т врагов на севере!» – «Теперь есть», – ответил рыцарь.
Генрих громко захохотал. Екатерина тоже засмеялась, не в силах оторвать взгляд от короля, который сидел перед ней, всем довольный, то и дело бросая выразительные взгляды в ее сторону, отчего она вспыхивала и заливалась краской до самого обшитого жемчугом выреза платья. Ее придворные не испытывали ни малейшего напряжения. Екатерина и раньше замечала эту способность Генриха легко сходиться с людьми. Оказавшись с ним рядом, никто не мог остаться равнодушным. Генрих больше походил на доброго приятеля, чем на короля.
Екатерина не могла поверить, что он принадлежит ей. Все время, пока принцесса росла, ей часто говорили, что она награда для любого мужчины, но долгие годы борьбы подточили ее уверенность в себе. Ей было двадцать три; Генриху – почти восемнадцать. Не такая уж большая разница в возрасте – для него она, очевидно, не имела значения. Он пришел спасти ее от бедности, позора и унижения. Екатерина была готова отдать все свое пылкое, любящее сердце без остатка этому прекрасному юноше – ее королю, ее странствующему рыцарю, ее возлюбленному.
После обеда они сидели в затененной деревьями беседке в саду, им о многом надо было потолковать и условиться.
– Мы должны пожениться немедленно! – воскликнул Генрих. – Коронация намечена на середину лета, и я хочу, милая Кэтрин, чтобы вы участвовали в ней как моя жена.
Он сорвал бутон розовой розы и протянул ей. Екатерина улыбнулась, поднеся цветок к губам. Она хотела, чтобы Генрих продолжал говорить. Ей нравилось слушать его. Каждое слово, слетавшее с губ короля, было для нее перлом мудрости.
– Вы должны знать: мой отец хотел, чтобы я женился на вас, – сказал Генрих. – На смертном одре он приказал мне сделать это не откладывая. Не то чтобы я нуждался в особом распоряжении, я и без того уже давно готов к браку. – Он теплым взглядом посмотрел на Екатерину. – Мой совет тоже за. Все превозносят ваши добродетели, говорят, вы вылитая мать и обладаете мудростью и великодушием, которые завоюют уважение всего народа. Меня уверяют, что вы будете королевой, совершенной во всех отношениях. Но, Кэтрин, знайте одно: что бы кто ни говорил и какие бы весомые причины ни вели к нашему браку, из всех женщин в мире я желаю обладать именно вами. Я люблю вас и страстно хочу сделать своей супругой.
Его рука скользнула по спинке каменной скамьи и легко опустилась на плечо принцессы. Екатерина не представляла себе, что прикосновение мужчины может настолько потрясти. Ничто в жизни не приближало ее к пониманию плотской любви. Теперь она поняла, почему поэты и менестрели придавали ей такое значение, почему люди томились от любви, готовы были умирать и убивать ради нее. Но легкое прикосновение было ничто в сравнении с тем, что ожидало их после свадьбы… Сердце принцессы забилось при мысли об этом.
– Я сожалею, что мой отец так плохо обращался с вами, – продолжил Генрих, и лицо его посерьезнело. – Много раз я протестовал, но он меня не слушал. Мои слова не имели для него никакого значения. Я высматривал вас, хотя и знал, что отец намеренно держит нас вдали друг от друга. Люди говорили мне, как отважно вы противостояли трудностям. Поверьте мне, Кэтрин, если бы я мог вам помочь, я бы это сделал. Отца я ненавидел за то, как он с вами обходился.
По горячему чувству в его голосе Екатерина поняла: для ненависти к отцу у него имелись и другие причины.
– Но все это в прошлом, – твердо заявил Генрих. – Я не мой отец! Мы вступили в новую эпоху. В казне много денег, и это позволит мне произвести перемены. Отец мечтал о новой эре Артура, мой бедный брат должен был возвестить ее, но вместо него это сделаю я. Это будет новая эра рыцарства! Я намерен возродить давние притязания Англии на французский престол. Я обрушусь на французов с такими силами, что Азенкур покажется мелкой стычкой, и, клянусь вам, Кэтрин, однажды вы будете коронованы в Реймсе.
Глаза принца засверкали в предвкушении столь славного будущего.
– Мой отец поддержит вас, – заверила принцесса короля, трепеща от его слов. – Франция не друг Испании.
– Англия и Испания вместе будут непобедимы! – сказал Генрих, взгляд его лихорадочно метался. – Король Фердинанд написал мне, побуждая без промедления жениться на вас. Он обещал, что ваше приданое будет выплачено целиком и в назначенный срок. Его банкир, синьор Гримальди, уже все устроил.
Последние слова как иглой проткнули пузырь счастья, в котором пребывала Екатерина. Ее посуда и драгоценности! Смеет ли она сказать Генриху, как уменьшилось их количество? Принцесса задрожала, боясь, что стоит ей признаться, и Генрих может легко изменить свое решение.
– С-сир, – запинаясь, произнесла она, – часть его должна быть выплачена драгоценностями и посудой. Мне пришлось продать кое-что, чтобы покупать еду и другие необходимые вещи.
Генрих наклонился и поцеловал Екатерину.
– Не стоит беспокоиться о таких пустяках, – успокоил он ее. – Посуда и драгоценности не имеют никакого значения.
Этими несколькими словами принц снял тревогу, которая поглощала Екатерину столько лет. Никогда еще ни одна женщина не чувствовала себя такой любимой!
