В последующие дни Екатерина не выходила из оцепенения. Думать о том, что такому славному человеку придется из-за нее вынести такие муки, было слишком тягостно. Поэтому, когда пришло второе письмо от отца Форреста, у Екатерины гора спала с плеч. Король милостиво соизволил заменить ему казнь на пожизненное заключение.
Екатерина на коленях истово благодарила Господа и призвала Его благословение на Генриха, который, вероятно, осознал, что пролил уже достаточно крови ради утверждения своей правоты. И вновь она вознесла хвалы Создателю, узнав, что добрый священник имеет связь с отцом Эйбеллом, который снова был помещен в Тауэр за открытые высказывания в пользу Екатерины. Она молилась о том, чтобы этот смелый и преданный человек укрепился верой и был вскоре освобожден.
Но потом пришла, пожалуй, самая худшая весть этого страшного лета. Сэр Томас Мор был осужден за измену и обезглавлен. Он взошел на эшафот на Тауэр-Хилл и мужественно принял смерть, заявив, что был верным слугой короля, но прежде обязан Богу. «Весь мир ужаснулся, – писал Шапуи. – Все говорят, что на этот раз король зашел слишком далеко».
Потрясение и горе были слишком велики для хрупкого здоровья Екатерины. Она слегла в постель и мучилась от болезненных спазмов в груди при каждой попытке вдохнуть, а сердце ее стучало глухо и тревожно. Она плакала и плакала, плакала беспрерывно, и чувствовала, что за последние несколько недель, наверное, пролила уже море слез. Она глубоко скорбела по Мору. Он был одним из лучших людей среди всех, кого она знала, – блестящий ум, строгие принципы и цельность натуры. Такого человека мир больше не увидит. Екатерина сокрушалась о его семье, о том близком круге, который вращался вокруг него. Если она сама так убита горем из-за его смерти, каково им?
Когда Анна Болейн предстанет перед судом Божьим, ей придется за многое держать ответ.
«Томас Кромвель, – писал осенью Шапуи, – хвастался, что может сделать короля богачом». Екатерина знала, что бóльшая часть состояния, которое оставил Генриху отец, была растрачена на дворцы, развлечения и поиски военной славы. Вероятно, теперь он нуждался в средствах для пополнения казны. Шапуи стало известно о детальном докладе, который составил Кромвель: речь в нем шла о финансовом положении Английской церкви. «Похоже, не удовлетворившись принуждением духовенства к отречению от Рима и наложением на священников штрафов за прежнюю лояльность, король планирует обобрать монастыри – лишить их всех сокровищ. Его порученцы уже посетили некоторые не самые значительные религиозные учреждения. Мне это совсем не нравится».
«Мне тоже», – подумала Екатерина. Казалось, налет цивилизации постепенно сходил с Англии, и Екатерина трепетала от страха за будущее религии в этом королевстве. Слава Богу, король не наложил своих кощунственных рук на собственность монастырей, бóльшая часть которой была собрана благодаря посмертным дарам и пожертвованиям благочестивых прихожан, накапливавших таким образом богатства небесные. Генрих был не вправе забирать их, они принадлежали Господу!
Наступил октябрь, задули ветры, и небо прижалось к земле, будто выражало недовольство происходящим в этой прекрасной, но беспокойной стране. Рыжие листья кучами лежали на траве. Екатерина, глядя в окно и подавляя приступы кашля, которые становились все более неотвязными, всем телом ощущала осенний холод. Доживет ли она до следующей весны?
Здоровье ее ухудшалось, она это понимала. Дышать становилось все труднее, сердце билось неровно, часто случались приступы головокружения. Иногда она чувствовала такую слабость, что не могла встать с постели и едва была способна держать в руках книгу. Есть не хотелось, она исхудала и стала похожа на скелет – это она, которая когда-то переживала, что станет непривлекательной для Генриха из-за полноты. Что бы он подумал о ней сейчас?
Но больше всего ее беспокоило не это, а собственное будущее, ведь его почти не осталось. Образ самой смерти она замечала в чертах своего лица и изможденном теле. Екатерину терзало беспокойство о Марии: как та будет жить, когда мать покинет этот мир? Кто будет защищать ее дитя? Кто позаботится о ней так, как заботилась она, мать?
В новое смятение чувств ее ввергло известие о победе императора над турками. «Король и Леди были настолько ошеломлены новостью, что выглядели как выпавшие из окна псы». И неудивительно, потому что Карл получил свободу действий и при желании мог вторгнуться в Англию, дабы постоять за честь своей тетки. Вот чего Генрих боялся больше всего, писал Шапуи. А момент явно назрел!
В Кимболтоне, как и по всей стране, непогода уничтожила урожай. В преддверии голодной и холодной зимы люди обвиняли во всем короля, ибо видели в этом несчастье знак Божьего неудовольствия Генрихом за его женитьбу на Анне. Шапуи сообщал, что в стране нарастают волнения и многие продолжают тихо осуждать казни Мора, Фишера и картезианцев.
