9.
Во многих критических письмах Эйнштейна спрашивали, почему он решил выступить в защиту Розенбергов, а не девяти посаженных за решетку Сталиным врачей-евреев, которым приписывалось участие в сионистском заговоре с целью убийства советских лидеров. Среди тех, кто публично обвинил Эйнштейна в том, что воспринималось как двойные стандарты, были издатель газеты New York Post и редактор журнала The New Leader10.
Эйнштейн был согласен: действия русских необходимо осудить. “Извращение правосудия, проявляющееся во всех разыгранных русским правительством официальных судебных процессах, безусловно, заслуживает порицания”, – написал он. И добавил, что личные обращения к Сталину, вероятно, не принесут особого результата, но, возможно, может помочь совместное заявление группы ученых. Поэтому он связался с лауреатом Нобелевской премии по химии Гарольдом Юри и еще несколькими другими учеными и договорился, что такое заявление будет написано. “Эйнштейн и Юри атакуют антисемитизм красных”, – сообщила The New York Times11. (Через несколько недель после смерти Сталина врачей выпустили.)
С другой стороны, во многих письмах и заявлениях Эйнштейн подчеркивал, что американцы не должны позволить страху перед коммунизмом заставить их отказаться от столь ценимых ими гражданских свобод и права на свободомыслие. В Англии много своих коммунистов, указывал он, но люди там не позволили довести себя до безумия расследованиями по делам о посягательстве на внутреннюю безопасность. Американцы тоже этого позволять не должны.
Вильям Фрауэнгласс
Каждый год универсальные магазины Lord&Taylor вручают премию, которая, особенно в 1950-е годы, могла показаться необычной. Ею награждают за независимое мышление, и Эйнштейн был подходящей фигурой. Он получил эту премию в 1953 году за нонконформизм в научных вопросах.
Эйнштейн гордился этой чертой своего характера, помогавшей ему, как он знал, многие годы. “Мне доставляет большое удовольствие видеть, что упрямство неисправимого нонконформиста приветствуется с таким энтузиазмом”, – сказал он в радиовыступлении по случаю вручения премии.
Хотя премия вручалась за нонконформизм в науке, Эйнштейн использовал этот повод, чтобы обратить внимание на расследования, проходившие по рецепту Маккарти. Для него свобода в области мысли была связана со свободой в мире политики. “Бесспорно, здесь мы имеем дело с нонконформизмом в труднодоступной области наших устремлений, – сказал он, имея в виду физику. – Ни одна из комиссий Сената до сих пор не сочла нужным взвалить на себя обязанность сражаться на этом поле с опасностями, угрожающими внутренней безопасности некритически настроенного или запуганного гражданина”12.
Эту речь услышал школьный учитель из Бруклина Вильям Фрауэнгласс, которого за месяц до того вызвали для дачи показаний в подкомитет Сената по вопросам внутренней безопасности, занимавшийся расследованием деятельности коммунистов в средней школе. Он отказался говорить и теперь хотел узнать у Эйнштейна, был ли он прав.
Эйнштейн тщательно продумал ответ и сказал Фрауэнглассу, что тот может сделать его слова достоянием гласности. “Реакционные политики посеяли подозрение к любой интеллектуальной деятельности, – написал Эйнштейн. – Теперь они стараются подавить свободу преподавания”. Что должны сделать интеллектуалы для борьбы с этим злом? “Честно говоря, я вижу только революционный путь – отказ от любого сотрудничества в духе Ганди, – заявил Эйнштейн. – Каждый интеллектуал, вызванный в один из таких комитетов, должен отказаться давать показания”13.
Опыт Эйнштейна, всю жизнь двигавшегося против ветра, позволил ему оставаться спокойным и непреклонным во времена маккартизма. В то время, когда от граждан, проверяя их лояльность и лояльность их коллег, требовали называть фамилии и давать показания во время расследований, он разработал простой подход. Он говорил людям: не сотрудничайте.
Он чувствовал, о чем и сказал Фрауэнглассу, что это следует делать на основании Первой поправки к Конституции, гарантирующей свободу слова, а не прибегать к “уловке”, используя Пятую поправку, защищающую от возможности самооговора. Поскольку в обществе интеллектуалы играют особую роль защитников свободомыслия, говорил он, их обязанность – отстаивать Первую поправку. Эйнштейн все еще был в ужасе от того, что большинство интеллектуалов Германии приняли, не сопротивляясь, приход к власти нацистов.
Когда письмо Фрауэнглассу было опубликовано, шквал народного недовольства был еще выше, чем в связи с прошением в защиту Розенбергов. Обличительная страсть всех обозревателей страны была направлена на Эйнштейна.
The New York Times: “В этом случае жесткие и незаконные проявления гражданского неповиновения, к которым призывает профессор Эйнштейн, – это борьба с одним злом с помощью другого. Ситуация, против которой восстает профессор Эйнштейн, конечно, требует корректировки, но ответные действия не связаны с противостоянием закону”.
