етских домов, санаториев, больниц, боролись с хищениями, снабжали детские учреждения топливом, следили, чтобы отпущенное продовольствие попадало непосредственно детям…»
Все более опытным и удачливым, поистине мудрым становился Петерс на своей службе, в решении больших задач страны. Конечно, не всегда легко было на пути к цели, трудности порой ожесточали, не раз охватывала смертельная усталость, что-то не удавалось, но он умел вырваться из клещей слабости.
В партии Петерса любили, очень ценили. В конце 1920 года, когда Петерс еще работал в Ташкенте, на VIII Всероссийском съезде Советов его избрали членом ВЦИК. На XII съезде партии в 1923 году он был делегатом с решающим голосом, вошел в состав Центральной контрольной комиссии (ЦКК). Избирается он и делегатом на XIII и XIV съезды партии, на обоих съездах он выдвигается в состав ЦКК.
На XIV съезде партии группа латышей-делегатов собралась сфотографироваться на память. Пригласили Сталина, он сел в центре с трубкой в руке. Слева от него были Я. Рудзутак, чуть дальше усач Я. Фабрициус. Справа, рядом со Сталиным, Е. Петерс. Он по-прежнему входил в коллегию ОГПУ, избирался в состав ЦКК на XV и XVI съездах ВКП(б). Вроде бы сухой справочный перечень, но как много он говорит о действительной любви, в партии к Петерсу, о его авторитете и заслугах перед ней и Советской Республикой!
Когда к десятилетию ВЧК — ГПУ отмечали «старых» чекистов (а они были, как правило, все еще так молоды!), то Петерса наградили орденом Красного Знамени «за активную борьбу с контрреволюцией». Говорили, правда, что награда запоздала, но ведь так всегда с истинными наградами — они, как правило, приходят позже, бывает, слишком поздно, но приходят обязательно!
Своеобразной наградой, совсем неожиданной, стала книга Луизы Брайант «Зеркала Москвы», опубликованная в Америке. Такая книга Екабу в радость, как свежий порыв чувства, она вызвала поток воспоминаний. Книга эта малоизвестна даже исследователям жизни Петерса, но она стала памятником дружбы лучших людей Америки и России, а жаль, что о памятниках в наше, порой слишком устремленное только вперед, время иногда и забывают.
Крупинки особого блеска из «Зеркал» — рассказы о встречах Брайант с Лениным — заняли достойное место в хрестоматиях Ленинианы. Страницы, посвященные Петерсу, наряду с тем, что написал Альберт Рис Вильямс, — лучшее из всего о Петерсе.
Интересные штрихи к портрету Петерса дал и Хермод Ланнунг[42]. Это он, тогда молодой секретарь датского посольства, после штурма Зимнего дворца, утром, был на площади… События в России потрясли Хермода. Он с готовностью берется представлять в России датский Красный Крест. Еще почти два года он проведет в красной России, выучит досконально русский язык. В 1922 году снова приедет в Россию — комиссаром миссии Нансена по оказанию помощи голодающим. Ланнунг напишет: «В Москве, будучи представителем Красного Креста, я встречался с Дзержинским и его заместителем Петерсом. Понимаю, насколько ответственные задачи приходилось решать их учреждению. Могу сказать одно — с Петерсом легко было разговаривать, он был очень приятный человек». И добавит в другом месте: «Как и другие западные представители, мы в основном решали все вопросы с Петерсом. Вообще ему очень был свойствен деловой подход к проблемам».
В то время как враги продолжали слать проклятия и чернить Петерса словами изощренных ругательств, А. Р. Вильямс, Луиза Брайант, X. Ланнунг сказали о нем слова правды, воздали ему дань справедливости. Поведали, чем их потряс этот необыкновенный человек — Екаб Петерс.
Шло время, выдвигались все новые задачи и проблемы. Вся сила, весь пафос выступления Петерса на XVI съезде партии (1930 г.) были вложены в этой речи в одно, самое главное, что беспокоило и мучило тогда: «Товарищи, я хочу остановиться исключительно на вопросах борьбы с бюрократизмом». Он не раз думал о том, какой страшной тормозящей силой впился бюрократизм в организм социалистического строительства. Многие организации и учреждения превратились в некие чудовища громадных бумажных машин, где имеется бесчисленное множество ненужных и ничего не делающих людей, где при помощи колоссальных штатов пожирается масса советских средств, и все эти многоголовые фабрики «взаимных прений и трений», как их многие называли, нарушают ход социалистического строительства, подрывают энергию революционной борьбы. Екаб разделял мнение тех, кто считал: если бы в противовес этим бумажным машинам и бюрократам не стоял единый, строго организованный и проникнутый творчеством партийный аппарат, то все упомянутые дефекты привели бы давно к нашей гибели.
