– Откуда ты все это знаешь? – задает вопрос Чапай.
– Не вы одни любите лазать по лабораториям, – отвечает Хирург со странной интонацией.
– Так это ты тогда был? – таращит глаза Чекист.
Они с Чапаем переглядываются и внезапно начинают хохотать. Хирург несколько секунд пытается сдержаться, потом присоединяется к ним: смеется он неумело, как-то подвывая, – видно, что человек давно этим не занимался.
– Неужели мы тебя даже не зацепили? – отсмеявшись, спрашивает Чекист.
– Как не зацепили?! Неделю кровью харкал. Ты знаешь, сколько весили те ящики?
Они снова смеются. Я непонимающе перевожу взгляд с одного на другого.
– Оказывается, это мы с ним в Х17, в лаборатории, встретились, – поясняет мне Чапай. – Решили, что мутант какой-то. Потом только Чекист сомнениями поделился: говорит, очень этот мутант на человека был похож, зря мы на него стеллаж опрокинули.
– Х17 – это та лаборатория, немецкая? – спрашиваю Хирурга.
– Да, та самая, – кивает он. – Она практически не повреждена осталась. Только сам «колокол» разрушился. Все архивы, все документы уцелели.
– Мы тоже за ними лезли, – говорит Чекист. – Между прочим, за эти файлы столько бабла обещали, что я планировал после этой ходки со сталкерством завязывать. Там, за периметром, вокруг этой лаборатории такой кипеш был! Они туда полгода пробивались, чуть ли не роту военсталов положили…
– А вы-то как в Х17 забрались? Все же заблокировано, тоннели разрушены.
– Не ты один любишь пользоваться пространственными разломами, – копируя интонацию Хирурга, отвечает Чапай.
– Умно, – кивает Хирург. – Молодцы. Думаю, за сходную цену вы бы и Армаду им принесли, да?
Чапай не выдерживает вгляда Хирурга, отворачивается.
– Ладно, – переводит тему тот. – Им по большому счету эта лаборатория на хрен не сдалась. Они чисто за режим секретности переживали. Вдруг американцы доберутся и первыми мир разрушат? Это же какой удар по престижу страны! Поэтому пришлось форсированными темпами сооружать четыре новые установки…
– По граням Армады, – вставляет Чапай.
– Точно.
– А вы им мешали? – спрашиваю я.
– А то! – самодовольно кивает Хирург. – Еще как. Вначале, конечно, мелким вредительством занимались. Но потом, когда архивы изучили, стало понятно, куда бить. И били… Считай, те двадцать лет, что после аварии прошли, – это только благодаря Стражам. Без нашей «помощи» они бы на второй год управились…
– Слушай, а неужели Армада не могла сама себя защитить? – спрашиваю я.
– Не знаю, – пожимает плечами Хирург. – Она, по-моему, вообще не мыслит такими категориями: защита-нападение. Я думаю, что само понятие «мыслить» к ней неприменимо. Она действительно больше напоминает механизм, компьютер.
– Ну а все эти мутанты, аномалии?
– Это все дрянь, мусор. – Хирург отмахивается. – Сбой программы. Побочный эффект.
– Но вас-то она как-то позвала.
– И снова не согласен, – качает головой Хирург и, пожевав губами, добавляет: – Мне кажется, это мы сами себя позвали.
– Как это? – удивляется Чапай.
– А вот так! – Хирург снова злится, начинает буквально выплевывать слова. – Тебе, может быть, не понять, но есть такое иррациональное чувство: совесть. Вот ты, умный человек, приехал в Зону, огляделся и что подумал? Что эти чудесные камешки, артефакты – они стоят много денег, и поэтому надо их таскать барыгам, а все остальное тебя не касается, правильно? А я, дурак, посмотрел на Зону и понял совсем другое: что это последнее предупреждение. Что уже дальше некуда – мы подобрались к самой черте. И следующий шаг будет последним. Даже не шаг, а так – полшажочка всего осталось…
Хирург хватает бутыль, расплескивая, наливает себе одному, залпом выпивает и даже не морщится. Потом закуривает и уже спокойным тоном заканчивает:
– И Армада этот настрой мой почувствовала. Поэтому и стал возможен контакт. Продолжая аналогию с компьютером: система обнаружила устройство, работающее на нужной частоте, и процессор дал команду подключить его к себе.
– Значит, мы теперь тоже на нужной частоте, – заявляю я.
– Может быть, – соглашается Хирург. – Только мне кажется, что если система еще как-то шевелится, то главный процессор сгорел.
– Ты уверен, что она свернула к «Сатурну»? – шепчет Чапай.
– Уверен.
– Я туда не пойду!
Он нервно дергает головой и замирает на месте. Я тоже останавливаюсь. По краям дороги тихо шелестят темные кроны деревьев. Внизу белеет полоска моста. Над головой искрятся звезды. Тропинку, ведущую через рощу, почти не видно, но я угадываю ее начало по узкой проплешине в придорожных кустах.
– Чапай, не очкуй! – прошу я по-доброму.
– Это называется здравый смысл! – огрызается он.
– Не льсти себе. У того, кто пошел в Зону ночью, по определению не может быть здравого смысла.
– На «Сатурн» даже не сунусь! – упорствует Чапай. – Я там был, понял? Я их сжигал! Я видел, что это такое!
