— Олеся не сходит? Там пекло, не стоит тащиться по улице.
— Олеси до завтра нет.
— Я бы сходил, но только после рабочего дня смогу. Я к вам и так вместо обеда вырвался. Так, ну легкие чистые, горло немного красное. Повода для паники нет, но ночка будет жаркой, — он улыбается и пытается повеселить Аленку, которая совсем не веселится.
Врач уходит, а я впадаю в уныние.
Когда в первый раз увидела на градуснике тридцать девять и три, Аленке было полгода. В тот момент мне казалось, что я ее теряю, никогда не чувствовала себя настолько беспомощной. Сейчас сердце, конечно, кровью обливается, но я уже понимаю, что к чему, и не позволяю себе паниковать.
Проходит несколько часов, жар потихоньку спадает, Аленка даже ест и рвется играть, но уже через пару часов я снова замечаю, что она становится вялой, пытается прилечь на пол и хнычет.
— Ну что такое, котик? Вот же противные зубки у Аленки... Сейчас станет немного прохладнее, и мы сходим с тобой до аптеки, подышим воздухом, он лечит, — она слушает меня пару секунд, а потом начинает вертеться и тереть глаза, запускать кулаки в рот и с психом чесать десны.
Я дергаюсь на стук в дверь, а Аленка, будто в поддержку моего раздражения, начинает плакать. С надрывом, во весь голос. К нам частенько и не совсем вовремя заходят соседки то по одному, то по другому поводу. У нас не проходной двор, но все прелести студенческой общаги.
— Заходите, открыто! — я не боюсь гостей, наоборот, подумываю не оставить ли с кем Аленку, чтобы самой сбегать до аптеки. Девочки рядом живут понимающие, хоть я и не особенно люблю напрягать их. Все-таки, находясь здесь с детьми, мы тоже создаем определенные проблемы в виде ночных криков и набираний ванночек, из-за которых заканчивается горячая вода. И это при том, что сами просим не шуметь после тихого часа.
— Не помешаю? — доносится голос.
Я так резко разворачиваюсь, что Аленка принимает это за игру и тут же успокаивается. А в моей комнате, крошечной и совершенно простецкой, стоит мой бывший босс с двумя пакетами в руках. Один, видимо, из аптеки. Второй из продуктового.
— Тут жарковато, — улыбается он как ни в чем не бывало и закрывает за собой дверь.
— Что вы здесь делаете?
— Я подумал, что вам может понадобиться помощь и… вижу, что не ошибся. Я купил лекарства. Все, что дали после слов «ребенок» и «зубы». Тут два жаропонижающих, какой-то гель для зубов и вот… другой гель. Мне сказали, он полезнее, а тот эффективнее, и я взял оба. Вот обеззараживающий спрей и для носа что-то, и...
Руслан не договаривает, потому что я растерянно смотрю на него. Этот контакт длится слишком долго, чтобы ничего не значить. Я отвлекаюсь только на хныканье Аленки, на которую не обращают внимание.
— Поставьте на тумбочку, пожалуйста, — прошу я, заставляя себя не броситься на шею к спасителю.
Нельзя, нельзя, нельзя.
Я придумываю сотню поводов, по которым он решил нам помочь, и надеюсь, что смотрю на него при этом не слишком подобострастно. Но он чувствует мою искреннюю благодарность и делает пару шагов, чтобы ободряюще похлопать по плечам.
— Считайте, что я сегодня за летнего Деда Мороза. Должны же у вас иногда случаться... чудеса?
Руслан — мастер приносить в мою жизньчудеса. И самое главное сейчас пытается отгрызть себе руку, чтобы почесать дурацкий зуб.
— Спасибо, — шепчу, чувствуя себя при этом слишком неловко, так как на плечах все еще покоятся ладони Руслана. Но вместо ответа он только чуть сжимает пальцы, будто в знак поддержки. — Ночь будет жаркой, — я стараюсь улыбнуться.
— Я к этому готов, — вдруг говорит он и улыбается. Ну какого черта, а? Почему я в каждом его слове снова читаю флирт, почему не выставляю его? Почему позволила катать коляску и вмешиваться? И завтраки дарить?
Опять. Опять. Опять.
А завтра его не станет и все.
— Вы сбежите через четверть часа, — мы почему-то беседуем полушепотом и с улыбками, будто заговорщики. Это что-то настолько новое, что у меня все внутри переворачивается, скручивается, жжется.
Я живо вспоминаю, как Руслан флиртовал со мной той нашей единственной ночью. Пьяно и искренне. Он не соблазнял, нет, он именно флиртовал, понимая насколько глупо это выглядит. Хохотала и я, и он. И, несмотря на боль и обиду, та ночь вызывает у меня лишь теплоту в груди, а не тоску. То, что было после, — совсем другое дело.
— Это мы еще посмотрим, — улыбается Руслан и тут же его внимание привлекает Аленка.
А дальше все, как на перемотке — бесконечные обтирания, лекарства и танцы с бубном, чтобы отогнать зубной зуд. В какой-то момент я перестаю замечать Руслана, он уже не кажется здесь неуместным. Хотя что я вру — в своем льняном светлом и явно дорогом костюме он в любом случае будет казаться вычурным на фоне тусклых стен с подтеками после прошлогоднего сезона ливней. Но он определенно не уходит ни через четверть часа, ни через тридцать минут. Он вообще будто бы никуда не собирается.
