Помимо башни, на Выставке не было больших технологических чудес, чем те, которые можно было найти на выставке компании Эдисона площадью в один акр в огромной Галерее машин. Уильям Хаммер, руководивший сорока пятью ассистентами, более чем преуспел в демонстрации всех изобретений Эдисона, прославляя все еще новое чудо электричества. Было широко распространено мнение, что «чем Эйфель является для внешней части этой экспозиции, тем Эдисон является для интерьера. Он возвышается на голову и плечи в личном значении над любым другим человеком… Его экспонаты занимают почетное место, самое большое пространство, отведенное какой-либо одной тематике». Журналу «Инжиниринг» потребовалось четырнадцать выпусков, чтобы охватить их все. На центральной генерирующей станции Эдисона были искусно выставлены тысячи ламп накаливания всех размеров, форм и цветов, а также «фонтаны света», яркие и красивые. Посетители восхищались многочисленными вариациями телефона и телеграфа, которые посылали сообщения туда и обратно на маленький движущийся поезд. Здесь у людей был проблеск будущего, преобразованного технологией: безопасное, легкое освещение для их домов и рабочих мест; быстрая и простая связь по телефону. Конечно, только самые состоятельные могли позволить себе такую роскошь.
Но бесспорной технологической сенсацией Всемирной выставки – к восторгу Эдисона – стал его недавно усовершенствованный говорящий фонограф. Хотя машина, безусловно, была способна воспроизводить музыку, Эдисон представлял себе фонограф в основном «только для деловых целей». В Париже впервые устройство было доступно широкой публике, которая не могла им насытиться. Со дня открытия многие тысячи посетителей ярмарки стояли в длинных, медленных очередях, чтобы услышать человеческий голос, – они могли выбирать из пятидесяти различных языков, – записанный на восковых цилиндрах и воспроизведенный на одном из двадцати пяти фонографов. Когда подходила чья-то очередь, он осторожно брал маленькие наушники, прикрепленные проводом к аппарату (по пять на аппарат), вставлял их в уши и внимательно прислушивался. Почти безошибочно выражение удивления вскоре появлялось на его лице. С таким количеством ожидающих в очереди каждый слушатель был ограничен тремя минутами.
Посетители ярмарки, насытившиеся современным оборудованием или поучительными экспонатами по изготовлению шоколада и шампанского, могли переместиться в «деревни», демонстрирующие новые колонии Франции. Ближайшей была улица рю дю Кэр, египетская рыночная улица, с разрушающейся мечетью с минаретами и высокими белеными зданиями по обе стороны, каждое из которых было отделано типичной красивой плиткой, резными деревянными дверями и арочными окнами. Дерзкие молодые погонщики ослов в длинных синих туниках добавляли настоящего колорита, когда они скакали вверх и вниз по оживленному базару под открытым небом. Во многих маленьких магазинчиках на улице местные ремесленники ковали медные подносы, бросали керамику, вырезали изящную резьбу или изготавливали изделия из кожи, в том числе богато украшенные седла. И, как на любом хорошем восточном базаре, торговцы коврами угощали покупателей стаканами чая.
Из маленьких кафе доносилась экзотическая музыка арабских оркестров. Посетители ярмарки осторожно вошли внутрь, чтобы сесть за маленькие столики и взбодриться крошечными чашечками крепкого горького кофе, или блюдами ледяного шербета, или даже вкусным десертом рахат-лукум. Большинство из них были поражены в первые дни ярмарки, обнаружив, что в этих кафе были представлены египетские танцовщицы. Танец дю вентр, или танец живота, быстро стал одной из бесспорных сенсаций ярмарки.
Египтянки выступали в течение получаса в течение дня и вечера в «полудюжине грязных кафе», сообщил Уильям Браунелл, тридцати восьми лет, ветеран «Нью-Йорк уорлд». Он предвзято относился к этому особому увлечению, описывая исполнителей как
«абсолютно механических и вялых… для размышляющего человека на самом деле зрелищем была аудитория».
К его ужасу, слишком много женщин бесстыдно присутствовали в кафе, жадно разглядывая полуобнаженные изгибы своих иностранных сестер.
«Женщины почти забыли о приличиях, толпясь, чтобы лучше видеть, перегибаясь через спинки стульев, в сосредоточенном, поглощенном внимании».
Те, кому надоели прелести этого искусственного маленького Египта, могли познакомиться с другими колониальными царствами Франции во второй части ярмарки, расположенной на около дворца инвалидов, куда лучше всего добраться по специально установленной игрушечной железной дороге Дековиль. Миниатюрный поезд, который совершил двухмильное путешествие по периметру двух ярмарочных площадей, также быстро стал популярным: «Это очень шаткая, покачивающаяся маленькая железная дорога, на которой повсюду и вдоль ее маршрута развешаны объявления, предупреждающие вас на каждом известном языке не высовывать голову, руки или ноги, и если вы помните это предписание и держитесь очень крепко, вы не выпадете. Когда вы выходите на эспланаду, вы удивляетесь, почему вы так долго оставались на Марсовом поле, потому что это, пожалуй, еще более восхитительно. Арабы величественно расхаживают в своих белых бурнусах и позволяют вам осмотреть их палатки. Китайцы без обуви и в огромных шляпах пролетают мимо, неся пассажиров в своих пусс-пуссах и смеясь, как будто это довольно весело и вовсе не является тяжелой работой».
