В горле у меня стоит комок. Я крепко сжимаю горячие пальцы Хэла и отвечаю:
– Да. О, да, Хэл. Хотя это больно. Это так больно…
– Я знаю, – он поднимает свободную руку, чтобы мягко взять меня за подбородок. – Я предал тебя. Я хотел, чтобы ты оказалась в ловушке Королевы волков. Хотел, потому что это сделало бы меня свободным. Все, что сказала Королева – чистая правда. Я предал тебя, причем сделал это дважды. В первый раз, когда ты пыталась спасти меня. У тебя на лице не было этих шрамов. Ты не…
– Хэл.
Он судорожно вздыхает.
– Это был не ты, – говорю я. – Это была она. Это она заманила тебя в ловушку, манипулировала тобой, превратила в дикого зверя. Это был не ты. Теперь я узнала себя так глубоко, как никогда раньше. И горжусь тем, кто я есть. Даже шрамами своими горжусь. Они стали частью меня. Не хочу, чтобы они пропадали.
– Даже в обмен на ту, другую жизнь, которую ты могла бы прожить без них? – спрашивает он и нежно гладит левую сторону моего лица кончиками пальцев.
– В другой жизни у меня не было бы тебя, – отвечаю я. – Не был бы таким, какой ты сейчас. Свободным от ее злых чар.
Он опускает руку, потрясенно смотрит на меня и тихо произносит:
– Я никогда не смогу искупить содеянного. Никогда не смогу стать достойным тебя.
– Дело не в этом, Хэл, – до боли хочется прижаться к нему, я не могу больше тянуть. – Древняя магия сильнее вины или предательства. Сильнее всего, что она сделала с тобой и со мной. Сильнее, чем само время.
– И она… действительно настолько сильна, что сможет все исправить в нас и между нами? – шепчет Хэл, не сводя с меня глаз.
Я прикасаюсь к его щеке – к тому месту, где горячее масло оставило белый, похожий на маленький полумесяц, шрам.
– Да, – отвечаю я сквозь комок в горле. – Да, да.
А потом я обнимаю его, жадно вдыхаю его запах. Хэл крепко обнимает меня, прижимает к своей груди, и я слышу, как сильно, ровно бьется его сердце.
– Я люблю тебя, Хэл.
– Я люблю тебя, Эхо, – отвечает он, касаясь губами моих волос.
Я поднимаю голову и целую Хэла в губы.
На берег с тихим шелестом набегают волны. Над озером встает серебристая Луна. Губы у Хэла мягкие, нежные, пахнущие весной. Внутри меня зарождается сладкая истома. Я не мешаю ей растекаться по всему телу.
Я лежу, положив голову ему на грудь. Мы разговариваем, глядя вверх, на усыпанное звездами небо. Нас обволакивает тишина и покой – исцеляющий, благословенный. Обвевает легкий, теплый ветерок.
– Хэл, – спрашиваю я перед тем, как погрузиться в сладкий сон. – Скажи, кто была та женщина, что научила тебя музыке? Которая сочинила ту потрясающую пьесу, которую ты сыграл для меня в заброшенном концертном зале?
– Это была ты, Эхо, – отвечает Хэл, крепче прижимая меня к себе. – Первая ты. Это ты научила меня, как играть на рояле в книгах.
– Это была я?
– Это всегда была ты.
Я счастливо смеюсь, а Хэл нежно целует меня в щеку.
И мы засыпаем.
Эпилог
Мощеные улицы нашего городка усыпаны алыми, оранжевыми и янтарными листьями. Вьется дым из труб на крышах домов и магазинов. День стоит чудесный. Только холодно слегка, пожалуй. Я рука в руке с Хэлом иду по мостовой.
– Не волнуйся, – сжимает он мою ладонь.
Другую руку я сую в карман темно-синей шерстяной юбки. Это одна из немногих вещей, которые мы купили на деньги, что дал нам на дорогу Иван. В кармане мою руку Хэл не увидит, и я могу незаметно для него шевелить, крутить пальцами.
Я рада, что мы побывали у Ивана. Он со своей семьей живет теперь в хорошем деревянном доме, где есть зимний загон для коз и даже отдельный кабинет для ставшего писателем Ивана. Сам Иван за эти годы немного располнел, но выглядит совершенно счастливым. Айседора тоже выглядит прекрасно – она все такая же молодая, подвижная и улыбчивая. Сату? Это очень живая девочка, веселушка и хохотушка. Я была очень рада повидаться с ними, но на сердце все равно было неспокойно, и Хэл это понимал. Одним словом, пробыв у Ивана всего два дня и две ночи, мы тронулись в дальнейший путь.
Десять лет пролетело за то время, пока мы с Хэлом были на горе Королевы волков. А с тех пор, как я в последний раз видела своего отца, их прошло… почти двенадцать, подумать только! Вскоре мы дошли до нашего книжного магазина, и у меня от страха похолодело в животе.
– Не волнуйся, – повторяет Хэл и обнимает меня за плечи.
Я рада, что он здесь, рядом – теплый, надежный, придающий мне уверенности.
Мы входим в магазин, и над нашими головами звенит колокольчик. Войдя, останавливаемся у порога, осматриваемся по сторонам. Я всей грудью вдыхаю знакомые запахи детства – запахи чернил и бумаги, кожаных переплетов и пыли, запах керосиновых ламп.
Мой отец разговаривает сейчас с покупателем, заворачивая купленные книги в плотную коричневую бумагу. Сколько раз за свою жизнь я видела эту картину! Отец выглядит неплохо, однако постарел. Некогда темные волосы совершенно побелели, лицо избороздили морщины. Но он жив и находится здесь – вот что самое главное.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – раздается звонкий голосок.
