Сев на каменную скамью, Екатерина стала читать дальше. Взмахом руки она отослала дам – хотела впитывать новости в одиночестве. Она с ужасом сознавала, что отставка Мора развязала руки Кромвелю, который теперь мог беспрепятственно проталкивать свои реформы. Не так давно Шапуи оповещал ее о возвышении Кромвеля, теперь главнее его была только леди Анна. Сейчас Кромвель пользовался даже бóльшим доверием короля, чем когда-то Уолси. «Теперь никто больше ничего не делает, за исключением Кромвеля», – писал Шапуи. Как знать, на что этот человек решится в новых обстоятельствах? Он и не скрывал неприязни к Екатерине и Церкви.
Дальше Екатерина прочла, что вместо Мора канцлером должны назначить приятеля Кромвеля Томаса Одли. Ей стало ясно, откуда дует ветер. А потом ее ждал сюрприз. Шапуи написал, что архиепископ Уорхэм, которого Екатерина считала верным человеком короля, потому что он никогда не прикладывал особых усилий к ее защите, высказался против Генриха. Уорхэм старел и был болен, из чего Екатерина заключила, что он теперь боялся земного короля меньше, чем Царя Небесного: архиепископ встал и произнес речь в парламенте, выступая против законов, которые оспаривают власть папы. Он также эффектно высказался против главенства короля над Английской церковью.
Читая эти строки, Екатерина задержала дыхание. Чем могло быть вызвано открытое неповиновение Уорхэма? Но похоже, Генрих оставил этот выпад без последствий, а значит, король считал, что старик не задержится на этом свете. По крайней мере, он не излил на бунтовщика свой гнев, а это был добрый знак. Может быть, Уорхэм все это время поддерживал ее, но боялся открыто заявлять об этом? Екатерина радовала возможность думать об этом человеке с большей теплотой, ведь без участия архиепископа формального объявления ее брака незаконным последовать не могло. В конце концов Уорхэм великолепно послужил ей.
Судя по письмам Шапуи, складывалось впечатление, что мир полнится протестами.
– Аббат Уитби ругал леди Анну на чем свет стоит, – сказала Екатерина Марии однажды вечером после ужина, когда они засиделись за столом. – Из деликатности я не стану повторять его слова, но аббата отчитали за это. И монахиня из Кента опять поднимала голос – обвиняет короля, что тот хочет жениться на леди Анне из одного лишь сладострастия и неумеренных плотских аппетитов. Лучше бы она прекратила это. Своими высказываниями и пророчествами она только разжигает гнев короля и приводит в смущение меня.
– Вы правильно поступили, что отказались встречаться с ней, – сказала Мария, делая глоток вина.
– Я не дам им оснований для жалоб, – сухо ответила Екатерина, возвращаясь к письму и продолжая чтение. – Послушайте это! Вы помните брата Пето, духовника принцессы? Так вот, в пасхальное воскресенье он читал проповедь в Гринвиче в присутствии короля и леди Анны и предупредил его милость, что их брак не будет законным. Если король продолжит настаивать на нем, то будет наказан, как Ахав, и его кровь слижут собаки.
– Боже! И что сделал король?
– Он так разозлился, что ушел из церкви – леди Анна последовала за ним, – а потом приказал одному из своих священников прочесть проповедь, в которой тот поносил Пето как собаку, клеветника, жалкого бунтовщика и предателя. Теперь брат Пето заточен в темницу.
Даже родная сестра короля, «королева Франции», вступилась за Екатерину.
– Уже несколько лет она отказывается появляться при дворе, когда там присутствует леди Анна, но теперь уже открыто порицает в ней безнравственность и нежелание соблюдать приличия.
– Это взъерошит перья герцогу! – ликующим тоном заметила Мария. Она ненавидела Саффолка, опекуна своей дочери. – Не хотела бы я сейчас оказаться с ними за столом во время их совместного завтрака. Представляю, какая там, мягко выражаясь, ледяная атмосфера!
– Один из членов парламента сделал заявление, что депутаты палаты общин просят короля вернуть меня, – читала Екатерина, быстро пробегая глазами длинное письмо Шапуи. – Король сказал спикеру, что его это удивляет и это дело не должно решаться в парламенте, потому как оно касается его души, и он хотел бы, чтобы наш брак был признан законным.
– Ха! – вскинулась Мария. – Мы это уже слышали не раз.
Екатерина с укоризной сдвинула брови:
– Но, кроме того, король заявил, что доктора из университетов признали его недействительным и богопротивным, потому совесть и заставила его избегать моего общества, а вовсе не глупость или своеволие.
Мария пробормотала:
– Полная чушь!
– Король напомнил парламенту, что ему сорок один год, а в этом возрасте вожделение у мужчин уже не так сильно, как в юности.
– Правда? Он жалеет самого себя!
– Мария! – вновь одернула подругу Екатерина. – Я велела вам не выказывать неуважения к королю.
– Простите, ваше высочество. – Мария, сверкая глазами, закусила губу.
– Ничего страшного, мой дорогой друг. Я знаю, вы не имели в виду ничего дурного. – Екатерина улыбнулась Марии и вернулась к чтению послания Шапуи. – В палате общин опасаются, что развод может повлиять на английскую торговлю с подвластными императору территориями. Мессир Шапуи полагает, что парламенту следует ходатайствовать перед королем о моем возвращении и достойном обращении со мной.
