Хотя между ними было много общего, на мир они смотрели столь по-разному, что напряженные отношения между ними были предопределены. В науке Милликен был столь консервативен, что сопротивлялся эйнштейновской интерпретации фотоэлектрического эффекта и отказу от эфира даже после того, как это подтвердили его собственные эксперименты. В политике он был еще более консервативен. Это был крепкий, атлетически сложенный сын проповедника из Айовы. Его склонность к замешанному на патриотизме милитаризму была столь же ярко выражена, как отвращение Эйнштейна ко всему связанному с войной.
Более того, под руководством Милликена Калтех развивался за счет щедрых пожертвований настроенных так же, как и он, консерваторов. Убеждения Эйнштейна, пацифиста и социалиста, раздражали многих из них. Они настоятельно советовали Милликену удерживать Эйнштейна от заявлений, касающихся земных, а не космических материй. Как написал об этом генерал-майор Амос Фрайд, нужно не стать “помощниками и соучастниками обучения молодежи этой страны предательству из-за того, что мы принимаем у себя д-ра Альберта Эйнштейна”. Милликен ответил одобрительно, осудив призыв Эйнштейна к сопротивлению милитаризму. Он решительно утверждал, что “замечание о 2 %, если такое вообще было сказано, невероятно услышать от человека, обладающего опытом”50.
Особо презрительно Милликен относился к Эптону Синклеру, писателю, известному представителю “разоблачительной журналистики” и защитнику профсоюзов, которого он называл “самым опасным человеком в Калифорнии”. Так же он относился и к актеру Чарли Чаплину, чья мировая слава была сравнима разве что со славой Эйнштейна, а левизной взглядов он даже перегонял последнего. Во многом именно благодаря волнению Милликена Эйнштейн быстро сдружился с обоими.
До приезда в Калифорнию Эйнштейн переписывался с Синклером, оба были приверженцами социальной справедливости, а по приезде он с удовольствием принимал многочисленные приглашения Синклера на разного рода ужины, вечера и собрания. Он даже остался вежлив, хотя и позабавился, попав на курьезный спиритический сеанс в доме Синклера. Когда миссис Синклер подвергла сомнению взгляды Эйнштейна на науку и духовную сущность человека, Эльза стала распекать ее за подобную самоуверенность. “Вы знаете, мой муж – самый умный человек в мире”, – сказала она. Миссис Синклер ответила: “Да, я знаю, но наверняка всего он не знает”51.
Во время экскурсии на Universal Studios Эйнштейн упомянул, что всегда хотел познакомиться с Чарли Чаплином. Директор студии позвонил Чаплину, тот сразу приехал и присоединился к Эйнштейнам на завтраке в студийном павильоне. Эйнштейн и Чаплин в черных фраках, рядом с ними – сияющая Эльза, появились вместе на премьере фильма “Огни большого города”. Когда под аплодисменты они шли к кинотеатру, Чаплин сделал запомнившееся (и очень точное) замечание: “Меня приветствуют потому, что все меня понимают, а вас приветствуют потому, что вас не понимает никто”52.
Более серьезно Эйнштейн говорил, выступая перед студентами Калтеха в конце своего пребывания в Калифорнии. Эта речь отражала его гуманистические взгляды. Она была о том, что до сих пор науку не удается использовать так, чтобы она приносила больше добра, чем зла. Во время войны наука дала людям в руки “средства, чтобы отравлять и калечить друг друга”, а в мирное время она “делает нашу жизнь все более торопливой и неуверенной”. Вместо того чтобы быть освобождающей силой, наука “подчиняет человека машинам”, заставляет его проводить за работой “долгие, изнурительные часы, чаще всего не испытывая радости от труда”. Главным предметом науки должна быть забота о том, как сделать лучше жизнь простого человека. “Никогда не забывайте об этом, размышляя над вашими диаграммами и уравнениями!”53
Обратно в Европу Эйнштейны отплывали из Нью-Йорка. Они пересекли Америку на поезде, идущем на восток, и по дороге остановились посмотреть Большой каньон. Там их приветствовали индейцы племени хопи. (Они были наняты концессией, управлявшей каньоном, но Эйнштейн этого не знал.) После ритуала инициации Эйнштейн стал членом племени. Его назвали Великим Релятивистом. В подарок от индейцев он получил богатый головной убор из перьев, что привело к появлению еще нескольких знаменитых фотографий54.
По прибытии в Чикаго Эйнштейн с площадки заднего вагона произнес речь перед собравшимися приветствовать его пацифистами. Милликен пришел бы в ужас, ведь она очень походила на речь о 2 %, произнесенную в Нью-Йорке. “Единственная возможность достичь результата – использовать революционный метод отказа от военной службы, – заявил Эйнштейн. – Многие считающие себя настоящими пацифистами не захотят принять участие в такой радикальной форме протеста; они станут утвержать, что патриотизм не позволяет им согласиться с подобной линией поведения. Но в критический момент на этих людей никоим образом рассчитывать нельзя”55.
Поезд Эйнштейна прибыл в Нью-Йорк утром i марта, и за следующие шестнадцать часов эйнштейномания достигла новых высот. “По неясным причинам личность Эйнштейна способствует вспышке своего рода массовой истерии”, – передал в Берлин немецкий консул.
