Эхо заснувших болот — страница 35 из 56

– Просто выразился по-другому. Вы вообще понимаете, в кого мы превращаемся?

– Сооружением творческих композиций занималась только ты.

– Да? А кто вчера пытался воткнуть венчик от миксера Вольдемару в руку? Я всё видела.

– Ему нужен был скипетр, – слегка смутился молодой человек. – Без него не смотрится.

– Вот об этом я и говорю, – покачала головой Нинка. – С нами что-то сильно не так, и с каждым днём становится всё хуже. Особенно это касается некоторых. – Она исподлобья взглянула на Германа и Алису, но тут же отвернулась. – В общем, пора что-то менять.

– Даже интересно. Предлагаешь не возвращать сундук? Тремя трупами больше, тремя меньше…

– Ну нет, конечно. Просто… Может, есть ещё какой-то выход? Этот малыш заслуживает покоя, а не участия в спецоперациях по освобождению заложников.

– Уверен, он бы гордился, – отрезал Герман и первым зашагал к лагерю. Алиса последовала за ним, но слова подруги зародили в душе определённые сомнения. Естественно, о том, чтобы отказаться от обмена, и речи быть не может, однако с Нинкой сложно не согласиться: они стремительно сходят с ума, теряют человеческий облик, развлекаются симбиозом мумии и миксера… Видимо, дело в нервной системе, которая бережёт себя и вынуждает воспринимать жестокую реальность через призму чего-то романтизированно-авантюрного, потому что иначе никакое здоровье не выдержит. Но значит ли это, что вернувшись в нормальный мир, они снова станут собой, или среди вменяемых людей им уже не будет места? И если всё-таки станут и смогут начать сначала – исчезнут ли чувства, которые она испытывает? И которые испытывает он.

Герман поднял сундук, постарался удобнее его перехватить и уверенно направился к лесу, а девушка безрадостно плелась позади, иногда участвуя в непринуждённой беседе друзей, но даже не улавливая её сути. Если исходить из того, что все их поступки и реакции сейчас немного неадекватны, подвержены сильнейшему влиянию извне, то получается, что и остальное тоже? Ладно она, у неё по крайней мере нет никаких обязательств и есть серьёзные проблемы, которые тянутся уже много лет – Нинка правильно сказала о мужском плече, кому оно не нужно-то… Но Герман… У него семья, и состоит она не только из супруги, кроме неё там дети, вступающие в сложный возраст, лежачая мать… Допустим, с женой у него не заладилось, всякое бывает, но это совсем не значит, что он действительно её бросит. Многие люди не испытывают особого трепета к своим вторым половинам, и тем не менее нормально живут, ничего не меняют. Потому что это удобно и привычно, потому что так проще и спокойнее, и ещё десятки разных «потому что». И с чего бы Герману оказаться другим? Из-за мимолётной страсти, которая вспыхнула, когда он переживает за родных? Разве такие чувства могут считаться настоящими? Разве есть хоть малейший шанс, что они не исчезнут после того, как его нога ступит на привычный асфальт?

– Чего приуныла? – заметил Игорь. – Не кисни, скоро всё закончится.

– Закончится, – эхом отозвалась Алиса и почувствовала, как горлу подкатывает ком. Конечно, закончится.

Пепелище выглядело не очень. Вообще-то никто не знал, как им полагается выглядеть, но это явно было несколько неправильным. Девушка долго не могла понять, что именно ей не нравится, но потом сообразила: останки сарая лежали неестественно, так, будто кто-то старательно перетаскивал их с места на место, а то и вовсе разбрасывал специально. В воздухе до сих пор висел устойчивый запах гари, листья на ближайших деревьях пожухли, однако сами стволы, к счастью, не пострадали. Видеть всё это посреди леса, зная, что на многие километры вокруг нет человеческого жилья, было странно; Алиса почти физически ощущала какой-то неприятный внутренний диссонанс, но в то же время умудрялась ему радоваться – хотя бы на некоторые нормальные чувства она ещё способна.

– Что ж, сундучок ему действительно дорог, – невесело сказал молодой человек, похоже мучаясь свежими воспоминаниями. На пепел он смотрел с болью и иногда нервно вздрагивал, но в целом держался неплохо. – Записку нам оставили, видимо, ночью, следовательно копался убийца здесь вчера. Когда было жарко, вонюче и обжигающе.

– Да, довелось ему пережить… Как с горя-то не свихнулся?

– А если уже свихнувшийся человек свихнётся ещё раз, получится…

– Не получится, – отрезала Нинка. – И записка на песке – тому доказательство. Лучше объясните, почему мы решили оставить сундук именно здесь.

– Потому что здесь его точно найдут.

– Вот-вот. А нам оно надо? Найдёт, заберёт – и всё. Лишимся единственного козыря.

– Устроим засаду, само собой, – сказал Герман таким тоном, будто занимался этим каждый день.

– По-твоему, он идиот? То есть, я, конечно, не знаю, может, и да, но что, если нет?

– Ну, сундук ему нужен, рано или поздно точно появится.

– Появится, увидит тебя и свалит. На кустах листьев почти не осталось, всё просматривается – тут не спрячешься. А если отойти подальше, то уже и не догонишь, когда надо будет.

– И что ты предлагаешь? – разозлился мужчина. – Где я должен прятаться? В сундуке?

– Вообще, идея не такая уж плохая, не удивлюсь, если ребёнок…

– Игорь! Это почти кощунство.