The Washington Post: “Своим безответственным предложением он перевел себя в категорию экстремистов. Он еще раз доказал, что научный гений не гарантирует прозорливости в делах политических”.
The Philadelphia Inquirer: “Вызывает особое сожаление, что столь чтимый ученый такого уровня позволяет использовать себя в качестве инструмента пропаганды врагами страны, предоставившей ему такое надежное убежище… Доктор Эйнштейн спустился с небес, чтобы с плачевным результатом побаловаться идеологией и политикой”.
The Chicago Daily Tribune: “Всегда удивительно обнаружить, что человек, обладающий столь выдающимися интеллектуальными способностями в одной из областей, является простаком или даже болваном в других”.
The Pueblo (Colorado) Star-Journal: “Он должен был бы знать это лучше всех. Эта страна защитила его от Гитлера”14.
Обычные граждане тоже не отставали. “Посмотритесь в зеркало, и вы увидите, как позорно вы выглядите – нестриженый, как дикарь, и в русской шерстяной шапке, как большевик”, – заявлял Сэм Эпкин из Кливленда. Настроенный против коммунистов обозреватель Виктор Ласки послал ему длинный, написанный от руки текст: “Ваш новый разнос общественных институтов этого великого государства окончательно убедил меня, что, несмотря на ваши огромные научные познания, вы идиот, представляющий угрозу для этой страны”. А Джордж Стрингфеллоу из Ист-Ориндж, Нью-Джерси, не разобравшись, заметил: “Не забывайте, вы покинули коммунистическую страну, чтобы жить здесь, где вы можете быть свободны. Не злоупотребляйте этой свободой, сэр”15.
Сенатор Маккарти тоже выступил с угрозами, хотя из-за общественного положения Эйнштейна и не столь яростными. “Каждый, кто советует американцам не выдавать известную им секретную информацию о шпионах и саботажниках, сам является врагом Америки”, – сказал он, не упоминая прямо Эйнштейна или его высказывания16.
Однако в этот раз писем в поддержку Эйнштейна было больше. Один из наиболее забавных откликов прислал его друг Бертран Рассел. “Вы, по-видимому, полагаете, что необходимо всегда подчиняться закону, как бы плох он ни был, – написал этот философ в The New York Times. – Вынужден предположить, что вы осуждаете Джорджа Вашингтона и придерживаетесь того мнения, что ваша страна должна вернуться к вассальной зависимости от ее королевского величества королевы Елизаветы II. Как верноподданный британец я, конечно, приветствую такую точку зрения, но, боюсь, в вашей стране поддержки она не получит”. Эйнштейн написал Расселу благодарственное ответное письмо, жалуясь: “Все интеллектуалы этой страны, вплоть до самого зеленого студента, основательно запуганы”17.
Абрахам Флекснер, уже покинувший Институт перспективных исследований и живший на Пятой авеню, воспользовался случаем, чтобы восстановить отношения с Эйнштейном. “Как американец я благодарен вам за письмо мистеру Фрауэнглассу, – написал он. – Вообще американские граждане вели бы себя более достойно, если бы полностью отказывались отвечать на вопросы об их личных мнениях и убеждениях”18.
Одним из самых трогательных было письмо от подростка, сына Фрауэнгласса. “В эти тревожные времена ваше заявление – одно из тех, что могут изменить курс этого государства”, – говорил мальчик, и в его словах было зерно истины. Он сообщал, что до конца жизни будет беречь письмо Эйнштейна, а в конце в виде постскриптума добавил: “Мои любимые предметы те же, что и у вас. Это математика и физика. Сейчас я изучаю тригонометрию”19.
Пассивное сопротивление
Многие инакомыслящие просили Эйнштейна вступиться за них, но он раз за разом отказывался. Он сделал то, что считал нужным, и не видел, почему он и дальше должен принимать участие в драке.
Но одному человеку Эйнштейн помочь согласился. Это был Альберт Шэдовиц, профессор физики, во время войны работавший инженером. Он участвовал в создании профсоюза, вытесненным со временем из рабочего движения, поскольку среди его членов были коммунисты. Сенатор Маккарти хотел доказать, что этот профсоюз связан с Москвой и представляет угрозу для оборонной промышленности. Шэдовиц, который был членом коммунистической партии, решил использовать для защиты Первую, а не Пятую поправку к Конституции, как и советовал Эйнштейн Фрауэнглассу20.
Шэдовиц так волновался, что решился позвонить Эйнштейну и просить о поддержке. Но номера Эйнштейна в телефонной книге не было. Поэтому он сел в машину в Нью-Джерси, доехал до Принстона и появился на пороге дома Эйнштейна, где его встретила Дукас – верный телохранитель Эйнштейна. “Вам назначена встреча?” – грозно спросила она. Он сознался, что нет. “Вы не можете просто так прийти и поговорить с профессором Эйнштейном”, – заявила она. Но, когда Шэдовиц объяснил, в чем дело, Дукас какое-то время разглядывала его, а потом взмахом руки показала, что он может войти.