Ждать начала аплодисментов и приветственных криков пришлось недолго. Появился Генрих в великолепном турнирном костюме из золотой и серебряной парчи, расшитой золотом. Екатерина разглядела на шелке изображение сердца, охваченного пламенем, а над ним слова: «Признаться не осмелюсь». И похолодела не только от пронизывающей февральской стужи.
Конечно, это ничего не значит – всего лишь метафора, как и девиз, который красовался на попоне коня Генриха на другом турнире. Когда это было, года четыре назад? И в тот раз никаких оснований для тревоги не оказалось. И почему она сейчас должна его подозревать? «Будь разумной! – увещевала себя Екатерина. – Это ерунда!»
Умер от лихорадки лорд Уиллоуби.
Екатерина уронила письмо из Гримсторпа на колени. Неровный почерк Марии выдавал глубину ее горя. «Я не могу есть, выпиваю лишь немного вина, – писала она. – Почти не сплю. Если Бог призовет меня последовать за ним, я пойду с радостью». Екатерина попыталась представить себе, что бы она почувствовала, если бы умер Генрих. Мир перестал бы существовать для нее, это точно, и она не беспокоилась бы о том, что с ней произойдет дальше. Но другие люди тревожились бы о ней, как сейчас ее саму волновала судьба Марии.
Екатерине хотелось только одного – утешить свою подругу. Все последние годы они не прерывали переписки – отправляли друг другу теплые остроумные послания с рассказами о повседневной жизни и детях. Мария трижды приезжала ко двору, но она потеряла еще одного сына, Франциска, и после этого ушла с головой в свою жизнь в Линкольншире, так что Екатерина не видела подругу уже два года.
– Я бы хотела съездить к ней, – сказала Екатерина Генриху, услышав печальные новости. – Риска заразиться нет. Лорд Уиллоуби умер далеко от дома, во время посещения Саффолка. Мария, к ее большому сожалению, не была с ним рядом.
Стоял октябрь, двор находился в Графтоне – новом дворце Генриха в Нортгемптоншире. Здесь завершался объезд королевства, начатый в Сассексе. Между супругами царил мир, и Екатерина почти позабыла свое февральское беспокойство по поводу девиза. «Какая чепуха! – подумала она, вспоминая свое тогдашнее смятение. – Марии пришлось гораздо хуже». Не стоит преувеличивать опасность, важно всегда соблюдать меру.
– Это не так уж далеко, – отозвался Генрих, – но Марии могут быть в тягость хлопоты, связанные с королевским визитом.
– Я поеду как частное лицо. Пожалуйста, отпустите меня.
– Конечно. Не смею вас задерживать. Прошу, передайте Марии от меня: наследство Уиллоуби переходит к ее дочери, которая является младшей, но главной наследницей. У нее не будет недостатка в поклонниках! А до тех пор, раз ее отец умер, она будет под моей опекой. Я хочу, чтобы вы сказали Марии: пока дочь может остаться с ней.
– Это очень правильное решение – и великодушное.
Опекунство над Кэтрин Уиллоуби – лакомый кусок, многие будут не прочь выкупить его. Королева рассчитывала, что щедрость Генриха не иссякнет до того момента, как девушка достигнет брачного возраста.
В поисках горничных и других слуг, которые должны были упаковать ее вещи для поездки, Екатерина вошла в свои покои и наткнулась на Марджери и Элизабет Отвелл. Укладывая в сундук чистое постельное белье, девушки лили слезы.
– Что случилось?
Марджери вскочила на ноги и вытерла слезы:
– Ваша милость! Простите меня. Я займусь своим делом.
На бледном лице Элизабет застыла печать страдания. Екатерина была тронута тем, что они так переживают понесенную Марией потерю.
– Это ужасная новость, – сказала она. – Она сильно повлияла на всех нас.
Сестры переглянулись.
– Да, мадам, – согласилась Марджери. Она явно совершала над собой невероятные усилия, чтобы удержаться от слез. – Мы очень сочувствуем леди Уиллоуби. Чем мы можем быть полезны вашей милости?
– Я собираюсь навестить ее, приготовьте необходимые для поездки вещи. Меня не будет дня три или четыре.
Вошла Мод.
– Я принесла вашей милости книгу, – сказала она, потом заметила вытянувшиеся лица сестер Отвелл и добавила оживленным тоном: – Ну, дамы, давайте же собираться!
Осень стояла нежная и мягкая, листва переливалась разноцветьем красок – золотая, рыжая, красная. Дороги были чисты и сухи. Небольшая свита Екатерины проделала путь в пятьдесят миль между Графтоном и Гримсторпом за два дня, на ночь воспользовавшись гостеприимством настоятеля монастыря в Питерборо.
Вечером после ужина Екатерина отправилась в большую монастырскую церковь. Внутри горела сотня свечей, но было пусто, и Екатерина наслаждалась этой краткой возможностью побыть наедине с собой. Она дошла по нефу до перекрестья, присела перед алтарем, потом повернула направо в трансепт и встала на колени в часовне Святого Освальда: его рука была одной из наиболее ценных реликвий аббатства. Екатерина с благоговением осмотрела ее, потом встала и двинулась по апсиде к прекрасной часовне Богородицы. Вернулась назад по северному приделу. Проходя мимо алтаря, по левую руку, Екатерина остановилась, сама не зная почему. На нее вдруг снизошло ощущение великого покоя, как будто она вернулась домой и вознеслась на небывалые высоты счастья.
