Обернувшись к больной, Георгий Арсеньевич увидел, что она закрыла глаза и задремала. Тонкие губы ее после приступа были сероватого цвета, жилка на виске беспокойно подрагивала.
– Ладно, можете оставаться, – проворчал доктор. – Полагаю, утром вашей жене станет лучше. Припадок был очень сильный.
Он заглянул еще к нескольким пациентам, поговорил с сиделками и отправился в свой домик, где Феврония Никитична суетилась, зажигая лампы. Она уже узнала обо всем от Пахома и была не прочь обсудить эту тему с Волиным, но в его лице было нечто такое, что заставило ее воздержаться от вопросов.
Когда служанка ушла, доктор посмотрел в окно и увидел, что снег прекратился. По правде говоря, Георгию Арсеньевичу ужасно хотелось вернуться в дом Снегиревых, но он сознавал, что будет выглядеть странно. Кроме того, Пахом уже уехал за Ольгой Ивановной.
Презирая себя и свое малодушие, доктор разделся и лег в постель, но посреди ночи его подняли: умирал старый больной, Фаддей Ильич, который когда-то был богатым крестьянином, смотрел на всех свысока и имел две семьи, а потом его дети объединились против него, обобрали его и бросили умирать. Волин видел, как старик отошел, и последнее, что тот сумел выдавить из себя перед концом, было:
– Эх, доктор… Как жить-то хочется!
Мертвеца унесли из палаты, чтобы не волновать остальных больных, а Волин поднялся в кабинет, заполнил необходимые бумаги и вернулся было к себе, но заснул не сразу. Когда он открыл глаза, за окном было совсем светло. Волин нащупал возле кровати жилетные часы, которые обычно носил с собой, откинул крышку. Стрелки показывали половину десятого.
– Боже мой, обход!
Он вскочил с постели, заметался, приводя себя в порядок и одеваясь на ходу.
– Ольга Ивановна просила вас не будить, – сказала Феврония Никитична в ответ на упреки доктора. – Сказала, что вам надо отдохнуть.
– С каких это пор…
Волин хотел сказать: «С каких это пор Ольга Ивановна отдает распоряжения в больнице», но вовремя заметил, что медсестра стоит в дверях, и повернулся к ней с раздраженным видом. Феврония Никитична покосилась на покрасневшее от досады лицо доктора, на бледную и решительную Ольгу Ивановну, бочком протиснулась к выходу и была такова.
– Ольга Ивановна, – сухо проговорил доктор, – я очень ценю ваши профессиональные способности, но давайте не будем относиться друг к другу как к детям, которые требуют поблажки или могут спать, сколько им заблагорассудится. По вашей милости я пропустил обход, и что теперь обо мне будет думать персонал?
– Полагаю, то же, что и всегда, – ответила Ольга Ивановна. – Люди здесь очень высокого мнения о вас, потому что видят, как вы много трудитесь. – Она замялась. – Я подумала, что небольшой отдых вам не помешает, потому что ночью, когда этот бедолага умер, у вас сделалось такое лицо…
– Вы преувеличиваете мою чувствительность, Ольга Ивановна, – сказал доктор с неудовольст-вием.
– Я надеюсь, вы успеете позавтракать, – добавила его собеседница. – То, что случилось, просто ужасно, но вам придется туда поехать.
Волин нахмурился.
– Случилось? О чем вы говорите, Ольга Ивановна?
Не прошло и четверти часа, как доктор выскочил из экипажа возле усадьбы Одинцовых. Из дома навстречу ему выбежала Евгения.
– Георгий Арсеньевич, слава богу, что вы здесь! Приехал следователь… и он допрашивает Николеньку, представляете?
– Это он нашел тело? – быстро спросил доктор. Евгения залилась слезами.
– Не он! Фруфрик нашел! Мы утром хватились, что его нигде нет… Пошли искать… Брат первый услышал, как Фруфрик жалобно мяукает в кустах… Николенька пошел туда, увидел тело, закричал мне, чтобы я не подходила… – Она вцепилась обеими руками в шинель доктора. – Почему они его допрашивают? Мне кажется, Георгий Арсеньевич, это неспроста… Они его подозревают!
Но тут из дома вышел щеголеватый молодой человек с тонкими черными усиками, которого доктор сразу же узнал, потому что пересекался с ним раньше. Это был следователь Михаил Яковлевич Порошин.
– Георгий Арсеньевич, мы вас ждали… Прошу за мной. А вам, сударыня, лучше вернуться в дом… Ваш брат вас ждет.
– Вы уже закончили допрос? – спросила Евгения.
Порошин усмехнулся.
– Какой допрос, сударыня, бог с вами… Просто разговор о том, что он знает об убитом, что думает о преступлении… Обычная формальность. – Следователь повернулся к Волину. – Идемте, доктор.
Сад Одинцовых был засыпан снегом, и по многочисленным следам можно было сделать заключение, что утром тут побывало большое количество самых разных людей. Следователь привел Волина к кустам боярышника, за которыми лежало тело, накрытое рогожей. Подняв ее, доктор увидел Дмитрия Колозина. Студент был мертв как минимум несколько часов.
Глава 11Страх
Враг был большой и мягкий, и в него приятно было вонзать когти. Фруфрик прыгнул на клубок, но не рассчитал сил, и клубок покатился по полу, разматывая нить. Фруфрик оскорбленно мяукнул и снова бросился на клубок. Обычно Евгения, видя, что творит котенок с нитками, не могла удержаться от смеха; но теперь она даже не смотрела, чем занимается ее любимец.
