Мур отправился на поиски привилегий и темных секретов. Сенгупта, послонявшись рядом и убедившись, что линки надежные, исчезла вслед за полковником.
Брюкс сел в наклонившейся тьме и застыл.
«Что ей сказать? Что ей сказать?
Эй, ты видела, как исчез „Икар“, и мир затрещал по швам? Забавная история...
Помнишь, раньше мы думали, что Бога нет? В общем, все гораздо хуже, чем ты думаешь...
Привет, дорогая. Я дома».
Дэн глубоко вздохнул.
«Глупая идея. Мы же все обговорили. Мне надо... просто нагнать других».
Выдохнул.
«Кто-то должен ей сказать. Она должна знать».
Дэн почувствовал, как уголки рта растягиваются в гримасе презрения к себе.
«Дело не в ней. Все дело в Дэне Брюксе и его разрушающемся взгляде на мир. Ты хочешь вернуться к единственному человеку, который давал тебе хотя бы подобие комфорта. И неважно, заслужил ты его или нет...»
Он вызвал саккадами интерфейс.
Сделал четыре захода, прежде чем система нашла адрес; комок в горле рос с каждой попыткой. Быстронет распадался — все распадалось. Но система имела глубокие корни — старые, тянущиеся вглубь на целое столетие: абсолютно безголовый и, по большей части, чрезмерный дизайн. Функциональность перед лицом наступающей энтропии с самого начала была встроена в его ДНК.
СВЯЗЬ УСТАНОВЛЕНА: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА НЕБЕСА
СЕТЬ «ТИММИНС»
ПРИЕМНАЯ ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЕЙ
«Не исчезла. По-прежнему онлайн. Все еще жива». Он даже не мог до конца в это поверить.
— Э, Рона Макленнан, 13 ноября 2086 года.
ПИНГУЮ
«Пожалуйста, ответь».
ПИНГУЮ
«Пожалуйста, будь занята».
ПИНГУЮ
— Дэн.
«О, господи, она здесь.
Я, наверное, сплю...»
— Привет, Ро.
— Я думала, куда ты пропал. Последние время дела тут не очень...
Она была лишь голосом во тьме, отдаленным и бесплотным. Никакого визуального сигнала.
— Прости, что не выходил на связь...
— Я и не ожидала. — Кажется, сейчас в ее голосе появилась теплота. Ироничная усмешка, по крайней мере. — Я уже не помню, когда ты заходил в последний раз...
— Ты же сама этого не хотела! Ты сказала...
— Я сказала, что не собираюсь возвращаться, дорогой. Сказала, что не хочу слушать, как ты тратишь наше время, пытаясь меня переубедить.
Он ничего не ответил.
— И я рада, что ты все-таки заглянул, — сказала она, помолчав. — Я рада тебя видеть.
— Я тебя не вижу, — тихо ответил Брюкс.
— Дэн, а зачем?
Он покачал головой.
— Это так важно? Ну я могу показать тебе... что-нибудь. Если так будет легче.
— Ро, тебе нельзя тут оставаться.
— Мы больше не будем об этом спорить, Дэн.
— Да сейчас не в этом дело! Все изменилось...
— Я знаю. Я на Небесах, а не на Андромеде. Могу видеть в реальности все, что захочу. Бунты, восстания, экологический коллапс. Plus ça change[27].
— Все стало гораздо хуже после гибели «Икара».
— Да, — медленно протянула она. — «Икар».
— Все натянуто до предела, перебои и потери повсюду. Мне понадобилось четыре попытки, чтобы только найти тебя, понимаешь? А Небеса — не самый малоизвестный адрес на планете. Вся система... страдает склерозом.
— Дэн, она уже много лет все забывает. Вот почему мы называем ее Сплинтернетом[28].
— А я не знал, — он слегка удивился.
— Ты в курсе, чем слон похож на шизофреника?
— Что?
— Слон ничего и никогда не забывает.
Он промолчал.
— Это шутка ИскИнов, — пояснила она, не дождавшись ответа.
— Кажется, хуже я не слышал.
— А у меня таких миллион в запасе. Ты уверен, что хочешь меня вернуть?
«Больше, чем когда-либо».
— Серьезно, как долго, по-твоему, можно оставаться нормальным, если помнишь все, что пережил? Забвение — благо для любой сети. Это не сбой, а адаптация.
— Чушь какая, Ро. Сеть теряет адреса, и это хорошо? А что дальше — станет напряжение ограничивать? Что произойдет, если сеть забудет подать энергию в «Тимминс»?
— Риск есть, — спокойно сказала она. — И я все понимаю. Бэкапы могут сдохнуть. Реалисты ударить. Борцы за права ИскИнов, скорее всего, до сих пор из принципа хотят расправиться со мной за военные преступления, и я не могу сказать, что виню их за это. Каждый новый день здесь может стать для меня последним, но чем это отличается от жизни там? — Брюкс уже открыл рот, но Рона это заметила и поспешила ответить сама:
— Я тебе скажу. Сейчас от меня никому ничего не нужно. Я никому не угрожаю. По сравнению с тобой мой след на Земле ничтожен, и забудь про свой любимый фетиш, я сейчас не про жизнь в палатках. Здесь я могу испытать все, что ты можешь в реальности, и еще миллиард других вещей. О, и кстати.
Она выдержала точную паузу в несколько миллисекунд:
— Мне не надо зарабатывать на жизнь убийством разумных существ.
