На несколько секунд я отвлекся и огляделся по сторонам, не позабыв бросить короткий взгляд назад. Не заметив ничего подозрительного, вновь завороженно уставился на неуклонно приближавшийся завод. Я сосредоточил внимание на пыльной и ржавой металлической ленте, приткнувшейся впритык к автомобильной трассе, — поезд, вернее, его жалкие проржавевшие останки. До этого дня я видел поезд лишь на цветных книжных картинках и фотографиях в изорванных журналах. Зато много раз слышал истории о тех несчастных, кто оказался во время начала апокалипсиса за сорок километров от города.
Когда начался весь бардак и паника, поезд как раз прибыл, чтобы забрать уставших работяг и отвезти в город, — это я знал со слов Тимофеича и Палыча. И я их словам и памяти доверял полностью. Но поезд с места больше не тронулся — охранявший государственный объект батальон получил какой-то приказ из столицы и не дал разрешения на отправку. Дело дошло до стрельбы на поражение прямо рядом с поездом. Куча народу полегла ни за что. Выжившие разбежались кто куда, а затем направились к городу пешком — в то время пустыня была безопасна, и практически всем удалось благополучно добраться. За исключением сердечников, диабетиков, беременных и пожилых, падавших прямо на асфальт, чтобы больше никогда с него не подняться: сорок пять градусов жары как-никак. Это была первая волна — рабочие, преодолевшие расстояние и вернувшиеся в охваченный анархией город, к родным и близким.
Вторая волна заводских и карьерных рабочих достигла границ города на следующий день. Ведь с теми, кто оставался внутри завода на ночную смену, поступили еще хуже — их наглухо заперли внутри бетонных коробок цехов или внутри шахты и велели продолжать работу, словно ничего не случилось. Предприятие режимное, всего несколько выходов из каждого цеха, и везде стальные двери, на окнах мощные решетки. Выбраться не так просто, а за дверьми озлобленные военные с автоматами наперевес. Повсюду шла ядерная война, весь мир трясся в судорогах агонии, а золотодобывающий завод продолжал работать на полную мощность еще целые сутки, производя золото для уже несуществующей страны.
Работяги прождали в заключении целый день, пока окончательно не озверели от неизвестности и страха, — мобильники к тому времени сдохли, да и не у всех они были. При помощи сварочных аппаратов вырезали замки, срезали решетки и выбрались на свободу. К их удивлению, завод был безжизнен — ни единого охранника в поле зрения не наблюдалось, никто не мешал людям вернуться домой. И вновь пришлось топать пешком — сорок километров по палящему зною. Завод продолжал работать вовсю уже без присмотра специалистов и, скорей всего, работал до тех пор, пока окончательно не вырубило электричество. Точно неизвестно, когда мощная машина по золотодобыче остановилась навечно, — все свидетели к тому времени находились в городе или умерли по дороге. Предположений бывшие заводчане строили много, выдвинув уйму кардинально разных версий — от разлива кислот, обесточивания до взрывов, пожара и прочих вариантов.
С той страшной даты пролетело много времени, но, как ни старалась пустыня, ей так и не удалось похоронить огромные цеха под сыпучим песком. Пока не удалось, но она не оставляла усилий, с яростью и визгом налетая на мрачные бетонные громады.
Надсадно взрыкивающий двигателем автобус перевалил через очередной песчаный бугор и начал замедлять ход, но неотступно следующий позади грузовик протестующе загудел, и машина направилась дальше, выезжая на прямой участок дороги. До завода осталось не больше полукилометра. Я не отрываясь, смотрел на вздымающийся над одной из гигантских построек столб густого черного дыма, которого не было еще минуту назад. Нас заметили.
Если поглядеть с одной стороны, дымный сигнал пугал до чертиков, а если с другой — радовал. Будь обитающие на территории аборигены чуток поумней — не дали бы о себе знать, пока наш куцый караван не подойдет поближе. Видать, от поедания себе подобных у них окончательно мозги отсохли.
Из люка на крыше автобуса высунулся Ильяс и, стараясь перекричать ветер, что-то завопил, машущими руками указывая на черный столб дыма. Я закивал — видим, мол, — и развел руками: дескать, поделать ничего не могу, я тут не главный, и ехать во главе отряда им придется и дальше.
Меня знакомо дернули за штанину, и я потеснился, пропуская в люк тащащую винтовку девчонку. Инга крутанула головой по сторонам, хлестнув меня по лицу собранными в пучок волосами, и, наклонившись к моему уху, крикнула:
— Чего он руками машет?
— На дым показывает, — пояснил я, вдыхая непривычный запах ее волос: пахло чем-то фруктовым. Вкусно пахло. Интересно, чем пахну я? Пустынным песком и соленым потом?
— Ясно, — кивнула девушка и, покосившись на меня, поинтересовалась: — Может, на крышу выберешься? А то здесь и так места нет.
— Выберусь, — кивнул я, подтягивая ноги и чувствуя себя как вылезшая из панциря черепаха. Прочный кузов неплохо прикрывал мою тушку от возможного протыкания стрелами и прочими метательными снарядами. — Может, лучше пулеметом воспользоваться? Грохота и страха от него куда больше.