Екатерина не знала, что и подумать. Она впала бы в грех гордыни, если бы позволила себе возмечтать, что это святой Освальд или какой-то другой из древних святых Питерборо сподобил ее получить духовное откровение. Возможно, ей почудилось – ощущение длилось какие-то мгновения, и в таком святом месте легко вызвать в себе чувство благодати во Христе. А может, это был знак, посланный, чтобы у нее хватило сил утешить Марию. Как бы там ни было, но именно об этом она молилась.
Гримсторп был старым замком с высокой башней, которую когда-то в прошлом переделали в удобное жилье. Ко всему здесь Мария успела приложить руку, следы этого были заметны повсюду – в том, как подобраны гобелены и резная мебель, как раскрашены потолочные балки, как выложен плиткой пол.
Екатерина ожидала застать Марию совершенно разбитой и намеревалась предложить ей поддержку и сочувствие. Но обнаружила, что подруга держится стойко и с удивительным достоинством справляется со всеми печальными заботами, которые приносит с собой вдовство. Только сейчас Екатерина поняла, какой внутренней силой обладала Мария. С момента, когда они прильнули друг к другу в холле Гримсторпа, и до часа расставания три дня спустя Екатерина ни разу не видела Марию в слезах.
Надежды Екатерины успеть на похороны не оправдались – тело лорда Уиллоуби уже предали земле.
– Болезнь была скоротечной, – сказала Мария за ужином, который подали в завешанной черным гостиной. – Совершенно неожиданной. Он уехал здоровым и выглядел прекрасно, как обычно, а потом мне сказали, что он мертв. Ему было всего сорок четыре. – Мария умолкла и глубоко вздохнула. – Я должна быть благодарна за десять счастливых лет, что мы провели вместе.
Екатерина протянула руку и накрыла ею ладонь Марии:
– В этом было твое благословение. И у тебя в утешение осталась дочь. – Королева была растрогана, увидев свою крестницу, семилетнюю Кэтрин Уиллоуби, милую живую девочку с темными локонами и победоносно вздернутым носиком. – Она похожа на тебя.
– Да, няня называет ее маленькой испанкой! – Мария улыбнулась. – Как поживает принцесса?
– Ей сейчас десять, и она развита не по годам, – с гордостью ответила Екатерина. – Хорошо бы тебе с ней повидаться.
Ей и самой этого хотелось.
– Да, хорошо бы, – поддержала Мария. – Она очаровательна. Я была бы так рада, если бы наши дочери подружились, как мы.
– С Божьей помощью и они подружатся.
А ведь Мария все еще привлекательна, даже одетая в черное траурное платье, хотя в волосах уже появилась легкая проседь. «Мы обе не помолодели, – думала Екатерина, – но в Марии изменилось что-то еще. Появилась какая-то напряженность, как будто она все время старается держать себя в руках. Наверное, в ее положении это естественно».
– Королевское жаркое! – радостно воскликнула Екатерина при виде поставленного на стол серебряного блюда с ягненком. – Я уже давным-давно такого не ела. А в детстве очень любила.
– Вы приехали очень кстати, – сказала Мария, отрезая для Екатерины куски мяса.
– Ты как будто знала о моем приезде. Мм, я таким и помню этот вкус. Перца в самую меру!
Они ели и делились новостями. Марии не терпелось узнать обо всем, что происходит при дворе, а потом она захотела поговорить об Уильяме.
– Когда говоришь о нем – это помогает, – сказала вдова. – В воспоминаниях он оживает. Спасибо, что выслушали.
Екатерина рассказала Марии обо всех последних придворных скандалах.
– Граф и графиня Норфолк разошлись, и она переехала в собственный дом.
– Это из-за Бесс Холланд?
– Да. Это продолжалось много лет, как мы все знаем, а потом Элизабет отказалась держать эту женщину в доме. Тогда граф оставил ее без содержания, а Бесс отомстила на славу – связала графиню и прыгала на ее груди, пока у несчастной не пошла горлом кровь.
Темные глаза Марии расширились.
– Это ужасно!
– А еще хуже то, что Элизабет только недавно родила, и говорит, что, когда пожаловалась графу, тот вытащил ее за волосы из постели и порезал ей кинжалом щеку. Он, разумеется, отрицает это, но ему никто не верит, и меньше всех я! Это отвратительный человек. Элизабет говорит, что он не блюдет ни заповеди Божьи, ни свою честь.
Мария оставила попытки есть и подлила себе вина.
– Не понимаю, что он нашел в этой Бесс Холланд! Она вроде бы его прачка?
Екатерина покачала головой:
– Это сплетни, на самом деле Бесс – родственница лорда Хасси. Но как бы там ни было, а она порочная женщина.
Свечи оплывали, тени становились гуще, а женщины все говорили о старых друзьях и других придворных.
– Полагаю, кардинал все так же на коне? – произнесла Мария с почти невинным видом. Как и Екатерина, она ненавидела Уолси.
– Ну конечно.
– Досадно, что король позволяет ему так возноситься.