Павильон Египта на парижской всемирной выставке. 1889 год.
На эспланаде «арабские, мавританские и турецкие зазывалы привлекают толпы людей. Здесь мужчины шьют обувь; там женщины ткут одеяло, мучительно вытягивая нить взад и вперед, даже без челнока. В павильоне Марокко подают ужин, и двое мужчин, полулежа на ковре, опускают руки вместе в блюдо». Многие французские граждане впервые увидели некоторые народы своей новой обширной колониальной империи. Посетителей ярмарки манил «запах восточных специй и североафриканского кускуса, звуки сенегальских тамтамов, полинезийских флейт и аннамитских гонгов, вид мусульманских минаретов и камбоджийских храмов. На базарах больших алжирских и тунисских павильонов мастера изготавливали ювелирные изделия, тонко выделанную кожу и яркие гобелены». Все очаровательные возможности были ошеломляющими. Один репортер размышлял о дне, когда он «позавтракает в Сиаме, пообедает в Бухаресте, выпьет чай у настоящих индийцев и закурит сигарету “Хедив” на египетском концерте, где танцовщица Айша, по меньшей мере, не кажется далекой».
Дикий Запад Буффало Билла
В субботу 18 мая le tout Paris[19] устремился к Дикому Западу Буффало Билла в зеленых окрестностях парка Нейи. К двум часам выдающаяся публика, включая бывшую королеву Испании Изабеллу II, принцев, графов, генералов, политиков высокого ранга и известных артистов, настолько заполнила трибуны (вместимость пятнадцать тысяч человек), что на них оставались только стоячие места. Вся американская колония, настроенная патриотически, присутствовала, нервно задаваясь вопросом, что, черт возьми, французы сделают из такого уникального зрелища янки.
Уильям Фредерик Коди, более известный по своему прозвищу Буффало Билл, – бывший американский солдат, охотник, владевший одним из самых известных шоу из мира американского Дикого Запада.
В популярном зрелище «Дикий Запад» воспроизводились картины из быта индейцев и ковбоев: военные танцы, родео, состязания в стрельбе. К участию в этих шоу Буффало Билл привлек множество настоящих ковбоев и индейцев. С представлениями «Дикого Запада» Буффало Билл объездил всю Америку, именно благодаря ему мы имеем в массовой культуре устойчивые классические образы. Будучи прекрасным стрелком и опытным охотником, Буффало Билл не раз выступал в качестве егеря и проводника при организации охоты для важных персон. Так, в январе 1872 года он организовал охоту для сына императора Российской империи Александра II великого князя Алексея Александровича.
Роль индейцев была одновременно существенной и аномальной на Диком Западе. По крайней мере, на больших шоу с ними обычно обращались и платили им столько же, сколько и другим исполнителям. Они могли путешествовать со своими семьями и зарабатывали на жизнь, что было невозможно для них в их резервациях. Буффало Билл и другие поощряли их сохранять свой язык и ритуалы. Они получили доступ к политическим и экономическим лидерам, и их причины иногда обсуждались в опубликованных шоу-программах. И все же они считались стереотипными воинами в боевых шлемах, последними препятствиями на пути цивилизации. Таким образом, им приходилось каждую ночь заново вести проигранную войну; и их пустая победа в актах Литл-Биг-Хорна снова и снова демонстрировала своим зрителям оправдание американского завоевания.
Первое выступление Уильям Коди на выставке называлось «Седло», ранее оно было исполнено лишь раз, в честь президента Третьей Республики Сади Карно[20]. Ковбойский оркестр заиграл веселую мелодию, когда морские пехотинцы США вошли вместе с американским министром Робертом Лейном, который затем ждал, чтобы поприветствовать президента и мадам Карно и сопроводить пару в ложу, задрапированную триколором.
С этими словами оратор Дикого Запада Фрэнк Ричмонд вышел на арену, где висел огромный холст, на фоне которого виднелись скалистые горы и одинокие сосны, напоминающие об американском Западе. Ричмонд, чей голос был уподоблен паровой каллиопе, храбро начал декламировать «l’histoire de l’ouest sauvage de Buffalo Bill» в недавно заученной французской версии сценария повествования. На переполненных трибунах французская аудитория коллективно нахмурила брови, пытаясь понять, на каком языке может говорить этот впечатляющий человек. Ричмонд заявил в своей заученной наизусть фразе на французском, что предстоящее представление основано на реальной и правдивой истории XIX века, об укрощении белым человеком Дикого Запада и индейцев. Затем на сцену вышли множество кричащих ковбоев, которые с грохотом скакали на своих лошадях, выполняя трюки с веревкой. Дальше на сцену вышли сто индейцев, в блестящей боевой раскраске и шляпах с перьями они представляли устрашающее зрелище, а оратор Ричмонд называл каждого вождя по имени. Следующими по сцене проехали мексиканские вакерос