Их ужасные смерти не давали покоя и Екатерине. А какую участь Генрих уготовил Церкви в Англии? Ее потянуло написать папе Павлу и воззвать к нему, чтобы он изыскал какое-нибудь средство исправить положение. Она начала так:
Молю Вас не оставить своим попечением это королевство, не забывать короля, моего господина и супруга, и мою дочь. Вашему Святейшеству, как и всему христианскому миру, известно, какие дела здесь творятся, какие великие обиды наносятся Господу, какой это позор перед людьми, какие упреки бросают Вашему Святейшеству. Если средство для лечения недуга не будет применено вскорости, не закончится череда опустошенных душ и замученных святых. Твердые в вере останутся непреклонны и будут страдать. Не слишком ревностные сдадутся, а бóльшая часть паствы собьется с пути, как овцы без пастуха. Я пишу откровенно Вашему Святейшеству как тому, кто может разделить мои чувства и чувства моей дочери, вызванные мученической кончиной этих достойных людей – Джона Фишера, Томаса Мора и несчастных братьев-картезианцев. Мрачное удовольствие нахожу я в ожидании того, что нам придется последовать по их скорбному пути страданий. Мы ожидаем помощи от Бога и от Вашего Святейшества. Она должна прийти без промедления, иначе будет поздно.
Екатерина знала, что, отправляя такое послание, она подвергает себя страшной опасности: если письмо перехватят, ее обвинят в попытке подтолкнуть папу к отлучению короля от Церкви и призвать к Крестовому походу против Генриха. А это по всем законам считалось государственной изменой.
Следующее письмо Шапуи пришло в ноябре, и Екатерину снова пробила тревожная дрожь.
Леди снова enceinte и громко сетует в присутствии короля, как ее устрашает мысль, что их ребенок однажды может быть отстранен от власти сторонниками принцессы; она вырвала у его величества обещание, что тот скорее умертвит Марию, чем допустит такое. Кроме того, Леди ясно дала понять: если король не покончит со своей дочерью, она сделает это сама. Если у нее родится сын, заявила она, пребывая в надеждах на скорое исполнение этого желания, тогда ей понятно, что станет с принцессой.
Екатерина продолжала чтение со все возрастающим страхом. Король заявил Тайному совету, что больше не хочет терпеть неприятностей, которые доставляют ему Екатерина и Мария, хватит с него страхов и подозрений. Он приказал, чтобы на следующей сессии парламент принял против них Акт об измене или он сам, оставив ожидания, найдет средства исправить дело! «Увидев испуг на лицах своих советников, он сказал, что тут не о чем плакать и нечего кривить лица. Если из-за этого он потеряет корону, то все равно осуществит задуманное». Но Леди Шапуи опасался еще больше, потому что именно она распоряжалась, приказывала и управляла всем, а король не смел ей перечить, особенно в теперешнем ее состоянии.
Екатерина была вынуждена сесть. Ее трясло. Слабым утешением стали переданные Шапуи слова императора: племянник полагал, что это лишь попытки запугать ее и Марию. Но если они действительно в опасности, тогда он настоятельно рекомендует им уступить воле короля. Уступить? После всего пережитого? Екатерина знала, что никогда не поставит под угрозу свою бессмертную душу таким поступком, и была уверена в Марии – ее дочь тоже ничего такого не сделает.
Мария в подавленном настроении, но, когда я предложил королю позволить ей пообщаться с друзьями, которые могли бы развлечь ее, Генрих вспылил и закричал: он позаботится о том, чтобы очень скоро ей уже не хотелось никакой компании и никаких развлечений. Она станет примером того, что никому не дозволено прекословить ему и не соблюдать его законы. И он намерен оправдать предсказание, гласившее, что в начале правления он будет кротким как овечка, а в конце станет хуже льва.
Читая это, Екатерина почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она громко вскрикнула, и тут же застучали торопливые шаги, заботливые руки подхватили ее и уложили в постель.
– Я должна поехать к ней! – восклицала Екатерина. – Я должна защитить ее! Он не может поступить так с собственным ребенком!
Девушки пытались утешить ее, но она не собиралась униматься.
– Не будет мне покоя, пока я не узнаю, что она в безопасности. Я должна молиться за нее. – Екатерина начала с трудом подниматься.
– Отдохните, мадам! Прошу вас!
– Вашей милости надо немного полежать.
– Нет! Сейчас самое важное время для молитвы!
Екатерина сползла с кровати и слегка покачнулась, однако на нетвердых ногах сделала несколько шагов до аналоя и с облегчением опустилась на колени.
– О Господи Иисусе, спаси моего ребенка! – молила она, сжимая руки. – Последи за ней и защити ее!
Грудь пронзила резкая боль. Прижав ладонь к сердцу, она ловила ртом воздух. Подбежали служанки, подняли ее и перенесли на постель. Послали за докторами. К их появлению боль ослабла, но не прошла совсем. В груди ныло, и сердце беспорядочно скакало.
Доктор де ла Саа приказал горничным снять с Екатерины платье и надеть на нее ночную сорочку. После этого он осмотрел пациентку, простучал грудь и спину, попросил покашлять. На мгновение лицо врача омрачилось, но потом он заметил, что больная вопросительно с