– Я сейчас пойду. Вместе с амулетом. А ты можешь остаться. Без амулета.
Чапай смотрит назад, в темноту. Блок ПНВ загораживает верхнюю половину лица, но я вижу как кривится его рот.
– Сука! – шипит Чапай и толкает меня на тропинку.
Зона дарила киношникам много сюжетов. Преимущественно для ужастиков. У сталкеров эти фильмы пользовались особой популярностью. Правда, смотрели мы их как комедии. И все натужные попытки прославленных режиссеров передать ужасы Зоны вызывали только улыбку. Потому что реальность – та, которая рядом, на расстоянии вытянутой руки, – намного проще. Эта простота как раз и есть основная составляющая подлинного страха.
Но пару лет назад в Зоне произошла история, которая как будто была придумана в Голливуде. Начало классическое: по Сети проносится экстренное сообщение от сталкера по имени Кочегар. Он пишет, что зашел на базу у завода «Сатурн» и обнаружил, что народ валяется где попало, кругом кровавая блевотина, вроде живы, но не могут даже пошевелиться. Типа – какая-то эпидемия. На уточняющие вопросы ничего внятного ответить не может. Потом от него поступает сигнал SOS. Потом он перестает выходить на связь.
Постепенно убеждаемся, что это не шутка: на «Сатурне» обитает довольно много народу, сталкеры пытаются связаться со своими знакомыми – никто не откликается. Сообщение быстро обрастает тревожными комментариями. Общество собирает отряд, человек в двадцать. Слово «эпидемия», употребленное Кочегаром, вносит существенную коррективу: на «Сатурн» идут только те, у кого костюмы с замкнутой системой дыхания.
Сам завод необитаем, база находится в здании бывшей водонапорной станции. Это хорошее место: прочные стены, обширные подвалы, и, главное, оборудование еще работает – на базе всегда есть чистая вода: на «Сатурн» ходит мыться вся Зона.
Отряд подходит к базе – двухэтажному зданию, огороженному крепким бетонным забором. Рядом торчит водонапорная башня, по форме напоминающая гранату времен Второй мировой. Ворота чуть приоткрыты. Сталкеры острожно заходят за периметр. Двор пуст. Идут внутрь. Уже в коридоре за дверью натыкаются на тела. Несколько сталкеров лежат на полу, головой в кровавых лужицах. Возле одного тела – Кочегар, он вяло шевелится, пытаясь подняться на руках. Изо рта вытекает багровая слизь. Говорить он не может, только слабо жестикулирует.
Степаныч, давний напарник Кочегара, подбегает на помощь товарищу, хочет его поднять, но тут же с криком отдергивает руку. В перчатке, прямо посреди ладони, зияет дыра, как от пули. Степаныч некоторое время недоуменно рассматривает перчатку, потом вдруг сгибается пополам. Судорожно откидывает колпак шлема – его тошнит. Рука шевелится, будто нащупывает кого-то из товарищей. Но сталкеры мгновенно сориентировались: отошли подальше, ощетинились стволами. Степаныча тошнит не переставая. Вдруг непереваренные остатки завтрака окрашиваются в красный цвет. А потом из его рта на пол валятся несколько покрытых кровавой слизью червяков. Червяки похожи на опарышей, только крупнее. Побарахтавшись в блевотине, опарыши синхронно ползут в сторону людей…
В общем, база на «Сатурне» была выжжена огнеметами, а потом взорвана. О произошедшем было сообщено по всем каналам. История получила такой резонанс, что даже вояки подогнали несколько вертолетов и долгое время поливали развалины какой-то химической гадостью.
Знающие люди высказали предположение, что зараза пришла именно через ту воду, которой база так гордилась. Был наложен запрет на посещение окрестностей «Сатурна». И надо сказать, его признали даже ученые – а это о чем-то да говорит: научная публика в плане поизучать чего-нибудь непонятное совершенно невменяема.
И вот сейчас мы идем по еле заметной звериной тропке туда, где не ступала нога человека без малого два года. Я прекрасно понимаю Чапая: он был в группе, которая огнеметами уничтожала еще живых, но уже насквозь проеденных червями людей.
Мы выныриваем из перелеска на вершину холма. Внизу, в широкой пологой чаше, плещется натекший со склонов туман. В гуще тумана невнятно чернеют угловатые заводские постройки, среди которых возвышается главный корпус «Сатурна», напоминающий своей покатой крышей буханку хлеба. Сверху переливаются звезды. На восточном крае горизонта уже имеется намек на далекий рассвет.
Останки погибшей базы виднеются совсем рядом, метрах в двухстах: светлое пятно голой, выжженной и насквозь протравленной земли. В центре пятна контуры забора окружают груду битого кирпича.
– Нам не туда, – успокаиваю я Чапая.
– А куда?
Голос у напарника поник до шепота. Он не может оторвать взгляд от развалин. Даже перестал реагировать на тихий шорох за спиной, хотя, насколько я понимаю, наша свита никуда не делась. Пальцем указываю направление. Начинаем осторожно спускаться.
Чем ниже, тем холоднее. И вот уже мелкие капли начинают оседать на металле ствола, на одежде. Сзади по-прежнему доносится вкрадчивый шум. На открытом пространстве намного светлее – обернувшись, я вполне явствен