Шутливое настроение маркграфа вмиг улетучилось.
– Худшая из задач.
Бришен расстался с остальными под холодным зимним небом. Как и в случае с Ондрашем, он поклонился Гайрису, выразил свою благодарность и пообещал любую помощь в будущем, если она понадобится. Он и Серовек взялись за руки.
– Счастливого пути, друг. Похоже, я останусь перед тобой в вечном долгу.
Беладин отпустил ладонь Бришена и ударил по бицепсу. Рука Бришена на мгновение онемела даже сквозь двойные слои кольчуги и мягкого гамбезона.
– Никаких долгов, – заверил Серовек. – Но я хочу получить приглашение на следующий фестиваль Кихаки, и ты позволишь мне пригласить на танец прекрасную Ильдико.
– Я прослежу, чтобы на кухне приготовили для тебя пирог со скорпидом.
Серовек ухмыльнулся.
– Ты всегда был замечательным хозяином, Бришен Хаскем.
Бришен проводил их взглядом и повернул коня к Саггаре. В отличие от вухани, бег земной лошади не покрывал лиг за считаные минуты, и он достиг ворот города лишь к середине утра следующего дня.
На лугах, простиравшихся от молодого леса до крепости, не было палаток и множества каи, которые прибывали сюда последние недели. Несколько юрт стояли вдоль линии деревьев. Небольшие стада лошадей паслись на короткой ломкой траве, выглядывающей из-за неглубоких снежных сугробов. Возможно, каи вернулись в свои дома, но они оставили после себя вытоптанное болото, усеянное остатками лагерных костров и разбросанными костями животных. Бришен предположил, что пройдет два лета, прежде чем луга вернут себе этот клочок земли и уничтожат любой намек на то, что когда-то здесь ютилось полкоролевства.
Его дыхание висело в воздухе туманным облачком, но Бришен не обращал внимания на холод. Впереди маячила Саггара, крепость с укреплениями и легионами солдат. Когда-то это был летний дворец одного из предков Бришена. Теперь он снова стал центром власти. Далеко не такой величественный, каким когда-то был королевский дворец в Харадисе, но не такой призрачный.
Ильдико ждала его за этими стенами, как и племянница, которой он теперь отдаст свою корону. Бришен ухмыльнулся и пустил лошадь галопом.
На самом деле он не верил, что сможет проникнуть в крепость незамеченным, но вздрогнул от шума и криков, поднявшихся в тот момент, как его заметили. Бришен въехал во двор замка, спрыгнул с седла и бросил поводья потрясенному конюху. Каи кланялись, пока он шел ко дворцу, некоторые протягивали руки, чтобы коснуться его. Он не останавливался, не задерживался поговорить или поприветствовать тех, кто звал его или умолял подождать.
Управляющий замер и упал на колени при его виде. Бришен остановился лишь для того, чтобы приподнять мужчину за тунику, и задал самый важный вопрос, который когда-либо задавал один мужчина другому:
– Где моя жена?
– Дикая… – Месуменис не успел договорить, как Бришен бросился по коридору через наполненную суетой кухню и в заднюю дверь, которая вела в дикие апельсиновые рощи.
Он остановился, дыхание участилось до резких вздохов.
Ильдико сидела на скамейке в одиночестве. Бледное лицо повернуто к солнцу, глаза закрыты. Она не слышала, как он подошел. Скамейку Бришен приказал поставить именно в этом месте. Возле каменной стены, рядом с потайной нишей, где он много лет назад спрятал огонь жизни сестры Анакнет от их матери.
Он планировал однажды, после смерти Секмис, отправить его в Эмлек. Теперь же понял, что не желает расставаться с ним. Огонь жизни Анакнет не содержал полезных знаний для будущих поколений. Его важность заключалась исключительно в личной ценности, которую Бришен придавал связи с сестрой. Огонь останется здесь. Хотя у него, вероятно, больше нет возможности вызвать нежную искру и увидеть краткое, смутное воспоминание, но он сохранил в своем сознании образ крошечного личика, такой же ясный, как и тогда, когда ему было одиннадцать лет. Как хорошо, что он нашел человека, которым дорожил больше всех на свете, рядом с сокровищем, ради спасения которого бросил вызов злобной королеве.
Эйдолон – изломанное существо. Мощное, но неполное. Снова объединив душу с телом, он все еще не чувствовал себя целым – до сих пор, пока не оказался рядом со своей гаури, окутанной спокойным достоинством. С бледным лицом, обращенным к солнцу.
Ильдико что-то насторожило, возможно, она почувствовала, что за ней наблюдают, или услышала прерывистое дыхание, когда Бришен залюбовался ее аристократическим профилем, очерченным в утреннем свете. Она открыла глаза, но не пошевелилась, только искоса взглянула на него. Он даже не вздрогнул.
– Ты настоящий? – спросила она нерешительным голосом. – Или желанный плод моего воображения?
Бришен пробирался по узкой тропинке, прорезанной между апельсиновыми деревьями, и ветка дерева зацепилась за наплечник. Он протянул руку, отметив, как та дрожит. Ильдико не колеблясь сжала его пальцы. Она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но он остановил ее, прижав палец к губам. Бришен потянул жену со скамейки и заключил в объятия.
Легче пуха чертополоха и даже мягче. Он понес ее обратно в дом, через кухню, мимо глазеющих слуг, вверх по лестнице и в коридор, где их ждала спальня. Ни один из них не произнес ни слова, и Бришен крепче сжал объятия, когда Ильдико прижалась лицом к изгибу его шеи.
