Бог мой, пара дней – это же сорок восемь часов. Наедине с Киром. Я пропускаю вдох.
- Сэндвич будешь? – Скоморохин заглядывает в холодильник, задекорированный под старый шкаф. – Вечером приготовим креветки или рыбу.
Он достает из морозильной камеры лед, берет пузатые стаканы и разливает в них местный ром из рюкзака. Добавляет яблочный сок для меня и протягивает.
- За вечер откровений, - произносит и стучит о мой бокал еще до того, как я успеваю сообразить.
А затем просто выходит на улицу и приземляется на ступеньки. Я иду за ним.
Солнце поднимается все выше, лучи обжигают все сильнее. Через некоторое время я даже прячусь в тень, чтобы не превратиться в вареного рака – вчера уже чуть поджарила плечи.
Мы с Кириллом по-прежнему молчим, но это не вынужденное молчание. Оно комфортное. Мы будто потихоньку привыкаем к обществу друг друга, прячем иголки. Ром этому хорошо способствует, хотя дальше одного бокала мы не уходим.
Ближе к полудню Кирилл снимает майку и снова молча идет купаться. Я наблюдаю за ним с эстетическим наслаждением. В моем крохотном мирке он божественно красив. Весь день любовалась бы. И он предоставляет мне такую возможность. Возвращается не спеша, позволяет рассмотреть каждую мышцу, каждый участок оголенного тела. Дает время и силы честно признаться себе, что хочу его трогать, даже… целовать.
Чувства переполняют меня, когда он садится рядом, включает тихо переносную колонку, вытирает со лба воду и впервые заговаривает со мной.
- О чем ты думаешь?
О тебе.
- Ни о чем, - слишком резко отвечаю я и прикусываю язык, потому что знаю, что сдала себя по полной.
Кир
Вижу, что врет. Как же бесит! Почему она не признается в том, чего хочет? Очевидно же! Сдерживаюсь из последних сил. Меня вообще с большой натяжкой можно назвать терпеливым, а я держусь который день. Каждую ночь переживаю адский ад.
Дьявол, сколько раз в мыслях и фантазиях я забирался под ее простыню в отеле и делал с ней все, что желал – трахал, целовал, прижимал к себе! Сколько раз чуть не срывался, сколько раз хотел просто встать и пересечь комнату, чтобы взять свое! Но я прекрасно понимал, а сейчас еще более отчетливо понимаю, что нахрапом с ней не зайдет. Что, пока она не поверит в то, что сама этого хочет, не получится у нас продолжения. А я, кажется, впервые в жизни его яростно желаю.
- Ладно, что хочешь узнать? – рву себя для нее.
Я ведь не такой, не привык открываться да еще добровольно. И я догадываюсь, о чем спросит, но по собственной воле наступаю на минное поле.
Гайка оживает, перестает наконец изображать бездушного робота и показывает эмоции. Слежу за каждой, упиваюсь ее искренними, как у ребенка, чувствами, точно самым долбящим наркотиком. У нее такие красивые глаза.
- Откровение за откровение, - слегка осаживаю, когда уже спешит задать вопрос.
Ярослава замирает на миг, но все-таки решается.
- Что случилось с твоей мамой?
Удивляет меня. Снова. Думал, спросит, что со мной случилось, а она берет глубже. Зараза. Я уже был готов рассказать о себе – о простом мальчике, у которого от горя и страха съехала крыша, но она и здесь подловила.
Я ведь не плакал на похоронах. И когда переехал к отцу не ныл. Меня прорвало многим позже. Когда Марат в один из целой череды серых вечеров взорвал мой мир одной фразой: что мама умерла, потому что была алкоголичкой.
Я уже не сержусь на него. Сам понимаю, что дети обычно бездумно повторяют за взрослыми. Теперь я знаю, что он не преследовал цели уничтожить меня, но тогда разбил сердце в хлам. А ведь он просто злился на брата, который отобрал у него половину комнаты. Как итог, мы подрались, и меня переселили в гостиную. Вот, собственно, и весь сыр-бор.
Вспоминаю про Гайку, что ждет моего ответа с подкупающей покорностью. Собираюсь повторить заученную за многие годы причинно-следственную связь, которую рассказывал мозгоправу и в которую сам со временем поверил, но внезапно осекаюсь. Ведь уже знаю, что это не так. Ведь уже под другим углом смотрю на все.
- Мама погибла в автокатастрофе, потому что очень любила меня и хотела дать мне лучшую жизнь. Она погибла из-за гордости, потому что не брала денег у отца и гробила себя на работе. А я поехал головой, потому что эгоистично не верил, что она так просто меня оставит. Ха. Будто в этом есть ее вина.
Усмехаюсь горько. Слышу, как Ярослава придвигается ближе.
- Ты ничего не мог поделать. И она не могла, - говорит очевидные вещи, которые я не принимаю. – Ты должен простить себя, ты ни в чем не виноват. Ты должен отпустить ее.
Да что все заладили одно и то же? И она наслушалась на сеансах у мозгоправа? Я закипаю от злости в один момент.
- Я никому и ничего не должен.
- Ты должен себе! - громче и настойчивее заявляет.
Меня начинает трясти. С неба срываются крупные капли дождя. Сейчас даже я не понимаю причин, но паника снова подступает к воротам. И я с распростертыми объятиями встречаю ее, как старую знакомую. Ни хрена ничего не изменилось.
