…Получили боевое крещение организованные после съезда (имеется в виду VIII съезда партии. — В. Ш.) отряды особого назначения. Хотя эти отряды не представляли из себя регулярных воинских частей и предназначены лишь для охранной службы на местах, тем не менее ЦК были вызваны из ближайших губерний по 10 процентов состава отрядов и часть их была направлена с отрядом тов. Петерса на Украину».
Военные сообщения с Украины приходили тревожные, иногда неопределенные: прорвались по левому берегу Днепра к самому Киеву деникинские части, а петлюровские банды — по правому. Через шаткие опоры недавно восстановленного моста потянулись на север от Киева поезда с ранеными, длинные эвакосоставы. Стояли дни бабьего лета, и, казалось, просится тепло в душу, но шла война — в тревогах воинских эшелонов, в потоках эвакуации…
Поезд, в котором ехал Петерс, с трудом продвигался через запруженные железнодорожные станции, и он ходил по путям, где метались железнодорожники с флажками, хрипло свистели паровозы. Заглядывал в товарные вагоны встречных поездов, двери вагонов настежь были открыты в широкий мир. Ему хотелось услышать, что говорят те, кто еще два-три дня назад видел Киев.
В вагоне, в противоположных его концах, стояло две кровати. С одной поднялся заросший человек, спросил: чего надо? Рассказал, что в составе эвакуируются сотрудники Совета народного хозяйства. На второй кровати жена служащего. Посередине вагона стояли мешки с мукой, сахаром, корзины с яйцами, картошкой. По 2–3 человека свободно размещались и в других вагонах. Раненые ехали по инструкциям лазаретов и железной дороги: в каждом вагоне человек по сорок и еще медсестра.
В Центральном Комитете партии в Москве Петерсу дали задание «раскассировать» Всеукраинскую ЧК (ВУЧК).
Это было связано с тем, что значительная часть Украины оказалась захваченной белыми и войсками буржуазных националистов и встал вопрос о ее роспуске. Петерса назначили представителем ВЧК на Украине и поручили через ЦИК Украины объединить ВУЧК с ВЧК.
В Киеве его встретили. Увидел растерянное лицо начальника гарнизона Павлова, сразу понял, насколько серьезно положение. Оборона города трещала на всех подступах. Все ближе подходили деникинцы, банды Петлюры, Зеленого. От гула канонады взлетали вороны и с криком носились над домами зловещими черными стаями…
22 августа в спешке собрались члены Совета рабоче-крестьянской обороны Украины и члены Реввоенсовета 12-й армии. Утверждали Совет Киевского укрепленного района в составе коменданта «т. Петерса и членов тт. Ворошилова и Лациса». Пункт второй гласил: «На основании существующих положений об укрепленных районах в исполнение должности начальника гарнизона вместо тов. Павлова вступает т. Петерс».
Медлить было нельзя, как вообще нельзя медлить, когда окружает волчья стая…
За день до прибытия Петерса М. Лацис как председатель ВУЧК кратко объявил о сдаче оружия населением. Петерс сказал, что такое неконкретное объявление трудно провести в жизнь, особенно проконтролировать. Он написал 26 августа за подписями Ворошилова, Лациса и своею приказ о сдаче оружия. Это был подробный документ — со сроками, указанием восьми районных комендатур Киева, куда надлежало его доставлять. Да, этот приказ схож с тем, что Петерс подписывал в Питере, где был выполнен до конца! Но здесь, как с горечью понял Екаб, такой план уже запоздал.
Днем раньше Политбюро ЦК КП (б) Украины дважды рассматривало вопрос об эвакуации Киева и сначала относительно отъезда ВУЧК было решено предоставить этот вопрос «на усмотрение т. Петерса». Однако во второй раз Политбюро постановило: оставить в Киеве ВУЧК в сокращенном составе при штабе укрепленного района, остальных работников отправить пароходом в район Гомеля.
Петерс взял на себя заботы по латанию линии обороны, на что-то радикальное уже не осталось времени. Рыли окопы у самого города, сооружали новые огневые точки, позиции для пушек, пулеметов, минировали подходы к дорогам, линиям связи.
Петерс вызвал к себе начальника Киевского сектора Внутренней охраны Республики Н. Ф. Латышева. Тот признался — замотан, носится в поисках бревен, гвоздей, подвод («грабарок») для подвозки камней и земли, почти не спит. Петерс слушал Латышева, всматривался в него и думал: что эти люди должны и могут сделать еще? Вручил Латышеву еще один мандат на исполнение «обязанности инспектора войск всех родов оружия, входящих в непосредственное подчинение Военного Совета Киевского укрепленного района, равно т. Латышеву вменяется в обязанность осматривать и проверять укрепленные сооружения в вышеназванном районе…». Внизу две подписи — Е. Петерса и К. Е. Ворошилова. Начальникам и командирам, к которым относились указанные вопросы, было предложено «беспрекословно подчиняться… всем указаниям и распоряжениям т. Латышева».
Отпуская новоиспеченного инспектора, Петерс сказал:
— Власти у тебя теперь предостаточно — все решай сам. Будет нужда — в любое время ко мне или к товарищу Ворошилову.