– Что он и должен сделать! Нет ли новостей из Рима?
Екатерина заглянула в письмо:
– Папа только что снова отложил слушания дела до ноября. – От досады Екатерина вздохнула. – Похоже, это никогда не закончится!
– Мне больно за вас, ваша милость. – Мария взяла Екатерину за руку. – Но крепитесь. Король ведь позволил принцессе навестить вас в январе.
– Думаю, он чувствовал необходимость успокоить народ, – буркнула Екатерина. – Но это было четыре месяца назад. С тех пор я несколько раз спрашивала, могу ли снова увидеть Марию, и каждый раз получала отказ. Боюсь, его милости выгодно держать нас порознь. Принцесса взрослеет, и он боится, что мы затеем интригу против него, взяв в союзники императора. Разве мы стали бы заниматься такими вещами! К тому же разлука с дочерью – это его наказание мне за то, что король считает упрямством.
Последние строки письма Екатерина прочитывала, склонив голову, сквозь пелену слез.
– Мне это не нравится, – сказала она. – Англия и Франция подписали союзный договор против императора. Вы знаете, что это означает. Теперь король чувствует, что может рассчитывать на поддержку Франциска. Король Франции – добрый сын Церкви и имеет влияние в Риме. Генрих собирается осенью встретиться с ним в Кале.
– Но у вашей милости есть опора в императоре, а он ни за что не позволит королю французов запугивать папу.
– Сомневаюсь, что этого папу может запугать хоть кто-нибудь, – уныло проговорила Екатерина.
Она почти оставила надежду на добрые вести из Рима.
Через несколько дней пришло распоряжение короля перебираться во дворец в Хатфилде. Екатерина испытала облегчение: жизнь в Море, несмотря на все великолепие этого места, была монотонной и скучной. То же самое, несомненно, ждало ее и в Хатфилде, но, по крайней мере, радовала возможность сменить обстановку.
Дом Екатерине понравился. Он был построен из красного кирпича и имел четыре крыла, окружавшие двор. Как и Или-Плейс, он раньше принадлежал епископам Или, но часто использовался членами королевской семьи. Екатерина помнила рассказы Генриха о том, что в детстве он провел здесь немало времени и что тут умер в младенчестве его брат Эдмунд. Вероятно, именно поэтому Генрих нечасто посещал Хатфилд. Однако дворец находился в отличном состоянии, хотя и не был таким великолепным, как резиденции в Море или Истхэмпстеде. Места в нем хватало, а парк и сад были очень красивы.
Екатерине недолго пришлось наслаждаться здесь покоем. Однажды после обеда она сидела в просторном зале для приемов и играла в карты с фрейлинами, когда доложили о приходе лорда Маунтжоя. Увидев его расстроенное лицо, Екатерина мигом поняла: он принес плохие новости.
– Мадам, – начал лорд, – я получил распоряжение от короля. Он приказывает, чтобы леди Уиллоуби покинула ваш двор и чтобы вы больше не входили с ней в сношения.
Екатерина едва не задохнулась, будто ее ударили. Мария была ее самой давней и ближайшей подругой, одной из самых горячих ее сторонниц. За исключением десяти лет, проведенных в браке с лордом Уиллоуби, совершенства которого Мария продолжала превозносить, она делила с Екатериной все невзгоды и радости и была живой связью с их прошедшей юностью и родной землей.
– Почему? – выдохнула Екатерина.
Маунтжой сглотнул:
– Было заявлено, что она распространяет мятежные настроения.
– Это нелепо!
Произнося это, Екатерина понимала, что Генрих приравнивал к мятежу постоянное осуждение Марией его поступков. Но откуда он узнал? У стен действительно есть уши? Неужели Томас Кромвель заслал шпионов к ее двору?
– Я не могу отпустить ее, не могу! – воскликнула Екатерина.
Элиза Даррелл тщетно пыталась успокоить ее. Марии с ними не было. Она пошла отчитывать управляющего за пыль в главном зале, где Екатерина намеревалась принимать возможных гостей.
– Мадам, таково распоряжение короля, – печально произнес лорд Маунтжой.
Вернувшись, Мария обнаружила свою госпожу безутешно плачущей на плече Элизы Даррелл. И ужаснулась, узнав о причине отчаяния своей госпожи. Лорд Маунтжой стоял с беспомощным видом перед лицом такого бурного выражения горя, остальные дамы скорбно качали головами.
– Я не уеду! – заявила Мария, глаза ее сверкали от ярости. – Я останусь. И пусть попробуют стронуть меня с места!
Екатерина приподняла голову и посмотрела на Марию опустошенным взглядом:
– Вы должны ехать, мой дорогой друг. Нельзя нарушать приказы короля. Подумайте, как это будет выглядеть. Это отразится на мне.
– Мадам, я не могу вас покинуть! – запротестовала Мария.
– Мария, я приказываю! – отрезала Екатерина.
Приказ короля нужно было выполнять незамедлительно. Прощание было крайне бурным. Екатерина не только теряла свою самую старую подругу, но и оставалась без последней фрейлины. Все они ушли: Маргарет занималась принцессой Марией, Мод умерла, а теперь и Мария удалялась в изгнание. Отныне компанию Екатерине будут составлять только горничные. Не то чтобы она их не любила, но какой же это двор для королевы, которой в прежние времена служили самые знатные леди страны? И наконец она осталась и без той, что была ей дороже всех.