Бришен встретил горничную Ильдико на полпути по коридору. Глаза Синуэ округлились, а челюсть отвисла, а затем служанка убежала в противоположном направлении, обратно в его спальню, из которой только что вышла. К тому времени, как Бришен завернул за угол, у его двери собралась небольшая толпа с Синуэ во главе. На этот раз горничная поклонилась, проходя мимо него, и усмехнулась. Двое солдат последовали за ней, а за ними сонная молодая каи, которую он не узнал, обнимающая знакомое дитя. Его племянницу. Еще двое солдат стояли по бокам от нее, и все поклонились Бришену, без слов направляясь к лестнице.
Бришен нарушил навязанное им самим молчание.
– Боги милостивые, жена, сколько людей сейчас спит в нашей комнате?
Ее затрясло от тихого смеха.
– Только няня и королева, и то это больше для моего спокойствия.
Она поцеловала его в шею с нежным трепетом, заставив ускорить шаг. Бришен пинком захлопнул за собой дверь и осторожно поставил свою драгоценную ношу на ноги.
Мир сжался до освещенной свечами спальни и их двоих. Они снова замолчали, и Бришен радовался тишине. Он не желал тратить время или силы на слова. Сейчас ему больше всего хотелось заново узнать свою жену, убедиться, что она не просто видение, сотканное из снов, которые снились ему в самые мрачные часы.
Ильдико стояла неподвижно под его пристальным взглядом, лишь изредка подрагивая от его прикосновений. Бришен касался ее повсюду. Стройной шеи, плеч, двойной выпуклости ключиц и впадинки на шее. Она закрыла глаза, когда его пальцы скользнули по изгибу грудей, нежно обхватывая, а затем переместились на живот и талию.
В свете свечей волосы Ильдико отливали не так, как на солнце, смягчая огненно-красный, они переливались, а не пылали. Частично поднятые локоны были заплетены в корону. Бришен распустил ее, и косы упали на спину. Он не торопясь расплел каждую, пока длинные волны не заструились по плечам и груди. Он хотел притянуть ее к себе, но остановился.
Его доспехи стали стеной между ними. Он умело сбросил все, пока, обнаженный, не заключил Ильдико в крепкие объятия. Нежные пальчики впились в его руки, но затем разжались. Ладони скользнули по твердым мышцам плеч и спины. Бришен зарылся лицом в волосы Ильдико и вдохнул аромат дикого апельсина и мяты.
Она само воплощение жизни, надежды и силы, и Бришен упивался всеми тремя, когда наклонил голову, чтобы страстно поцеловать любимую. Простого покроя платье вскоре лежало брошенным в изножье кровати. Бришен ртом и руками наносил на ее тело карту желанных изгибов, заново открывая те места, на которые заявлял права много раз с момента их свадьбы. Этого всегда было и будет недостаточно.
Когда Ильдико с хриплым стоном выдохнула его имя и прижалась бедрами к его бедрам, Бришен забыл обо всем: о королевствах и хрупких королевах, потерянном монахе и павших городах – он нашел утешение и блаженство в любящих объятиях.
Потом, в сгущающихся сумерках, они лежали, свернувшись калачиком, друг против друга. Бришен молчал, не переставая гладить длинные волосы Ильдико. Первые горячие слезы потекли по его шее и вскоре превратились в реку. Любимая тихо всхлипывала, намочив его волосы и подушку, в которую спрятала лицо. Она крепко обхватила его руками и ногами, бесчисленное количество раз повторяя имя, пока рыдания не стихли. Наконец, Ильдико расслабилась в его объятиях.
– Кажется, я утопила тебя, – сказала она и икнула у его уха.
Бришен откинулся назад, чтобы лучше видеть ее лицо. Полностью разбитая. Кожа в пятнах, и глаза, почти заплывшие от слез. Она схватила уголок одеяла, вытирая нос. Бришен находил ее дрожащую улыбку очаровательной и завидовал ее способности плакать. К сожалению, каи не плакали. Однако, когда у него появится время, Бришен намеревался скрыться в апельсиновой роще, где росли самые дикие и колючие деревья, и там выразить горе в одинокой заупокойной молитве.
– Выходит, ты по мне скучала, – мягко поддразнил он.
Она икнула и стукнула его по руке.
– Только немного. Это не причина раздувать твою гордыню.
Между ними воцарилось уютное молчание, пока Ильдико не обхватила его щеку ладонью и несколько мгновений пристально вглядывалась в глаза.
– Какие ужасы тяготят твою душу? – спросила она и провела большим пальцем по его лбу. – Я вижу их на твоем лице, в изменяющемся оттенке глаза. Неужели ты не позволишь мне облегчить твою ношу, Бришен?
Он поймал ее ладонь и поднес к губам для поцелуя.
– Ты уже это сделала, жена. Ты – мое пристанище и тихая гавань.
Когда он сможет об этом говорить, то расскажет ей о времени, когда он был противоестественным существом великой силы, о том разрушительном чувстве пустоты и глубокой скорби по благородному монаху, потерянному из-за происков безжалостной судьбы. Но сейчас он хотел просто наслаждаться присутствием и объятиями жены: в постели, которую они делили, в крепости, которой он правил, в королевстве, которое еще не погибло.