– Да нет, я серьёзно. В смысле – касаемо второй части. Да, у него на черепе вмятина, но не такая уж большая, и не факт, что смертельная. К тому же мы не знаем, когда она появилась, – может, недавно, из-за того, что кто-нибудь безрукий сундук уронил.

– Не появилась бы она от такого, – отмахнулся Герман, поскольку безруким был именно он. – И на что ты намекаешь? Ребёнок прятался в сундуке и, например, задохнулся или умер от голода?

– Почему нет? Мать его спрятала в момент опасности, а достать уже не смогла, потому что погибла. Ну, или он сам залез.

– И что это меняет?

– Ничего, – нехотя согласился молодой человек. – Но мне эта древняя история покоя не даёт. Что-то с ней не так.

– Массовое убийство – это всегда «что-то не так», – буркнула Нинка и наконец ответила на вопрос: – Я предлагаю оставить сундук где-нибудь ещё. В таком месте, которое хуже просматривается, отличается волнистым ландшафтом и позволяет напасть относительно внезапно. Понятно, что он всё равно будет ждать, но если не догадается, с какой стороны – это уже огромное преимущество.

– Место должно быть знаковым, – возразил Герман. – Иначе убийца просто не поймёт, где искать.

– Экскаватор! – осенило Алису. – И знаково, и пригорок, и высохшая лужа у его подножья… Там и кустов хватает, мы сможем рассредоточиться, окружить, чтобы точно не ушёл.

Герман посмотрел на неё с восхищением, хотя по большому счёту идея принадлежала Нинке, и согласно кивнул.

– Должно сработать.

* * *

Всеобщая уверенность в неизбежной победе таяла на глазах. Шёл пятый час изматывающего сидения в укрытии, но зловредный убийца до сих пор не соизволил почтить их своим визитом – в отличие от не менее пакостных насекомых, которых было в избытке. Шевелиться Герман строжайше запретил, чтобы ненароком себя не выдать, поэтому отгонять их приходилось силой мысли и враждебными взглядами, что, естественно, никакого результата не приносило. Особенно досаждали комары, жаждавшие отведать чужой крови, но Алиса знала, что если начнёт отмахиваться и угробит всю операцию, её кровь понадобится уже кое-кому другому, и светлые чувства его не остановят. Терпеливо посылая в сторону агрессивной живности молчаливые проклятия, девушка нервно косилась на поваленную ель, едва не отнявшую её жизнь, переглядывалась с Игорем – единственным, кого могла видеть из своих кустов, – и наблюдала за происходящим, а точнее, непроисходящим, у экскаватора.

Сундук водрузили на самое труднодоступное место (мерзавцу придётся потратить время, чтобы до него добраться), но не заметить его было сложно. По идее, не обнаружив своего сокровища ни в лагере, ни на пепелище, убийца сообразит, что принесли его именно сюда, однако кто знает, когда он вздумает явиться. Понимает ведь, что его ждут, но и то, что потерявший детей отец не сдвинется с места даже спустя несколько дней, тоже должен понимать. То есть тянуть ему вроде бы незачем, мог бы иметь совесть и ускорить процесс, чтобы никого не задерживать. Тем не менее он то ли издевается, то ли трусит, то ли просто не видит повода спешить… И как долго им тут торчать? Герман – ладно, у него важная цель, но альтруизм остальных всё же имеет пределы. Вон Игорь уже час исподтишка массирует ногу – явно затекла. А Нинка с самого начала была не в восторге от этой затеи. Да ещё назойливые комары, банальный голод, отсутствие отдыха…

Может, поэтому убийца и не торопится лезть на рожон? К вечеру они сильно устанут, к утру – будут совсем никакими. А он в это время питается украденной провизией, спит, гуляет на свежем воздухе… Нужно было договориться дежурить посменно, но теперь уже поздно, укрытие не покинешь. Да и если подкарауливать подлого аборигена вдвоём, а не вчетвером, вероятность положительного исхода будет значительно ниже. Рисковать сейчас нельзя: вполне возможно, что это – единственный реальный шанс, и получить ещё один такой было бы сродни чуду. Ну и что делать? Человеческая выносливость небезгранична, даже Герман рано или поздно свалится без сознания на своём посту.

Поняв, что ещё чуть-чуть, и нижние конечности совсем потеряют чувствительность, Алиса едва заметно поменяла позу, перенеся вес тела на пятки, и не смогла сдержать тяжёлого вздоха. План трещит по швам, убийца не такой идиот, чтобы прийти сегодня или даже завтра. Она бросила на Игоря вопросительный взгляд, гадая, посещают ли его те же мысли, но друг смотрел в противоположную сторону – туда, где медленно двигался чей-то силуэт. Поразившись наивности врага, девушка воспрянула духом и, чуть приподнявшись, чтобы было лучше видно, принялась внимательно следить за его перемещениями.

Путь вновь прибывшего предсказуемо лежал в направлении экскаватора. Шёл он осторожно, явно стараясь не шуметь, и тем не менее не останавливался и не прислушивался – видимо, всё же пребывал в наивной уверенности, что никакой засады тут нет. Это казалось странным, но очень обнадёживающим; Алиса даже начала мечтать о том, что затянувшийся кошмар закончится вполне благополучно. Увы, длилось счастливое заблуждение недолго. Игорь, который находился к преступнику намного ближе, наконец повернулся к ней, и девушка с трудом сдержалась, чтобы не закричать – до того сильно было перекошено его лицо.