Руслан несколько раз выходит поговорить по телефону, и я думаю, что больше не увижу его, но он, словно назло, возвращается. В очередной раз он приносит крафтовые пакеты с чем-то безумно аппетитным, судя по аромату.
— Алис, вам нужно поесть, — говорит, коснувшись моего плеча, отчего я вздрагиваю. С трудом отрываю взгляд от уснувшей малышки и замечаю, что за окном вечереет. — Аленке нужна сильная мама.
Только я очень, очень слабая, потому что тону в зелени его глаз.
— Хорошо, — киваю и встаю, чтобы разложить еду из пакетов. И перестать наконец пялиться на него.
Глава 10
Руслан
Едва мы садимся на свободную койку перекусить едой из итальянского ресторана, накрыв вместо стола прикроватную тумбочку, как из соседней комнаты доносится громкая музыка. Из-за басов вибрируют даже стены, про выбор композиций, где живого места нет от нецензурной лексики, я вообще молчу. Я хмурюсь и перевожу взгляд на Алису, которая проверяет, спит ли ее дочь. Как вообще можно спать в таком шуме? Условия скотские.
— Это нормальное явление? — мой голос звучит с претензией, которую не получается скрыть.
— Да, мы с Олесей пытались ругаться, но это бесполезно. За стенкой живут бармены. Весь день спят после смен, а к вечеру просыпаются и начинают…
— А подать жалобу?
— Кому? Мы здесь сами на заячьих правах. С детьми официально проживать в общежитии нельзя, нам и так пошли на уступки. Аленка привыкла, ее шумом не разбудишь. То ли дело, когда тут устраивают вечеринки. К нам несколько раз заваливались пьяные парочки, пока мы против правил не врезали собственный замок.
— А зачем тогда вообще здесь жить? Вам плохо платят?
— Платят мне хорошо, но половину зарплаты уходит… — она запинается, краснеет и быстро меняет тему: — И вы реально думаете, что в сезон можно снять что-то по адекватной цене недалеко от центра? Не дай бог что случится, здесь я хотя бы могу прибежать к Аленке в любой момент. И тут есть отельный врач, который хорошо к нам относится. А если сейчас смотреть объявления, то, чтобы не помереть с голоду, мы можем снять комнаты на горе и с не намного лучшими условиями.
У меня нутро скручивает, потому что молодая и красивая, что уж там, девчонка с маленьким ребенком на руках мыслит не по возрасту рационально. Что ей приходится выживать, а не наслаждаться жизнью. Это не справедливо.
— Но все равно придется что-то искать, потому что новое руководство собирается здесь все перестроить.
Я даже давлюсь, когда она говорит это. Потому что перестройка жилья для работников было одной из тем на сегодняшнем совещании.
— Неужели вам не предоставят альтернативное жилье на время строительства?
Точно знаю, что предоставят. Если она соврет, мне будет легче в ней разочароваться.
— Предоставят. Точнее, нам выделяют десять тысяч рублей в месяц, на которые можно снять хостел неподалеку. В хостеле официально нельзя проживать с детьми, да и если бы разрешили…
Я сам был одним из тех, кто предложил это решение, и теперь понимаю, где просчитался. Кто мог подумать, что помимо молодых ребят, которым хостел и общага — одно и то же, тут живут такие девушки, как Алиса и ее подруга. Эмилия и слова о них не сказала, спокойно приняла предложение о хостеле. А мы все, конечно же, думаем лишь о собственной выгоде для себя и своего бизнеса, никто не думает о пешках, коими являются эти девочки.
— Но вы же можете обсудить вашу ситуацию с руководством в индивидуальном порядке, может, они пойдут навстречу…
— Спасибо за беспокойство вам. — Очень вежливо просит меня заткнуться и не нести чушь. Правда ведь ерунду говорю. Кто будет думать о матери с ребенком, когда на ее место желают попасть еще трое и работать за меньшую сумму, лишь бы греть задницу на берегу моря.
— А куда уходит половина вашей зарплаты? — спрашиваю, раз ударились в откровения, но Алиса делает вид, что не понимает меня. — Ну, вы оговорились поначалу, а мне по работе положено подмечать детали.
— Не думаю, что вам может быть это интересно, — парирует и отворачивается к Аленке, чтобы спрятать глаза.
— Если бы мне не было интересно… — начинаю, но мой голос тонет в басах. Я встаю и сжимаю кулаки, собираясь поговорить с соседями.
— Не нужно, пожалуйста, — останавливает меня Алиса, вскочив следом за мной. — Я не хочу проблем.
Ее ладошка, холодная на ощупь, сжимает мое запястье. Я смотрю на скрепленные руки, и когда она понимает, что сделала, быстро отшатывается и садится обратно.
— У меня платежи по кредитам, — знаю, что отвлекает, но позволяю ей это. Успокаиваюсь, сажусь. — Мама болела сильно и… нужны были дорогие лекарства. Она сама не хотела тратиться, потому что всегда повторяла, что жить нужно мне и Аленке, а она свое отжила и… У меня не было денег, мама работать тоже не могла в последние месяцы, но я так надеялась… Был врач один, он обещал, что вот сейчас точно все получится, и я верила. Лечение не помогло, но оставило меня в долгах. Я конечно же не жалею, но это создает определенные трудности нам.