– А как же я? – спросила Екатерина, содрогаясь от душевной боли и гнева.
– Я говорил вам, Кейт: вы получите все, что захотите! Мое дело по сути своей справедливо, и оно проистекает не из недовольства вами. Я собираюсь обращаться с вами как с сестрой – почтительно, с добротой и любовью. За Марией останется ее место в ряду наследников после сыновей Анны.
Его сестра! Вдова Артура. Однако Екатерине не представилось возможности ответить: появился священник с детьми из Королевской капеллы и месса началась. Бóльшую ее часть Екатерина проплакала. Генрих не мог этого не видеть, однако даже не попытался ее утешить.
– Эту женщину надо приструнить! – шипела Мария.
В эти дни она находилась в дурном настроении: вопреки ее воле герцог Саффолк выкупил у короля опеку над ее дочерью и стал законным попечителем ребенка и он поддерживал своего властелина.
– Она не лучше, чем… ну, я не буду этого говорить! – сердилась Мод. – Как вы можете терпеть ее здесь, мадам? Отошлите ее домой!
– Не могу. Это будет выглядеть как месть. И король, вполне возможно, вызовет ее обратно и прикажет мне принять ее назад в свою свиту.
– Ваша милость, вы святая! – раздраженно заявила Гертруда Блаунт. – Вы не выражаете ни недовольства, ни досады, а просто принимаете все без обид.
– Я пытаюсь проявлять мудрость и терпение и стараюсь ради короля относиться с уважением к госпоже Анне.
– Зачем вы это делаете? Другие жены выдрали бы ей волосы.
– Когда-нибудь он откажется от нее, и я хочу, чтобы до того времени он сохранил хорошее мнение обо мне. К тому же я королева и должна держаться достойно. Помяните мое слово, эта дама недолго будет торжествовать.
– Она хочет заполучить корону Англии! – возмущенно воскликнула Мария.
– Я знаю своего мужа. Удовлетворив свое желание, он сразу к ней охладеет. А я его законная жена, что будет подтверждено.
– Значит, ваша милость, вы считаете, что она его любовница?
– Я в этом уверена.
Признавать это было больно, и Екатерина понимала, что не должна так непочтительно отзываться о Генрихе при своих фрейлинах. Но ей нужно было с кем-то поговорить, или она сошла бы с ума.
– Что мать, что дочка, – буркнула Элизабет Стаффорд. – У леди Болейн в молодости была особая репутация.
– А я слышала, ее сестричка – шлюха, – фыркнула Гертруда Блаунт.
Мод пробормотала:
– Этот разговор не для ушей королевы.
Екатерина не без труда сменила тему, хотя с удовольствием продолжила бы развивать ее.
Генрих вел себя как одержимый. Несколько раз, когда выдавался случай завести разговор об этом деле, Екатерине приходилось бороться с его абсолютной убежденностью в своей правоте. Пересуды о его страсти к Анне не умолкали – и все это говорилось о человеке, который раньше был образцом осторожности и благоразумия. Генрих был настолько поглощен любовью, что казалось, его желание главенствует над прочими соображениям и тактичности положен конец. Екатерина понимала: ее муж обуян страстью и только Бог может ослабить это помешательство.
Анна была гораздо осмотрительнее. Она вела тонкую игру, в этом не было сомнения, потому что, когда Генрих обхаживал ее – а он делал это на глазах у Екатерины, – она принимала вид холодный и отстраненный. Анна теперь так часто проводила время с Генрихом, что Екатерина чувствовала себя живущей в ménage à trois[16], как фактически и было. Садясь играть в карты с Анной и Генрихом, она дивилась собственной покладистости и поражалась Генриху, который, судя по всему, не находил ничего необычного в том, чтобы коротать часы досуга с женой и любовницей одновременно.
В тот день Анна, очень элегантная в черном бархатном, расшитом жемчугом платье, забрала главную ставку, вытащив короля.
Екатерина не могла сдержаться. Она улыбнулась:
– Госпожа Анна, у вас есть прекрасная возможность остановиться на короле, но вы, как все, хотите получить все или ничего.
Генрих вспыхнул, а у Анны хватило выдержки, чтобы грациозно кивнуть. Но теперь линия фронта была прочерчена, и ею было отмечено окончание покорности Анны своей госпоже. С того дня ее враждебность стала очевидной. Анна приходила и уходила когда хотела и вела себя по отношению к Екатерине подчеркнуто неуважительно. Не упускала случая показать свое влияние на короля и при дворе. Была безжалостна. Екатерина поняла: эта молодая особа, которой она восхищалась, которую жалела и защищала, была опасна, как змий, лишивший рая Адама и Еву.
