Екатерина замялась. Не стоит ей осуждать Генриха в разговорах с друзьями. Но они были не при дворе, и слушала ее только Мария – Мария, которой она могла доверять.
– Генрих все так же порабощен им. Иногда мне кажется, что он видит в нем отца.
– Кому, как не вашему высочеству, знать, что движет королем в его отношениях с кардиналом.
– Мне? Почему я должна это знать?
– Помните брата Диего? Вы относились к нему так, будто он святой. Мы все удивлялись его поступкам, некоторые даже высказывали свои сомнения, но вы ничего не слушали. Для вас он был совершенством, воплощением святости. Может быть, таким же выглядит и кардинал в глазах короля.
– Воплощением святости? Я в этом сомневаюсь! – Екатерина усмехнулась. – Но в твоих словах, возможно, есть смысл. Я тогда была очень наивна и одинока. Нуждалась в духовном руководстве. Брат Диего дал мне его, но, думаю, он получил благодаря мне и свою выгоду.
– Уж это я точно знаю! – Мария улыбнулась.
На мгновение Екатерина опешила, но потом поняла, что Мария намекает на чрезмерное влияние монаха. Нет, она никогда не заговорит о той ночи. Став старше и мудрее, Екатерина поняла: интерес к ней брата Диего был не чисто духовным и он сознательно пытался склонить ее к греху. С некоторыми другими ему, похоже, это удалось.
Ближе к ночи Мария приказала подать гиппокрас.
– Это особый случай, – сказала она. – Не каждый день ко мне заглядывает королева Англии!
– Что ты теперь будешь делать? – спросила Екатерина, когда кубок для нее был наполнен.
– Пока обдумываю возможности.
– Король был бы рад, если бы дочь осталась с тобой. Он просил меня передать тебе это.
Мария не отреагировала так, как ожидала Екатерина.
– На самом деле я и сама размышляла об этом. Видите ли, ваше высочество, я одинока. Уильям был моей жизнью, но это в прошлом, я бы с удовольствием снова вернулась в общество моей госпожи и моих соотечественниц. А дочь охотно оставила бы на попечение нянь и учителей, если бы могла занять прежнюю должность при дворе.
– Ну конечно! – воскликнула Екатерина, обрадовавшись такой перспективе.
Она любила Мод Парр и сильно скучала по Маргарет Поул, но Мария была ее самой давней подругой, и Екатерина с удовольствием приняла бы ее обратно к себе на службу, даже если Мария возвращалась к ней по самой скорбной из возможных причин.
– Ты должна приехать, как только будешь готова. Теперь у тебя будет другая должность, ты ведь больше не девица. Будешь одной из знатных дам при моем дворе, и самой желанной. Ах, как я рада твоему возвращению! Этого не выразить словами!
Приближалось Рождество, но у Екатерины язык не поворачивался спросить Генриха, призовет ли он принцессу Марию ко двору. Уже почти полтора года она не видела дочь и жестоко страдала в разлуке. Дни шли за днями, наступил ноябрь, за ним – декабрь. Екатерина думала, что сойдет с ума от переживаний. Если Генрих сам не поднимет эту тему, ей придется заговорить первой.
Однако в День святого Николая король пришел в ее покои и объявил, что послал за Марией, дабы она встретила праздники вместе с ними. Вне себя от радости, Екатерина обхватила Генриха руками и расцеловала, не обращая внимания на изумленные взгляды своих фрейлин.
– Вижу, мне надо приглашать Марию почаще! – пошутил Генрих, слегка покраснев.
Прибывшая ко двору Мария выглядела гораздо старше и держалась более важно, чем ее запомнила Екатерина. Как крепко королева обняла свою дочь! Никогда бы ее не отпускала… Мария немного всплакнула и призналась, что сильно скучала по своей дорогой матушке. Теперь дни проходили в приятных занятиях: они плели рождественские венки, пели старые песенки и пытались наверстать упущенное – переговорить обо всех тех мириадах мелочей, которые произошли за время их разлуки. Екатерина готова была жадно впитывать любую подробность о жизни дочери, а Мария охотно и с нетерпением обо всем ей рассказывала.
Потом наступило незабываемое Рождество – с обильными пирами, гуляньями, маскарадами, переодеваниями, банкетами и турнирами. Перед всем двором Генрих пригласил Марию на танец и исполнил с ней павану. Отец с дочерью танцевали, все им аплодировали, а Екатерина не спускала с них глаз, и сердце ее было переполнено.
Это было волшебное, золотое время. Но потом, после Двенадцатой ночи – праздника Богоявления, Мария, по настоянию Генриха, вернулась в Ладлоу. Екатерине осталось лишь томиться в разлуке и перебирать в голове воспоминания.
Мария Уиллоуби вернулась на службу к Екатерине весной 1527 года. В это время в Гринвич ко двору прибыл новый посол императора, дабы обменяться с королевой положенным по церемониалу приветствием.
Вскоре стало ясно, что Мария сильно изменилась: десять лет брака с потакающим прихотям супруги человеком и опыт управления благородным домом не прошли даром. Она стала более активной и решительной. Мигом разобравшись в делах и поняв, что Екатерина глубоко несчастна, она решила стать ее защитницей.
Не в пример осмотрительной Маргарет Поул Мария не стеснялась осуждать короля.