Я моментально переключаю внимание на девочку-подростка, которая только что выскользнула, должно быть, из подсобки, пока я смотрела на отца. Девочке лет одиннадцать, пожалуй. У нее темно-каштановые, аккуратно заплетенные в две косички, волосы, на шее повязан красивый синий с золотой вышивкой платок.
Я смотрю на нее, и все заготовленные слова внезапно вылетают у меня из головы.
– Мы хотели бы повидать Питера Алкаева, – говорит за меня Хэл.
– Если вам нужна какая-то книга, я сама могу вам помочь. Я здесь все книги знаю, – говорит девочка. – Ну, или почти все.
У меня на глаза наворачиваются слезы.
– Ты его дочь? – спрашиваю я.
– Ага, – улыбается она и протягивает руку. – Я Инна.
Мимо нас с коричневым пакетом проходит покупатель и исчезает на улице за дверью.
– Теперь он сможет с вами поговорить, – сообщает Инна и бежит к прилавку. Я была слишком потрясена, чтобы пожать ей руку, но она, кажется, не обратила на это внимания. – Папа! К тебе пришли!
Хэл снова сжимает мою руку, и мы идем следом за Инной. Мое сердце бьется так сильно, что я задыхаюсь.
Отец стоит, склонившись над кассой, и прячет в нее деньги, полученные от покупателя.
– Сейчас, сейчас, одну секунду! – весело откликается он, не поднимая головы.
– Они не за книгами, папа, – поясняет ему Инна. – Они именно к тебе.
Отец поднимает голову, с улыбкой смотрит на свою младшую дочь, на мою… на мою сестру. Переводит взгляд на меня, и лицо его моментально бледнеет, становится белым как снег.
– Эхо? – неуверенно шепчет он, словно не веря своим глазам.
Я киваю. Мои глаза наполняются слезами.
– Да, это я, папа.
– Эхо!
Он уже рыдает, а я замечаю, как все сильнее округляются глаза Инны.
В следующую секунду отец вылетает из-за прилавка, мы с ним обнимаемся, и оба плачем. На этот раз я плачу от радости. Чувствую в слезах счастливый привкус солнечного света, меда и морозного зимнего ветра. Что чувствует отец, я не знаю, но он продолжает рыдать, уткнувшись лицом мне в волосы и бесконечно повторяя.
– Эхо… Эхо… Эхо…
Наконец, отец поднимает заплаканное лицо и впервые замечает, что я пришла не одна. Но прежде всего, решает все объяснить младшей дочери.
– Инна, – начинает он, – это…
Не давая ему закончить, Инна обнимает меня и говорит, смеясь:
– Да я знаю, знаю, кто ты! И я всегда знала, что когда-нибудь ты обязательно вернешься!
Теперь я тоже смеюсь и чувствую себя на седьмом небе оттого, что у меня есть сестра.
Я чувствую, как рука Хэла сжимает мою ладонь, и, не переставая улыбаться во весь рот, объявляю:
– Хэл, познакомься, это мой отец. А это моя сестра Инна. Папа… – я тяжело сглатываю, переводя взгляд с отца на Инну и обратно, и решительно заканчиваю: – А это мой белый волк.
О своих приключениях я рассказываю отцу и Инне в комнате над книжным магазином, где горит камин и от свежезаваренного чая поднимается ароматный пар над щербатыми фарфоровыми кружками. Родя тоже здесь со своей женой и двумя вихрастыми мальчишками-близнецами, которые то и дело норовят дернуть Инну за косички. Нормальные такие мальчишки. Донии, слава богу, нет. Она давно уже покинула нашу семью, несколько лет назад. Родя рассказал мне, что Дония пыталась отсудить у папы деньги (после возвращения из города дела у него пошли в гору), но у нее ничего из этого не вышло. Тогда она тайком собрала вещи и ушла навсегда – прямо посреди ночи, даже не попрощавшись ни с кем. Документы о разводе папе спустя несколько месяцев прислали по почте.
– Не будем больше об этом, – говорит Родя. – Сегодня у нас праздник, давайте не портить его.
Итак, я рассказываю им все, а Хэл сидит рядом со мной, держит за руку и иногда кое-что поясняет или добавляет упущенное. Инна следит за тем, чтобы чайник не остывал. Где-то на середине моего рассказа мы делаем перерыв. Жена Роди (ее зовут Ара) накрывает на стол, и мы едим тушеное мясо и хлеб с медом.
Свой рассказ я заканчиваю уже за полночь. Близнецы давно сморились и спят прямо на ковре у камина, Родя и Ара с улыбкой смотрят на них. Инна прижимается к отцовскому плечу, а я прислоняюсь головой к груди Хэла. Слушаю стук его сердца, и мое сердце переполняет радость. Знаете, я никогда и не думала даже, что у меня может быть такая большая, чудесная семья.
– Ну, а что теперь? – спрашивает отец после того, как мы все несколько минут просидели молча. Он смотрит на меня, а я думаю: до чего же хорошо, что на вершине той горы всего десять лет пролетело, а не все сто, как могло быть. А еще мне очень жаль Хэла, у которого никогда не будет такого счастливого воссоединения со своей семьей.
Словно прочитав мысли, Хэл сжимает мою руку и говорит:
– Мы собираемся поступить в университет. Конечно, с тех пор как Эхо была в него принята, прошло немало времени, но, возможно, это решение все еще остается в силе.