В дверях показался Николенька. На пороге он немного замешкался, словно сомневался, стоит ему входить или нет, и Евгения машинально отметила, что это было что-то новое. Обычно Николенька входил широкими шагами, бросал какую-нибудь шутку или замечание, и от него веяло спокойным оптимизмом и уверенностью, что все будет хорошо – уверенностью, которая больше всего поддерживала Евгению в ее нелегкой жизни. А теперь он медлил на пороге, как чужой, и лицо у него было чужое – сконфуженное, если не виноватое.
– Они все еще в саду? – спросила она, просто чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Да, доктор осматривает тело, а следователь что-то у него спрашивает.
– Почему?
Она хотела спросить: «Почему Колозин оказался в нашем саду?», но у нее не хватило сил закончить фразу, и брат ответил на совсем другой вопрос.
– Наверное, потому что он доктор, – пожал плечами Николенька, падая в кресло. – Причина смерти и всякое такое. Хотя я сразу же понял причину, как только перевернул тело. Его застрелили, выстрелом сзади в голову.
– Тебе не надо было трогать тело, – проговорила Евгения, чуть не плача. – Во всех уголовных романах[7] об этом пишут.
– Ты забыла, я их не читаю? – рассердился Николенька. – Я спускаюсь в свой собственный, между прочим, сад, ищу своего собственного котенка, нахожу его следы, иду по ним, и нате вам – ни с того ни с сего вижу человека, который лежит без движения, присыпанный снегом. – Евгения содрогнулась. – Фруфрик пищал возле него, сводя меня с ума. Не знаю, почему мне показалось, что Колозин еще жив и можно что-то сделать. Я приподнял его и увидел сзади на волосах кровь, а под волосами – маленькую такую дырочку. Тут появилась ты и закричала не своим голосом…
– Я испугалась! – крикнула Евгения, теряя самообладание. – Ты бы тоже испугался… Только вчера мы видели его у Павла Антоновича, он казался очень оживленным и даже надерзил баронессе Корф… А сегодня он труп, понимаешь, не человек, а труп! – Она подалась вперед, в глазах ее блестели слезы. – Николенька, я ничего не понимаю! Скажи, ну пожалуйста, что он делал у нас в саду?
– Откуда мне знать? – раздраженно спросил ее брат.
– Но почему у нас, почему именно мы? Николенька…
– Женечка, ей-богу, я знаю не больше твоего… Если он ехал на станцию, она совсем в другой стороне. И потом, куда тогда делись кучер, и экипаж, и лошади?
Евгения шмыгнула носом и достала носовой платок.
– Николенька… А он не мог прийти, чтобы повидаться с тобой?
Нет, она не ошиблась: брат действительно на-прягся.
– Зачем я ему?
– Ну, затем, что ты знал его в Петербурге.
– Господи, Женечка, да мало ли кто его знал… Мы ведь не были друзьями! Так, шапочные знакомые…
– Николенька, скажи: почему ты не хотел идти на вечер к Снегиревым?
Брат надулся и откинулся на спинку кресла, положив одну ногу плашмя на колено другой.
– Потому что думал, что там будет скучно, – с вызовом произнес он.
Евгения отвернулась.
– Ты не хотел с ним встречаться, – тихо сказала она.
– Женечка, что за фантазии… При чем тут Колозин? Я просто был не в настроении…
– А ведь он тоже был не рад тебя видеть, – продолжала Евгения, отводя со лба непокорную светлую прядь. – Когда он заметил тебя, то перестал улыбаться, хотя до того казался таким веселым… Николенька, скажи мне правду: это не ты?
– Женечка, о чем ты?
– Николенька, ты ведь не убивал его? Я не знаю, что со мной будет, я этого не переживу…
Брат вскочил на ноги, схватился за голову и сделал несколько шагов по комнате.
– Да что же это такое… Везде, где он появляется, даже после смерти… – Николенька осекся и не закончил фразу, видя, с какой мольбой сестра смотрит на него. – Ну, вот что. Я не знаю, что ты вообразила, но я не убивал его и не имею никакого отношения к его убийству. И я не имею ни малейшего понятия, как он оказался в нашем саду! – с ожесточением закончил он.
– Почему же следователь допрашивал тебя так долго?
– Вовсе нет! Мы говорили минут пять…
– Двенадцать минут, я засекала время! О чем он мог говорить с тобой двенадцать минут? Да еще попросил меня удалиться из комнаты!
– Он расспрашивал меня, как я нашел тело, со всеми подробностями. А тебя попросил уйти, чтобы ты не мешала ему работать. Свидетелей всегда допрашивают с глазу на глаз.
– Допрашивают не свидетелей, а преступников! А свидетели дают показания…
– Не знаю, что ты вбила себе в голову, – сказал Николенька после непродолжительного молчания. – Но я не преступник. Впрочем, кажется, я уже говорил об этом…
– Николенька, мне страшно, – сказала Евгения, зябко ежась, хотя в комнате было жарко. – Мне просто очень-очень страшно. Прости меня.
– Ничего, я даже польщен, – пробормотал брат, двигая кочергой поленья в очаге. – Разное бывало в жизни, но пока никто еще не приним