— Никто не говорит, что тебе надо...
— А теперь давай посмотрим на твой мир. Заразная зомбификация, насколько мне известно, свирепствует, по меньшей мере, в двадцати странах. Реалисты и арьергардные католики расстреливают любого еретика, попавшего в прицел. Пищевое заражение грозит любому, кто не имеет принтера потребительского класса. Уже с десяток лет никто не следит за вымиранием видов, всем наплевать, и... О, кстати, ты слышал о новой военизированной эхопраксии, которая гуляет последнее время? «Джиттербаг» — так они ее назвали. Раньше был стандартный вид — «мартышка видит — мартышка делает», — а теперь, говорят, она мутировала: ты умираешь, танцуя, и прихватываешь с собой друга.
— Разница в том, — мрачно ответил Дэн, — что без электричества я хотя бы могу залезть под одеяло. А если энергию отключат на Небесах, вы все умрете через пять минут. Вы беспомощны, Рона, вы как в карточном домике, который только и...
Она не ответила. Он не закончил.
Брюкс задумался, насколько она изменилась, что осталось за этим нежным, неумолимым и нереальным голосом. Ее мозг не тронули или уже заменили гибридной имитацией из нейронов и арсенида? Какая часть его жены исчезла за два года? Постепенный каннибализм и непрерывная замена плоти минералами всегда пугали Брюкса до одури.
А она это полностью принимала.
— Я видел такое, — сказал он ей, — что может перевернуть мир.
— Мы все видели. Мир сейчас довольно шаткий.
— Ты можешь заткнуться и выслушать меня? Я не о треклятых новостях говорю, а о том, что... я видел такое... Я осознал, почему ты ушла, понял, наконец. Никогда не понимал, а сейчас, клянусь, присоединился бы к тебе в любую секунду, если бы мог. Но не могу. Для меня это не трансцендентальность и не восход в лучший мир, а будто смерть. Словно я сам исчезну, а на Небесах окажется мой двойник. В смысле мне даже от КонСенсусного имплантата в голове плохо. Будто все, что меняет мой разум, убивает меня. Понимаешь?
— Разумеется. Ты боишься.
Он печально кивнул.
— Ты всегда боялся, Дэн. Сколько я тебя помню. Ты всю жизнь вел себя как последний урод, чтобы люди об этом не узнали. Тебе повезло, что я вижу тебя насквозь, да?
Брюкс промолчал.
— Знаешь, что я еще вижу?
Он не знал. Понятия не имел.
— Твой страх делает тебя храбрым.
Мысль дошла до него не сразу:
— Что?
— Думаешь, я не знаю? Почему ты постоянно пререкаешься не с теми людьми? Почему саботируешь собственную карьеру? Почему противостоишь любому, кто имеет над тобой хоть какую-то власть?
Взбираешься по бесконечной лестнице навстречу голодному чудовищу. Лезешь в лабиринт, ловушку с живыми стенами. Нападаешь на девочку в два раза младше тебя за новость о том, что ты не сможешь вернуться домой.
«В последнем случае, конечно, гордиться нечем».
— Ты утверждаешь, что я так преодолеваю страх, — начал он.
— Нет, я говорю, что так ты ему поддаешься! Каждый раз! Тебе страшно, что тебя примут за труса, и ты постоянно прыгаешь со скалы, лишь бы доказать обратное! Думаешь, я никогда этого не видела? Ради бога, я была твоей женой. Видела, как у тебя тряслись колени всякий раз, когда ты выходил против очередного школьного громилы и, нарвавшись, получал в зубы. Все твоя чертова жизнь — нескончаемый акт гиперкомпенсации. И знаешь что, дорогой? Тем лучше. Потому что иногда люди должны стоять на своем, и кто, если не ты?
Сначала до него не дошло. Он лишь нахмурился, промотал в голове ее реплики и попытался понять, когда разговор успел свернуть на эти рельсы.
— Наверное, это самое приятное определение придурка, которое я когда-либо слышал, — наконец ответил Брюкс.
— Мне нравилось.
Он покачал головой:
— Впрочем, это не имеет значения. Я все равно не могу... последовать за тобой...
— Последовать за мной, — неожиданно ее голос стал безжизненным от пришедшей в голову мысли. — Ты думаешь...
«Она не выйдет, а я не могу войти...»
— Дэн, — в стене открылось окно. — Посмотри на меня.
Он отвернулся.
Но все же взглянул.
Увидел что-то, напоминавшее маринованный зародыш, а не взрослую женщину. Руки и ноги, прижатые к телу, вопреки манжетам на запястьях и лодыжках, сжимающимся микротрубочкам, которые растягивали конечности по три раза на дню в безнадежной борьбе с атрофией и сокращением сухожилий. Сморщенное лицо с безволосым скальпом и миллионом углеродных волокон, торчавших из затылка — парящих, словно нимб вокруг головы.
— Только дело не в теле, — сказало нечто ее голосом, но губы на лице не разжались.
— Рона, почему ты...
— Ты называешь мое состояние переменой, но это не так, — произнес голос. — Небеса — это не будущее, а убежище для трусов. Естественный заповедник для тех, кто не может адаптироваться. Воображаемое исполнение желаний для странствующих голубей. Думаешь, я лучше тебя? Нет, Небеса — свалка для бесполезных аутсайдеров. Тебе здесь не место.
— Бесполезных? — Брюкс заморгал, потрясенный. — Рона, даже не вздумай...