— После Казахстана пулеметных патронов мало осталось. Экономить надо.
— Ясно, — помрачнев, буркнул я, цепляясь за край люка.
А это совсем плохая новость. При подобной заварушке я думал, что пулемет будет палить безостановочно. А оно вон как выходит… Для городских хватит и одного вида грозного оружия, дабы смекнуть, что к грузовику лезть не стоит. А людоеды и муты… они тупые, им пока не докажешь наглядно, что грохочущая железная штуковина может сделать очень бо-бо, нипочем не поверят.
— Не бойся, — крикнула Инга, на миг оторвавшись от прицела. — Прорвемся!
— Я не боюсь, — крикнул я в ответ. — Я нервничаю! Мне умирать никак нельзя!
— Ты такой особенный?
— Ага! — закивал я, нащупывая заткнутую за пояс лопатку.
Почему-то я абсолютно точно уверен, что просто так мы завода не минуем. И дело не в предвещающем беду мрачном столбе дыма — я просто уверен, и все тут. А интуиции я привык доверять.
Первые местные обитатели показались, едва мы вписались в последний поворот и, не сбавляя ходу, вынеслись на длинную прямую, идущую аккурат между железной дорогой и заводским забором. И показались местные жители, к моему искреннему удивлению, со стороны пустыни — четверо загорелых дочерна и практически голых мужиков стремглав мчались по направлению к нам, потрясая над головой импровизированными копьями и улюлюкая столь пронзительно, что перекрикивали свистящий ветер и рокот моторов. Но они безнадежно отставали. Похоже, аккурат перед нашим прибытием аборигены совсем оголодали и решили поохотиться, а тут такой облом — добыча показалась совсем с другой стороны.
В следующий момент мы влетели в узкий коридор, блокируемый с одной стороны непрошибаемым бетонным забором, а с другой — мертвой махиной железнодорожного состава. Мы оказались в рукотворном ущелье. Теперь выбора у нас немного — либо продолжать двигаться вперед, либо сдавать назад. Внутри проносящихся мимо нас вагонов замелькали тени. Из-за скорости я не успел различить деталей, но это определенно люди. Вскоре я в этом окончательно убедился: на дорогу высыпало с полсотни человек, перегораживая нам путь. Там были как мужчины, так и женщины. Неимоверно худые, обряженные в лохмотья или полностью нагие, покрытые коркой грязи, они представляли собой страшное зрелище. Они были настолько голодны, что не побоялись встать на пути мчащихся вперед тяжелых машин.
Едва дорога оказалась перекрыта живым барьером, случилось то, чего я и боялся: ехавший впереди автобус резко сбавил скорость и начал рыскать из стороны в сторону под визг покрышек. Через секунду он все-таки выправился и поехал прямо, но скорости не прибавил, плетясь как беременная черепаха.
Правая дверь водительской кабины распахнулась, оттуда высунулся Борис и что-то яростно заорал, прижимая к подбородку рацию и глотая поднятую колесами пыль. Но услышан не был — школьный автобус не ускорялся. Водитель и не думал вдавливать педаль газа. Из-за них замедлились мы, едва не тычась носом в толстый зад автобуса.
И тут по кузову грузовика загрохотали первые горячие приветствия местных — в десяти сантиметрах от меня ударила арматурина и, бешено кувыркаясь, отскочила. Градом посыпались камни и железяки. Одним из камней я получил промеж лопаток и взвыл от дикой боли.
— Быстрее! — заорал я, съеживаясь в комок и вжимая голову в плечи. Затылок прикрыл руками, молясь, чтобы мне не раздробило камнем кисти.
Грохнул резкий выстрел винтовки, приготовившегося метнуть копье местного будто ударом тарана снесло с крыши вагона. Едва он рухнул на песок, к нему кинулась гурьба народу и, яростно отпихивая друг друга, принялась рвать еще живого человека в клочья. Звери. Озверелая стая, травящая добычу и не обращающая внимания на потери.
Борис нырнул обратно в кабину, секунда, другая… и, взревев мотором, грузовик-монстр резко рванулся вперед.
Едва я успел предупреждающе завопить и что есть силы вцепиться в край люка, грузовик яростно боднул автобус. Нас жестко тряхнуло, и я приложился подбородком о кузов. Ингу от удара мотнуло назад, я успел подставить ладонь между ее шеей и узкой кромкой люка. И зашипел от пронзительной боли, пронизавшей руку. Судя по ощущениям, не сломал, но боль адски сильная.
— Лезь обратно в машину! — не раздумывая рявкнул я, перекрикивая гул двигателя и лязг металла. К моему удивлению, девчонка послушалась и провалилась в пулеметное гнездо. Выждав секунду, я рыбкой нырнул следом под прикрытие прочных металлических стен. Приземлился на пол и полетел вверх тормашками, когда грузовик вновь наподдал автобусу под зад. По кузову и кабине грохало не переставая — местные аборигены метали все, что попадется под руку.
Сплевывая кровь из разбитых губ, я поднялся на ноги, с трудом удерживая равновесие. Помимо меня, внутри салона находились десять человек, сидящих вдоль стены и держащих автоматы наготове. Один из них — худощавый и светловолосый парень — крикнул: