помогал тебе с ранеными, – он хороший?
– Хороший.
Глаза Джейми почти закрылись.
– Тогда мне не жаль отдать за него палец.
Джейми задышал медленно и глубоко, рот расслабленно приоткрылся. Я осторожно перекатила его на спину и положила здоровую руку ему на грудь.
– Негодник, – шепнула я. – Знала ведь, что заставишь меня расплакаться.
Лагерь спал, наслаждаясь последними мгновениями покоя перед рассветом. Я слышала редкие оклики дозорных, шепот фуражиров, по пути в лес на охоту прошедших рядом с моей палаткой. Костры прогорели до углей, но у меня было три фонаря, дающих свет без тени.
Я положила на колени квадрат сосновой доски – операционный стол. Джейми лежал на животе, лицом ко мне, чтобы я могла наблюдать за цветом его кожи. Он крепко спал и даже не дернулся, когда я прижала острый конец щупа к тыльной стороне его ладони. Можно начинать.
Раненая рука отекла и побледнела, след от меча чернел на загорелой коже. Я положила руку ему на запястье, закрыла глаза и принялась считать пульс. Один, и два, и три, и четыре…
Я редко осознанно молюсь перед операцией. Вместо этого я стараюсь войти в то странное состояние, которое не в силах описать, но которое всегда узнаю: спокойствие души и отрешенность разума. Благодаря им я способна удержаться на тонкой грани между беспощадностью и состраданием, тут же перераставшей в теснейшую связь с телом под моими руками, которая во имя исцеления позволяла мне уничтожить то, чего я касалась.
Один, и два, и три, и четыре…
Я вздрогнула, осознав, что мое сердцебиение замедлилось; кончики пальцев пульсировали в такт запястью Джейми, толчок за толчком, медленно и сильно. Нуждайся я в знаке, этого бы хватило. «Внимание, на старт, марш!» – подумала я и взяла скальпель.
Сделать короткий горизонтальный надрез над четвертой и пятой костяшками, затем вниз, прорезая кожу почти до запястья. Я осторожно взяла лоскут кончиками ножниц, затем одним из длинных щупов пришпилила свободный край к мягкому дереву доски.
У меня имелась груша с распылителем, в которую наливался разбавленный дистиллированной водой спирт. Не для стерилизации – я пользовалась ею для того, чтобы опрыскать операционную доску и смыть кровь. Ее было не так уж много – благодаря сосудосуживающему средству, которое я дала Джейми. Впрочем, долго оно действовать не будет.
Я аккуратно отделила неповрежденные мышечные волокна, обнажила кость и сухожилие, отливающее серебром на фоне ярких красок плоти. Меч вошел в руку всего на дюйм выше запястной кости, разрезав сухожилие почти пополам. Я отрезала несколько оставшихся мышечных волокон, и рука рефлекторно дернулась.
Я прикусила губу; впрочем, все правильно – шевельнулась лишь рука, а не сам Джейми. Он оставался неподвижен, хотя его тело реагировало живее, чем у человека, усыпленного эфиром или пентоталом. Джейми не пребывал под наркозом, он был одурманен до ступора, и мышцы оставались упругими, а не вялыми и податливыми, чего я навидалась в госпитале моего времени.
Хирургическими щипцами я отодвинула перерезанное сухожилие в сторону. Под ним оказалось ответвление локтевого нерва, тонкая нить белого миелина с исчезающе крохотными отростками, уходящими в плоть. Приступая к операции, никогда не знаешь заранее, что увидишь; иллюстрации в книге – это одно, но первое, чему учится любой хирург, – каждое тело пугающе уникально. Если желудок находится примерно там, где и должен, то нервы и кровеносные сосуды могут располагаться где угодно, их может быть больше или меньше, да и форма может отличаться от изображенной в книге.
Теперь я знала секреты этой руки. Я видела ее строение, то, что придавало ей форму и заставляло двигаться. Красивая крепкая арка пястной кости, изящество обвивающей ее паутины кровеносных сосудов. Сочится кровь, такая разная: темно-красные лужицы на доске, алые пятна на обрубке кости, пульсирующие под суставами голубые венки, твердые, черные корочки на краях раны.
Еще до операции я невесть откуда знала, что четвертый пястный сустав раздроблен. И точно; меч ударил недалеко от проксимального конца кости, обломав его крошечный отросток у центра ладони. Его тоже придется удалить, как и свободно шевелящиеся куски кости, чтобы они не раздражали окружающие ткани. Если я удалю четвертый пястный сустав, тогда третий и пятый пальцы сдвинутся, ладонь станет уже и несуразный промежуток на месте удаленного четвертого пальца будет не так заметен.
Я потянула на себя поврежденный палец, чтобы открыть сустав, затем кончиком скальпеля обрезала связки. Хрящи отделились с еле слышным хрустом; Джейми дернулся и застонал, рука его сжалась.
– Ш-ш-ш, тихо, все хорошо. Я здесь, все хорошо, – шепнула я, крепко держа его руку.
Я ничего не могла сделать для мальчиков, умирающих на поле, но к услугам Джейми была вся моя магия. Даже пребывая в тревожном опиумном сне, он слышал меня. Он нахмурился и что-то пробормотал, потом глубоко вздохнул и расслабился, ладонь в моих руках обмякла.
Где-то совсем рядом закричал петух, и я посмотрела на стену палатки. Уже заметно посветлело, и рассветный ветерок сквозил через прорези, холодя затылок.
Как можно аккуратней удалить находящиеся под пальцем мышцы. Перевязать пальцевую артерию и пару довольно крупных вен, обрезать последние мышечные волокна и куски кожи, которые удерживали палец. Приподнять его; пястный сустав висит, необычайно белый и голый, словно крысиный хвост.
Я проделала все аккуратно, но, когда отложила в сторону отрезанный палец, ощутила укол сожаления. Вспомнилось, как Джейми держал новорожденного Джемми, с удивлением и восторгом пересчитывая крошечные пальчики на руках и ногах.
– Все хорошо, все хорошо. Все заживет, – шептала я больше для себя, чем для него.
С остальным я разобралась быстрее. Щипцами выбрала мелкие осколки кости. Тщательно очистила рану, удалив кусочки травы, грязь и волокна ткани. Затем пришел черед рваных краев раны: я немного подрезала кожу, сшила разрезы. Густо намазала руку смесью толченого чеснока, листьев белого дуба и спирта, наложила поверх корпию и марлю. Чтобы уменьшить отек и заставить третий и пятый пальцы сблизиться, туго перевязала руку и скрепила повязку лейкопластырями.
Солнце уже почти взошло, свет фонаря над головой потускнел. Глаза слезились от кропотливой работы и дыма костров. Снаружи раздавались голоса: офицеры ходили среди спящих, поднимали их навстречу новому дню… и врагу?
Джейми побледнел, но не сильно, и губы были бледно-розовыми, а не синими. Я положила инструменты в чашу с разбавленным спиртом, внезапно ощутив себя слишком уставшей для того, чтобы тщательно их очистить, а отрезанный палец завернула в льняную ткань и, не зная, что с ним дальше