Прежде всего Эйнштейн отправился на свой корабль. Там его ждали четыреста членов Лиги противников войны. Эйнштейн пригласил всех подняться на корабль и выступил перед ними в танцевальной зале: “Если в мирное время члены пацифистских организаций из-за боязни ареста не готовы жертвовать собой, выступая против властей, они, несомненно, потерпят неудачу и во время войны, когда можно ожидать сопротивления только самых закаленных и наиболее решительных людей”. Толпа пришла в исступление; в экстазе пацифисты рвались поцеловать его руку, дотронуться до края его одежды56.
Лидер социалистов Норман Томас, присутствовавший на этой встрече, пытался убедить Эйнштейна, что без радикальных экономических реформ пацифизм невозможен. Эйнштейн не соглашался. “Людей легче склонить к пацифизму, чем к социализму, – сказал он. – Сначала надо поддержать пацифизм, а уж затем социализм”57.
В середине дня Эйнштейнов отвезли в отель “Вальдорф”. В их распоряжение был предоставлен номер, состоящий из большого числа комнат, куда и хлынул ожидавший их поток посетителей, среди которых была Хелен Келлер[82] и большое число журналистов. На самом деле это были два полноценных номера, соединенные огромной столовой. Когда к ним зашел один из друзей, он спросил у Эльзы: “Где Альберт?”
“Не знаю, – ответила она с некоторым недовольством. – В этих комнатах он все время где-то теряется”.
Наконец они его отыскали: он блуждал по комнатам в попытке отыскать жену. Нарочито большие размеры номера раздражали его. “Я скажу тебе, что надо сделать, – предложил друг. – Закрой совсем второй номер, и ты почувствуешь себя лучше”. Эйнштейн послушался, и это помогло58.
Вечером он выступал на благотворительном ужине, где проходил сбор денег для сионистов. Билеты на ужин были распроданы заранее. На корабль Эйнштейн возвратился только около полуночи. Но даже тогда его день не закончился. На пирсе большая толпа молодых пацифистов бурно приветствовала его криками: “Никогда не быть войне”. Позднее они образовали Федерацию молодежи за мир, а Эйнштейн послал им написанные неразборчиво от руки слова поддержки: “Желаю больших успехов в деле радикализации пацифизма”59.
Пацифизм Эйнштейна
Радикальный пацифизм Эйнштейна формировался в 1920-е годы. В пятьдесят лет, уже не занимая лидирующего положения в физике, он все больше оказывался вовлеченным в политику. Делом первостепенной важности, по крайней мере до того, как Гитлер и нацисты пришли к власти, он считал разоружение и противодействие войне. “Я не просто пацифист, – сказал он одному из интервьюеров во время поездки по Америке, – я воинствующий пацифист”60.
Он отрицал более сдержанный подход Лиги наций, международной организации, созданной после Первой мировой войны, вступать в которую Соединенные Штаты отказались. Вместо призыва к полному разоружению Лига наций нерешительно балансировала на краю, вырабатывая приемлемые правила ведения войны и контроля над вооружениями. Когда в январе 1928 года Эйнштейну предложили стать членом одного из комитетов Лиги, где планировалось изучать пути ограничения применения газов при ведении войны, он публично заявил о неприятии подобных полумер:
Прописывание правил и ограничений для ведения войны кажется мне абсолютно бессмысленной задачей. Война не игра, поэтому ее нельзя, как игру, вести по правилам. Мы должны бороться против войны как таковой. Наиболее эффективно люди могут бороться против института войны, создавая организации, призывающие к полному отказу от военной службы61.
Так он стал одним из вдохновителей набиравшего силу движения, возглавляемого Интернационалом противников войны. “Международное движение, призывающее отказаться от какого-либо участия в военной службе, – одно из самых обнадеживающих явлений нашего времени”, – написал он лондонскому отделению этой группы в ноябре 1928 года62.
Даже когда нацисты начали восхождение к власти, Эйнштейн, по крайней мере вначале, отказывался признать, что могут быть исключения из его “пацифистского постулата”. Что он будет делать, спросил один чешский журналист, если в Европе опять начнется война, причем одной из воюющих сторон будет явный агрессор? “Вне зависимости от того, что я буду думать о причинах войны, я, безусловно, откажусь от любой, прямой или косвенной, военной службы. И я постараюсь найти способ убедить своих друзей занять ту же позицию”, – ответил он63. Цензор в Праге отказался дать разрешение на публикацию этого заявления, но оно все же стало достоянием гласности, что упрочило положение Эйнштейна как лидера бескомпромиссных пацифистов.
В то время подобные настроения не были чем-то необычным. Первая мировая война потрясла людей своей жестокостью и очевидной бессмысленностью. Взгляды Эйнштейна разделяли такие люди, как Эптон Синклер, Зигмунд Фрейд, Джон Дьюи и Герберт Уэллс. “Мы верим, что каждый искренне желающий мира должен потребовать упразднения военной подготовки молодежи, – заявляли они в 1930 году в манифесте, подписанном Эйнштейном. – Военная подготовка – это обучение разума и тела технике убийства. Она мешает появлению у человека воли к миру”