– Он слишком многого требует от вас, – заявила она. – Он должен принимать в расчет ваши чувства. Уильям всегда учитывал мои желания. – Мария с гордостью перечисляла добродетели Уильяма, и в сравнении с ним Генрих явно проигрывал. – Ваше высочество слишком кротки, слишком смиренны и покорны, всепрощающи, если мне позволено будет так выразиться.
– Я его жена и поклялась быть ему послушной, – не уступала Екатерина.
– Вы слишком добры и покладисты по натуре! Мужчинами так легко управлять. Есть способы убеждать их. К примеру, уступка в какой-нибудь мелочи с Уильямом творила чудеса. Он готов был сделать для меня все.
Как бы Екатерина ни любила Марию, ее утомляли бесконечные рассказы подруги о совершенствах ее Уильяма.
– Сомневаюсь, что Генрих это заметит. Я не в том положении, чтобы он ценил мои уступки в мелочах.
Мария собралась отпустить какую-нибудь шпильку и наверняка готовилась снова похвалить Уильяма, но тут стремительно вошла Анна Болейн. Как обычно небрежно-элегантная, она объявила: дон Диего Уртадо де Мендоса, прибывший на замену Луису Каросу в связи с отзывом последнего, ожидает в приемной вместе с кардиналом Уолси.
Кардинал представил королеве нового имперского посла и орлиным взором проследил, как тот кланяется и целует ей руку.
Испанец был смуглым привлекательным мужчиной с густыми темными волосами и очень учтивыми манерами. Он явился к Екатерине после аудиенции у короля. Тот все еще злился на императора, но тем не менее удивительно владел собой.
– Ваше высочество, его императорское величество желает, чтобы я передал вам его самую искреннюю любовь, и спрашивает о вашем здоровье.
Присутствие Уолси вынудило Екатерину приветствовать посла сдержанно.
– Я рада слышать это, потому что была обижена пренебрежением его величества. Более двух лет я не получала писем из Испании, между тем моя привязанность к нему и готовность ему служить так велики, что я заслуживаю лучшего отношения.
Мендоса переменился в лице:
– Ваше высочество, между его величеством и королем вашим мужем произошло охлаждение. Его величество был лишен возможности с вами общаться, и он хочет, чтобы вы знали: он очень сожалеет об этом. Но теперь, я надеюсь, дела пойдут лучше.
Скорее всего, Мендоса прибыл сюда, дабы смягчить последствия нового договора Генриха с Францией. А Генрих, как бы он ни бушевал, желал сохранить торговлю Англии с империей, пусть даже они с Карлом вполне искренне хранили верность своей взаимной неприязни. Благодаря усилиям Генриха и, естественно, Уолси король Франциск был освобожден из испанской тюрьмы, связал себя драконовским договором о дружбе с императором, который должен был скрепить его брак с сестрой Карла Элеонорой. Услышав об этом, Екатерина с грустью подумала о бедной королеве Клод. Та уже три года как была мертва: бесконечное вынашивание детей истощило ее силы.
Однако, как только Франциск благополучно вернулся домой, он тут же разорвал условия договора и ратифицировал соглашение с Англией. Услышав, что посол Генриха в Париже превозносит принцессу Марию как перл мира и сокровище, которое ее отец ценит больше всего на свете, он не стал терять времени даром и предложил в женихи себя или одного из своих сыновей. Екатерина пришла в ужас.
– Выйти замуж во Францию – уже одно это стало бы для Марии катастрофой, но отдать ее за этого Великолепного Турка было бы чистым злодейством! – с жаром заявила она. – Кроме того, он поклялся жениться на моей племяннице Элеоноре.
– Я согласен, – отозвался Генрих. – Он должен был посвататься для кого-то из сыновей: дофина Франциска или герцога Орлеанского.
Слабое утешение, если предстоит выдать единственное дитя за француза! Не говоря уже о том, что в таком случае Мария покинет Англию, вероятно, навсегда. Екатерина так и не могла смириться с неизбежностью разлуки и тяжело переживала предвестие этого – переезд Марии в Ладлоу. О дальнейшем она не хотела даже думать.
Уолси проследил, чтобы Мендоса не слишком задержался у Екатерины.
– Есть много важных дел, которые король поручил мне обсудить с вами, – сказал кардинал послу после обмена любезностями. – Ее высочество, конечно, извинит нас, если мы откланяемся. Вы получите аудиенцию в другое время.
Однако новая встреча оказалась недостижима: всегда находилась причина, почему Мендоса не мог увидеться с королевой. Обычно, как она узнала позднее, его отвлекал на что-нибудь или удерживал от встречи Уолси. У Екатерины сложилось неприятное впечатление, что за ней следят. Слуги кардинала вечно сновали по ее апартаментам, под разными предлогами входили и выходили; разумеется, это было не простое совпадение. Их присутствие смущало ее. Всякий раз, когда она давала аудиенцию, кто-нибудь из них обязательно оказывался в ее приемном зале, а некоторые проявляли повышенный интерес к ее фрейлинам. Еще бы, эта распутница Люси Тальбот поощряла одного из соглядатаев лукавой улыбкой и кокетливыми взглядами. Екатерина была уверена, что все это не игра ее воображения. Она подозревала, что ее письма перехватывают. А чему тут удивляться? Разумеется, Уолси не хотел допустить, чтобы она оказывала влияние на кого-нибудь во благо Испании и в ущерб новому альянсу.