– Я прикажу подать завтрак для Уильяма, – сказал Грей. – А ты, дорогая племянница, проводи его в гостиную и налей чаю.
– Чай, – вздохнул Уильям, и лицо его приняло благоговейное выражение, с которым смотрят на чудо – или слушают о нем. – Я несколько недель не пил чая! Да что там, несколько месяцев!
Грей пошел в летнюю кухню – она находилась за домом по соображениям пожарной безопасности. Из обветшалого здания доносились дразнящие запахи жареного мяса, компота и свежего хлеба.
Грей нанял миссис Фигг, почти круглую чернокожую женщину, в качестве кухарки, рассудив, что нельзя приобрести такую фигуру, если не любишь еду и не умеешь ее готовить. Он оказался прав, и даже переменчивый характер женщины и ее привычка сквернословить не заставили его пожалеть об этом, хотя подходил он к ней всегда с опаской. Впрочем, услышав новости, она тут же отложила в сторону пирог с дичью и принялась наполнять едой чайный поднос.
Грей ждал – он собирался сам отнести его, чтобы дать Уильяму и Дотти время немного пообщаться наедине. Он тоже хотел услышать рассказ Уильяма; пусть в Филадельфии уже знали о разгроме армии Бергойна под Саратогой, но Грею нужно было расспросить Уильяма о том, что Джон Бергойн узнал или понял до этого. Некоторые знакомые Грея из числа военных говорили: Джордж Жермен убедил Бергойна в том, что его план был принят, и Хау пойдет на север для встречи с ним и тем самым разделит американские колонии надвое. Другие же – среди них и кое-кто из штаба Хау – утверждали, что Хау изначально не нравился этот план и уж тем более он не собирался ему следовать.
Были ли тому виной высокомерие и самонадеянность Бергойна, упрямство и гордыня Хау, глупость и некомпетентность Жермена – или же сочетание всех трех факторов? Если бы пришлось, он побился бы об заклад, что последнее. Интересно, насколько глубоко было вовлечено в эту историю ведомство Жермена. Перси Бошан бесследно исчез из Филадельфии, так что теперь за ним будет следить кто-нибудь другой, а Артур Норрингтон скорее передаст свои находки Жермену, а не Грею.
Он осторожно внес поднос в гостиную. Уильям успел скинуть мундир и распустить волосы, и теперь сидел на диване и пил чай.
Дотти устроилась в кресле у камина, на ее коленях лежала серебряная щетка для волос. Грей чуть не выронил поднос, увидев отсутствующее выражение лица племянницы. Она его словно даже не заметила. И вдруг ее лицо изменилось – словно она вернулась откуда-то издалека.
– Давай помогу, – сказала она, вставая и берясь за поднос.
Грей согласился, украдкой поглядывая то на нее, то на Уильяма, – тот тоже выглядел странно. Интересно почему. Ведь еще совсем недавно они были взволнованы и исступленно радовались встрече. А теперь побледневшая Дотти старательно скрывала переживания, но когда она принялась разливать чай, чашки излишне резко звякали о блюдца. Лицо Уильяма, напротив, пылало румянцем, но Грей был уверен, что не от сексуального возбуждения. Он выглядел, как… впрочем, нет, это все же было сексуальное возбуждение – Грей довольно часто наблюдал его на лицах мужчин и узнавал безошибочно, – но объектом желания была не Дотти. Совсем не Дотти.
Грей решил не обращать внимания на их смятение и сел за стол, намереваясь выпить чаю и послушать Уильяма.
Рассказывая о войне, Уильям немного успокоился. Грей с щемящей болью наблюдал, как меняется лицо Уильяма, как прерывается его голос. Разумеется, он гордился им: Уильям стал мужчиной, солдатом – и солдатом хорошим. Но Грей остро сожалел, что Уильям окончательно утратил наивность – это было видно по его глазам.
На Дотти описание сражений, политики, индейцев оказало противоположное действие: она не успокоилась и не обрадовалась, наоборот – заметно разволновалась.
– Я собирался нанести визит сэру Уильяму, но передумал и сначала навещу Генри, – сказал Грей, поднимаясь и стряхивая хлебные крошки с мундира. – Пойдешь со мной, Уилли? Если хотите, можете оба пойти. Или предпочтешь отдохнуть?
Уильям и Дотти обменялись взглядами, и Грей невольно прищурился – настолько заговорщическими они были. Уилли кашлянул и поднялся.
– Да, папа, разумеется, я хочу повидаться с Генри. Но Дотти рассказала мне о его тяжелом состоянии и о твоем намерении позвать военного хирурга, чтобы он его прооперировал. Я… я тут подумал… я знаю одного военного хирурга. Замечательный человек. Очень сведущий и чрезвычайно воспитанный, но с ножом быстр, словно зверь, – поспешно добавил он и так покраснел, что Грей зачарованно уставился на него.
– Правда? – медленно сказал он. – Именно такой человек нам и нужен. Как его зовут? Я могу попросить сэра Уильяма…
– Он не в его армии, – торопливо уточнил Уильям.