– Я не нахожу слов, чтобы выразить вам свою благодарность за понимание, – сказала Екатерина, целуя его в ответ, – и глубоко признательна вам за то, что союз между нашими странами сохранится.
– А я благодарен вам за то, что вы станете моей женой и королевой! – сказал Генрих, придвигаясь к ней и звонко целуя ее в губы. – Мне так нравится ваш милый испанский акцент. Вы самое прекрасное создание на свете.
Принц снял с головы Екатерины бархатный чепец и провел рукой по ее волосам во всю их длину, а они настолько отросли, что принцесса могла на них сидеть. Потом Генрих заключил в объятия трепещущую принцессу и прижал к себе. Екатерина охотно поддавалась его поцелуям, радуясь, что деревья заслоняют их от чужих взглядов. На страже у входа в укромный садик стоял йомен из королевских гвардейцев. Всей жизни не хватило бы, чтобы выразить любовь и благодарность, которые теперь переполняли ее.
Сделать нужно было очень много, и все спешно. Целая армия ремесленников и рабочих взялась обновлять для Екатерины долго пустовавшие покои королевы. Мебель и гобелены были доставлены из королевского хранилища, художники освежали росписи, были куплены новое постельное и столовое белье, все самого высокого качества. Генрих деятельно занимался обустройством двора своей будущей супруги, зачислив в него сто шестьдесят человек. Многие из тех, кто служил его матери, были переведены в свиту Екатерины. Возглавить двор должен был новый камергер – Уильям Блаунт, лорд Маунтжой, представительный мужчина чуть за тридцать, который учился у Эразма в Париже и сейчас был известен как друг великого ученого и образованный гуманист в своем роде.
Маунтжой держался с достоинством, и эта его манера внушала доверие. Екатерина не сомневалась, что этот вежливый, сведущий человек легко управится с ее двором. И ее очень порадовало известие, что Маунтжой влюбился в ее фрейлину Агнес де Ванагас и сделал ей предложение.
Принцесса была очень благодарна Генриху за то, что он позволил ей оставить при себе испанских придворных, которые состояли в ее свите с момента прибытия в Англию. Принцу понравился брат Диего, и он позволил Екатерине оставить духовника при себе. Другой францисканец, преданный и кроткий Хорхе де Атека, который прежде исполнял обязанности писаря, теперь был повышен в должности до придворного священника. Доктор Алькарас по семейным обстоятельствам возвращался в Испанию, но два других врача – благородный доктор де ла Саа и по-отечески заботливый доктор Гуэрси, оставались присматривать за здоровьем Екатерины.
Пребывая в полном счастье, Екатерина от души простила тех слуг, которые проявляли неуважение и непокорность, когда фортуна поворачивалась к ней спиной. Генрих с готовностью выплатил все, что им задолжали, и Екатерина попросила своего отца наказать их за дерзость, а потом простить.
– Если вы не возражаете, я бы хотела оставить при себе Марию, она и сама не желает ничего иного, – попросила Екатерина.
– Вы можете оставить кого хотите, дорогая, если при этом вам будут прислуживать и несколько английских леди.
– Мне это будет очень приятно. – Принцесса с благодарностью поцеловала его.
Екатерине понравились фрейлины, которых подобрал Генрих. Особенно ее обрадовало то, что среди них оказалась и Маргарет Поул.
– Я знаю, вы к ней привязаны, – сказал Генрих, – к тому же в ней течет королевская кровь и она очень подходит для этой службы.
– Вы не могли сделать лучшего выбора! – воскликнула принцесса, снова целуя короля.
Маргарет Поул изменилась. Вдовство иссушило ее и без того стройную фигуру и прочертило борозды на челе. Побледневшая по сравнению с тем, какой ее помнила Екатерина, она осталась столь же доброжелательной и сердечной, как во времена их жизни в Ладлоу. Но принцесса быстро убедилась в том, что им обеим так легко и приятно друг с другом, будто они расстались не семь лет назад, а всего неделю.
Три другие фрейлины происходили из королевского дома Плантагенетов. Элизабет, леди Фицуолтер, и Анна, леди Гастингс, были сестрами дальнего родственника Генриха, могущественного, горделивого и напыщенного герцога Бекингема. Жизнерадостная графиня Суррей – Элизабет Стаффорд, которую Екатерина обожала, приходилась ему дочерью. Все три, как знатные дамы, должны были служить при ее дворе вместе с графинями Саффолк, Оксфорд, Шрусбери, Эссекс и Дерби.
– Я порекомендовал бы вам также супругу моего контролера сэра Томаса Парра, – сказал Генрих. – Он и его семья отлично служили короне, и моя бабушка, леди Маргарет, очень высокого мнения о них. Мать и бабушка сэра Томаса были фрейлинами, и хотя мне известно, что придворные должности полагаются только аристократкам, думаю, она вам понравится.
Так и вышло. Мод Парр оказалась очаровательной, добрейшей леди, необыкновенно образованной и начитанной. Дамы сразу привязались друг к другу и нашли, что между ними много общего. Как и Екатерине, Мод тоже повезло – она полюбила супруга, которого для нее выбрали. Это была семнадцатилетняя кудрявая дама, приятной внешности и с изящными манерами. Маргарет Поул с ней тоже поладила, несмотря на двадцать один год разницы в возрасте. Мария предпочитала общительную Мод большинству других важных придворных леди, сильно заботившихся о поддержании своего достоинства.