Так мне кажется до тех пор, пока маленькая ладошка не сжимает мою кисть до боли. Пока Ярослава не находит мои глаза, не ловит расфокусированный взгляд. Она чертовски просто тушит распаляющийся костер, будто разом накрывает толстым одеялом. Пфф… и нет огня. Только пепел многолетних страданий и тонкая струя дыма.
Кто знает, сколько времени мы смотрим друг на друга, ищем ответы на молчаливые вопросы, находим ли. Ливень уже во всю хлещет нас по щекам.
- Если я должен отпустить, то ты – принять. Себя. Перестать притворяться.
Гайка хмурит брови, будто не понимает о чем я. Касаюсь пальцами ее мокрых губ. Она больше не сопротивляется, послушно закрывает глаза.
- Вот об этом я говорю. Бесишь и не идешь из головы, - рычу, а после впиваюсь в ее рот.
Это так остро, что почти ранит. Так на грани, что за ней опустошение. Которое наполнит вновь. Только если не оттолкнет.
Пожалуйста, не отталкивай.
Я молю ее. Я целую, отдаю всего себя. Такого не случалось со мной. Я врываюсь языком, забываю про тормоза. Она невозможно вкусная, хочется сожрать ее, но что я буду делать потом? Притормаживаю, кусаю за ухом, а зараза пользуется. Выкручивается из моих рук и бросается к морю, которое беснуется так же, как и наши чувства.
- Ты от этого не сбежишь! – ору ей вслед, надрывая легкие.
Но она несется дальше и с разгона ныряет в волну.
Сумасшедшая! Больная! Я могу обозвать ее еще тысячей слов, но сути не изменит. Я помешан на ней, я хочу ее.
Блть.
Бегу по мокрому песку, заплетаясь в ногах. Чуть не падаю, но прыгаю следом за ней в воду.
Не сбежит.
Глава 27
Яся
Я выныриваю, но большая волна снова придавливает ко дну. Стараюсь не дышать, пробую открыть глаза. Страха нет, только растерянность. Слушаю внутренний голос и начинаю двигаться в сторону берега – если, конечно, не ошиблась в расчетах. Плыву, но течение мешает, сбивает с курса, беспощадно утягивает в Карибское, чтоб его, море.
Нехорошо.
Не успеваю начать паниковать. Меня крепко хватают за руку, а в следующую секунду я уже кашляю и разгоняю легкие, стоя лишь по колено в воде. Кирилл с силой встряхивает за плечи.
- Дура, ты что творишь?
Собираю мысли по углам, мотаю головой.
- Я не пытаюсь сбежать, не пытаюсь, - бормочу лихорадочно и задираю подбородок выше.
Волны приземляются в ногах, щекочут и шумят, ветер гоняет мурашки по коже.
- Что ты несешь? – не сдерживается Кир.
Он сводит красивые брови, и лицо из хмурого превращается в мрачное. Щемит в груди. Кирилл злится, кричит на меня.
- Ты можешь сказать мне, на хрена сиганула в воду?
- Я пыталась остыть! Чтобы не сгореть с тобой заживо!
Взгляд Скоморохина скользит по лицу, вспыхивает. Контакт. А затем Кирилл без слов обрушивается на мои губы. С яростью, с грубыми ругательствами, с привкусом рома и соли. Язык толкается в рот, вмиг дает понять, кто тут главный. А я молча рассыпаюсь, уже согласная на все, требующая еще больше.
Да, да и да! Это то, что я искала! Этого мне не хватало – взрыва, разряда в двести двадцать вольт, керосина для залежавшейся спички. Вот, кто мне нужен был. Этот самый парень, этот мужчина. Эти губы, что не щадят, эти пальцы, что до боли сгребают волосы на затылке и наматывают на кулак.
Из груди, прямо из сердца рвется сумасшедший, истерический смех. Я закидываю голову назад, подставляю лицо под хлесткие капли дождя, а Кирилл сжимает в объятиях и мучает шею. Как сладко он меня мучает!
Поцелуи – точечные удары плети, прикосновения… каждое – разрыв аорты. Их вообще очень много, эти жадные руки везде. Нетерпеливо исследуют мое тело, пока я трогаю и трогаю в ответ. Вот мой рай – бесконечно, без пауз касаться друг друга и каждый раз умирать маленькой смертью. Иначе никак. Иначе я высыхаю, как с…
Широкая ладонь ложится на шею, сдавливает, я пропускаю вдох.
- Прости, - говорит невнятно, - прости, я не контролирую себя с тобой.
Крепче вцепляюсь пальцами в рельефные плечи. Даю понять, что понимаю, что и со мной так. Мы словно держимся друг за друга, чтобы остаться рядом – не упасть и не взлететь.
Я совсем не пьяная – не пила толком, да и отрезвела, оказавшись в воде. Но все признаки на лицо: кружится голова, штормит в рызные стороны, хочется без остановки смеяться и нести чушь. И сердце стучит как ненормальное. Это все Кирилл, он опьяняет меня.
Вскрикиваю, когда подхватывает на руки и несет в сторону дома. Он играет не по правилам, я тоже в долгу не остаюсь. Провожу языком бесконечно длинную линию вдоль его шеи, подбираюсь к уху и сильно кусаю мочку.
- Я хочу тебя, - шепчу очень тихо, но он слышит.
Глаза распахиваются, на щеках выделяются скулы, рычит. Я начинаю брыкаться, чтобы стать на землю, но он опрокидывает меня на спину прямо на крыльце, не дойдя до двери всего пару шагов. Ступени больно впиваются в ребра, но я даже не думаю возразить. Все это так… реально?