– Значит, он из людей Бергойна? – За исключением Уильяма, все отпущенные солдаты побежденной армии Бергойна пошли в Бостон, чтобы сесть на корабль до Англии. – Конечно, я буду рад ему, но вряд ли мы можем послать за ним в Бостон и ждать, что он приедет вовремя, учитывая сезон и…
– Нет, он не в Бостоне. – Уильям и Дотти снова обменялись взглядами. На этот раз Дотти заметила, что Грей за ними наблюдает, и щеки ее стали красными, словно розы на чайных чашках, и она опустила глаза. Уилли прокашлялся и сказал:
– Вообще-то он хирург Континентальной армии. Но войска Вашингтона уже расположились на зимовку в Вэлли-Фордж, а до него всего лишь день езды. Уверен, он придет, если я лично попрошу его об этом.
– Понимаю, – сказал Грей, лихорадочно обдумывая полученные сведения. Он был уверен, что не понимает и половины всего – чем бы это «все» ни было, – но в свете сложившейся ситуации знакомый Уилли казался ответом на их молитвы. Хау вряд ли откажется выделить сопровождение Уилли, как и обеспечить безопасный проезд хирургу. – Хорошо. Сегодня я поговорю об этом с сэром Уильямом.
Уильям и Дотти вздохнули с одинаковым… облегчением? «Что происходит?» – снова подумал Грей и сказал отрывисто:
– Отлично. Уилли, ты наверняка захочешь помыться и переодеться. Я сейчас пойду к Хау, а потом к Генри. Как зовут твоего знаменитого хирурга? Мне нужно выписать на него пропуск у сэра Уильяма.
– Хантер, – сказал Уилли и просиял. – Дензил Хантер. Только не забудь сказать сэру Уильяму, что нужно два пропуска: сестра доктора Хантера помогает ему лечить больных, он возьмет ее с собой.
Глава 74. Нормальное зрение
20 декабря 1777 года, Эдинбург
Шрифт на странице внезапно стал четким и черным, и я удивленно вскрикнула.
– А, уже лучше? – Мистер Льюис, мастер, изготавливающий очки, подмигнул мне поверх своих очков. – Попробуй эти. – Он осторожно снял с моего носа пробные очки и дал другие.
Я надела их и посмотрела сначала на страницу, потом на мастера.
– Даже и не знаю, – сказала я, ощущая изумление и восторг. Я словно заново родилась – таким все стало вдруг свежим, новым, четким и ярким. Я снова обрела полузабытый мир мелких подробностей.
Джейми стоял у магазинного окна. В его руках была книга, на длинном носу – красивые квадратные очки в стальной оправе. В них Джейми походил на учителя; на миг он показался мне незнакомцем. Но вот он повернулся ко мне – его глаза из-за линз казались больше, – посмотрел поверх очков и улыбнулся.
– Мне нравятся эти. Тебе идет круглая оправа, саксоночка.
Я так увлеклась открывшимся мне новым миром, что даже не задумывалась о том, как я выгляжу. Из любопытства я встала и подошла к висящему на стене маленькому зеркалу.
– О боже! – воскликнула я, отпрянув назад. Джейми засмеялся, а мистер Льюис поощрительно улыбнулся.
– Они больше всего идут вам, мадам.
– Может быть, – сказала я, настороженно разглядывая незнакомое отражение в зеркале. – Это я от неожиданности.
Я не то чтобы забыла, как выгляжу, – просто я месяцами не думала об этом. Меня заботила лишь чистота нижнего белья и чтобы одежда была не серой – в ней я походила на неумело забальзамированную мумию.
Сегодня я надела коричневое: бархатный жакет камышового цвета, отделанный по краям узкой золотой тесьмой, и шелковое платье оттенка крепкого кофе с корсажем и тремя юбками, обшитыми по низу кружевом. Мы недолго пробудем в Эдинбурге – необходимо срочно доставить тело генерала к месту его последнего упокоения, да и Джейми хочет побыстрей добраться до гор. Здесь нас удерживают лишь кое-какие дела. Джейми решительно заявил, что мы не можем выглядеть как оборванцы, и пригласил в арендованный дом швею и портного.
Я немного постояла у зеркала, любуясь собой. Откровенно говоря, я удивилась тому, насколько хорошо выгляжу, – в течение долгих месяцев, проведенных в странствиях, побегах и сражениях в рядах Континентальной армии, моя жизнь сводилась лишь к основным потребностям: выживать и лечить. Даже имей я тогда зеркало, мне было бы все равно, как я выгляжу.
В общем, я опасалась увидеть в зеркале ведьму, старуху с седыми космами и злым выражением лица. И, быть может, с одним-двумя длинными волосками на подбородке.
А вместо этого… хм, я выглядела вполне узнаваемо. Волосы зачесаны назад и покрыты маленькой соломенной шляпкой с элегантным букетиком матерчатых маргариток, но на висках кокетливо лежат маленькие кудряшки. Глаза чистого янтарного цвета смотрят из-за новых очков с бесхитростным ожиданием.
Разумеется, у меня были возрастные морщины, но в целом лицо находилось на своем месте, а не обвисло на челюстях и под подбородком. Как и грудь, отчетливо круглая, – во время плавания мы хорошо питались, и я вернула часть того веса, который скинула во время отступления из Тикондероги.
– Не так уж и плохо, – сказала я, и от моего удивленного тона Джейми и мистер Льюис рассмеялись.
Я неохотно сняла очки – их еще предстояло доделать, но мистер Льюис обещал, что золотая оправа будет готова уже завтра. Зато очки для Джейми в простой стальной оправе мы купили сразу. Мы вышли из магазина, чтобы заняться очередным делом – печатным станком Джейми.
– Где Йен? – спросила я, когда мы шли по Пр