Петерс говорил на съезде: «Борьба с бюрократизмом и за улучшение нашего соваппарата — есть борьба длительная, серьезная», для этой борьбы необходимо «мобилизовать широчайшие массы трудящихся, мобилизовать внимание всей нашей партии». Напоминал слова Ильича: «…без систематического улучшения аппарата мы бы погибли». Говорил о засоренности аппарата, об оторванности от производства многих инженеров-специалистов, в нем работающих, приводил слова одного инженера: «Что я буду делать на производстве — я в жизни не работал на производстве, я не знаю производства!» И комментировал их: «Вот такие инженеры сидят в центральном аппарате, они планируют, они дают производственные задания заводу и фабрике, они составляют планы оборудования, типы машин и все, что угодно, а производства не знают. От мировой техники они отстали на пушечный выстрел». Петерс предлагал радикально изменить эту ситуацию. Как своевременны и актуальны и сегодня эти его мысли и соображения!
Он говорил и о недопустимости такого положения, когда молодые советские специалисты, окончившие вузы и втузы, работают затем в качестве стажеров и не могут закрепиться в аппарате, ибо там места заняты людьми старого мира, часто и не разбирающимися в деле.
Важнейшей мерой улучшения работы Петерс считал «надзор рабочих масс в аппарате». Предлагал шире привлекать рабочих к этому важнейшему делу: «Тут можно привлечь рабочих, они и привлекаются десятками и сотнями. Я думаю, что на выдвижении и привлечении рабочих к дальнейшей работе по улучшению госаппарата съезд должен зафиксировать внимание партии и всего рабочего класса. Только тогда у нас будет гарантия, что соваппарат… будет мобилизовывать все средства, все возможности для ускорения темпов нашего строительства, для проведения генеральной линии партии».
На съезде Петерс был избран в комиссию по отчету ЦКК и в новый состав ЦКК. С 1930 по 1933 год он в руководстве крупнейшей организации страны: член МК ВКП(б), член Президиума МКК, председатель МКК. С 1934 года член КПК при ЦК ВКП(б) — Комиссии парт-контроля, член МК ВКП(б). По-прежнему занимает высокие посты и пользуется большим авторитетом.
Но трагическая несправедливость надвигалась неумолимо и, как тогда казалось, необъяснимо…
В декабре 1937 года его исключили из партии.
ПАМЯТИ ДОЖДИ
Удар был настолько ошеломляющий, что Петерс, придя домой, долго не мог собраться с мыслями. Страшная несправедливость случившегося подавляла волю, притупляла чувства, лишь обрывки воспоминаний о пережитом проносились в сознании.
…Когда умер Владимир Ильич, Екаб не находил места. В каком-то нервном напряжении он заговорил с Антониной, заикаясь (он никогда не заикался), стал объяснять ей — как он хотел бы умереть вместо такого великого и такого простого человека! Стояли сильные морозы, на улицах Москвы жгли костры, люди протягивали ладони к пламени. Екаб закутал малыша Игорька в овечью шубу, привезенную из Ташкента, и понес сына к дому Советов, прощаться с Лениным. Рядом спешила, взволнованная, укутанная в шаль Антонина.
…В разорванных бликах воспоминаний появились Маечка и Игорек. Екаб приходил с работы утомленный, молчал, что-то переживал. Потом начинал играть с детьми, разучивал с ними полюбившиеся стихи:
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!
Ему нравилось, когда из лермонтовского «Узника» Игорек или Маечка со своим смешным акцентом могли повторить за ним несколько строчек, с выражением и со смыслом.
Вечером в тот горький день Петерсу позвонил Андрей Васильевич Хрулев, человек прямой, бескомпромиссный, смелый (в те годы работник центрального аппарата Наркомата обороны, в Великую Отечественную генерал, начальник тыла Красной Армии, нарком путей сообщения).
Хрулев в тот момент, вероятно, еще не знал, не догадывался, что наступило время перевеса в решении судеб многих людей необоснованным подозрениям, клеветы, а с ними — массовых репрессий, злоупотреблений властью, а порой и преступлений Сталина и его окружения. Хрулев пробовал, было, что-то сделать, но ничего не достиг. Да, позвонил бы, конечно, Ян Рудзутак, сказал бы нужные слова, наверняка вмешался, но он уже был объявлен «врагом народа».
Екаба Петерса арестовали в декабре 1937 года. Трагедия человека, трагедия революционера, двадцать лет тому назад, тоже в декабре, пришедшего по рекомендации Ленина в ВЧК, куда отбирали самых преданных и храбрейших. Уходя из жизни, он твердо, несмотря ни на что, верил в партию, в то, что справедливость будет восстановлена, что его честное имя будут с благодарностью повторять потомки.
…Ничто не исчезает бесследно. Петерса помнили всегда, помнили упрямо, хранили подспудно память о величии его жизненного подвига. Только многие годы имя его произносили тихо. Время и сила справедливости встали на защиту человека, носившего партийный билет за номером 000107.
…Интересы у Петерса были разнообразны, он был живым, доступным. Ходил с рыбаками на реку, тащил с собой удочки. Любил лес, особенно в утренние часы.
…Судьба назначила Антонине Захаровне Петерс долгую жизнь. Она все помнила и много рассказала о Екабе.
В душе Петерс был романтиком, душа тянулась к поэзии. Его волновал народный поэт, певец революции Ян Райнис. Он знал много его стихов, часто читал их дома наизусть, рассказывал Антонине и детям о герое латышского эпоса Лачплесисе…