Однако, что бы ни делали, положение ухудшалось. Петерс уже улавливал признаки хаоса, неразберихи, которые нельзя было выправить ни приказами, ни горлом, ни самоотверженными, совсем не спавшими латышевыми… Счет уже шел не на дни, а на часы. Теплынь бабьего лета быстро таяла. Утром вставало холодное солнце, а с ним в город врывались ветры степей.
Где-то около 27 августа, уже потеряв прямую связь с Москвой, Петерс связался по местным линиям с членом Реввоенсовета 16-й армии Западного фронта Г. К. Орджоникидзе, находившимся в Гомеле. Попросил его передать по телеграфу записку В. И. Ленину о трудном положении в Киеве.
Когда записка дошла до Москвы, Ленин прочел ее сосредоточенно, сделал пометку: «В архив».
На следующий день Совет рабоче-крестьянской обороны Украины постановляет: 12-й армии «и впредь непосредственно руководить всеми военными операциями в Киевском районе», а Киевский укрепленный район упразднить. И дальше смелые, горькие и полные ясности слова: «В случае необходимости сдать Киев; поручить обеспечение порядка в городе тт. Петерсу и Лацису».
Катастрофа, опасность которой росла теперь по часам, о которой все болезненно думали, разразилась.
После упорных боев 30 августа Киев был оставлен: на шестой день пребывания Петерса на Украине.
31 августа деникинцы вступили в город.
…По ветхому железнодорожному мосту, на рассвете, когда дрожала еще под звездами чудная, обманчивая ночь, Петерс со своим штабом и отрядом особого назначения ушел из города. Какая-то девчонка, сестра из госпиталя, очень хрупкое создание, шла за ним. Она осторожно ступала по колыхающимся доскам наспех восстановленного моста, спрашивала:
— А не провалимся? Ух, как шатко!..
Петерс оглянулся, окинул взором маленькую фигуру в неуклюжей шинели.
— Идите за мной, — сказал он ей, уловив в чистом предрассветье доверчивый взгляд.
С занятием Киева острая опасность передвинулась к Гомелю, тенью пала на Гомельский укрепленный район. Здесь была надежная, прямая связь с Москвой. И произошел длинный разговор с Ф. Дзержинским. Мучительный разговор…
Петерс, наконец, повесил телефонную трубку, отошел от аппарата с тяжелым сердцем. А 4 сентября Ленин знакомится с записью разговора по прямому проводу заместителя председателя ВЧК Е. Петерса, председателя Всеукраинской ЧК М. Лациса, начальника Особого отдела ВЧК М. Кедрова с председателем ВЧК Ф. Дзержинским о необходимости подчинения Совета Гомельского укрепленного района Западному фронту. В Гомель просили также прислать два батальона внутренней охраны. Ленин связывается с членом коллегии ВЧК В. Аванесовым и поручает зампредреввоенсовета Республики Э. Склянскому срочно принять надлежащие меры по своей линии.
Со строящихся укреплений под Гомелем ночью Петерс возвращался в город. Машина остановилась у переезда, пережидая проходящий поезд; вдруг раздался сухой, жгучий треск, его даже плохо расслышали в шуме переезда, что-то горячее обожгло плечо. Под кожанкой Петерс почувствовал тепло, догадался: кровь.
Шофер бросился в кусты, откуда стреляли. Выпустил с какой-то яростной жадностью всю обойму и притащил корчащегося от боли человека. Затем помчались прямо в санитарную часть. Там Петерса уложили в постель.
Преступник оказался без всяких документов, лицо низко опустил, раненую руку придерживал другой, здоровой, на вопросы не отвечал. В кармане у него нашли измятую газету, повертели: кажется, ничего… Только потом рассмотрели — то был старый новогодний номер «Свободной молвы», выпускавшейся при буржуазно-националистической власти на Украине. Нашли заметку с мрачно-интригующим заголовком: «Почему в Москве расстреляли Петерса». Сообщалось, что, по словам заслуживающих доверия свидетелей, на Западе стало известно, что-де чекистская «знаменитость» Петерс — бывший рижский охранник старого режима и с ним покончили сами же чекистские комиссары (!). Для Петерса «сенсация» не была неожиданной. Российские революционеры жили под прессом ненависти врагов и их клеветы. Петерс лишь заметил, что «без авторитета белогвардейских свидетелей теперь нельзя обойтись ни одному клеветнику»[35]. И когда не могли убить клеветой, старались убить ненавистью, отлитой в свинцовых пулях…
Врачевала Петерса молоденькая сестра милосердия, та самая девушка, с которой он в тот зЬездный дрожащий предрассвет перешел киевский мост. Теперь он познакомился с нею ближе — ее звали Оксана. Она стала приходить к больному с местной учительницей, которой дали работу в штабе, когда банды сожгли школу. Это была светловолосая, скорее рыженькая, Антонина. Девушки приносили Петерсу яблоки, соленые крестьянские огурцы. Он одаривал девушек леденцами, которые находил в своем командирском дополнительном пайке, давал и конфеты «подушечки», если армейский склад становился вдруг более щедрым.
Говорил он с девушками о разных разностях, что давно с ним не случалось. Это скрашивало медленно тянувшееся лечение. Когда Петерс встал на ноги, то, к своему удивлению, заметил, что был бы