Уолси находился во Франции, и неусыпное наблюдение за Екатериной ослабло. На этот раз Франсиско Фелипесу удалось незамеченным ускользнуть из Англии. Много дней Екатерина находилась в подвешенном состоянии, теряясь в догадках, сумел ли он обмануть бдительность властей, но время шло, а никаких известий не приходило. Екатерина начала надеяться, что ее гонец достиг Испании и рассказал императору о ее бедственном положении.
Но вот пришло письмо от Карла, подтвердившее догадки Екатерины.
Вам нетрудно будет представить ту боль, которую причинили мне эти новости. Если бы дело касалось моей собственной матери, оно не принесло бы мне большего огорчения. Я немедленно начал работать над исправлением ситуации, и Вы можете быть уверены, что я, со своей стороны, сделаю все возможное, дабы оказать Вам помощь и поддержку в этих испытаниях. Дайте мне знать со всей возможной поспешностью, как продвигается это омерзительное дело, чтобы я мог сделать все необходимое для Вашей защиты и Вашего благополучия.
«Слава Богу, – подумала Екатерина, – слава Богу!»
Слухи и домыслы по поводу того, что Генрих хочет сделать Анну королевой, вызвали широкое возмущение. Когда Екатерине случалось отправляться на барке в Лондон, а она делала это несколько раз за последние месяцы, люди аплодировали, громко приветствовали ее и выражали неодобрение Анне.
– Не хотим Анку Буллен! – кричали они. – Сжечь шлюху!
– Боже, спаси нашу королеву! Долгих лет доброй королеве!
Екатерина молилась, чтобы таких протестов не было, когда Мария появится на людях, и решила отдать распоряжение Маргарет Поул, чтобы та как можно больше держала девочку дома. Но невозможно было запереть Марию в ее покоях навечно. Это ужасное дело отбрасывало тень на всю их жизнь, теперь Мария даже не могла свободно выходить. Екатерина очень злилась. А еще больше бесило ее то, что Генрих вовсе не беспокоился о дочери. Он был полностью поглощен чарами госпожи Анны Болейн!
Уолси вернулся в Англию. Екатерина узнала об этом однажды вечером, когда сидела рядом с Генрихом в главном зале на троне и собиралась смотреть представление масок. Анна, разумеется, была здесь же – одетая в белый дамаст, с распущенными темными волосами, в которых сверкали драгоценные украшения. Цвет платья не шел к ее желтоватому лицу, но Генрих не мог оторвать глаз от любимой.
Екатерина предчувствовала, что Генрих встретит кардинала с радостью, особенно если тот привез известие о готовности короля Франциска поддержать развод. Явился гонец от Уолси: где будет принят его господин? Екатерина ожидала, что Генрих, как обычно, попросит извинения и отправится в кабинет кардинала, чтобы выслушать доклад. Но тут, не успел Генрих ответить, как встряла Анна.
– Куда же еще идти кардиналу? – обратилась она к гонцу. – Скажите ему, чтобы шел сюда, где король!
– Да, попросите его прийти сюда, – поддержал ее Генрих.
Так Анна всему двору показала свою власть над королем и ненависть к кардиналу.
«О, она умна», – подумала Екатерина и вспомнила расстроенную девушку, которая обещала отомстить Уолси. Сколько же, четыре года Анна носила в себе эту смертельную обиду?
От этой мысли Екатерина похолодела, но потом поняла: у них с Анной есть кое-что общее – ненависть к Уолси. Разве сама она не хранила в душе схожую обиду, причем гораздо дольше? Однако, имея такую власть над королем, Анна могла оказаться более опасным противником, чем была Екатерина во все время брака с Генрихом. Она ощутила едва ли не жалость к Уолси, которому явно претило то, что его принимали как любого ищущего места придворного и при этом со всех сторон на него с торжеством взирали враги.
А потом вдруг Анна уехала от двора. Даже не попросив позволения, как она сделала это в июле.
– Она отправилась в Хивер, мадам, – с беспокойным видом сообщила Джейн Сеймур, новая фрейлина.
Екатерине она нравилась: Джейн не была красавицей, но теперь королева изменила подход к набору штата. Став старше, она более не хотела брать на службу молодых привлекательных женщин, чтобы те красовались при дворе. Эта же девушка принадлежала к знатному роду уважаемых английских рыцарей и имела среди предков короля Эдуарда III. Блондинка со светлой кожей, Джейн была преданной, тихой и услужливой, не слишком умной, но практичной. В искусстве вышивки с ней мало кто мог сравниться, и когда-нибудь она должна была стать прекрасной хозяйкой дома. Но для кого? Екатерина слышала разговоры о помолвке, но также и о том, что мать молодого человека, который претендовал на руку Джейн, положила им конец. Девушка призналась, что очень расстроена этим.
– Она считает, я недостаточно хороша для ее сына, мадам, – с печальным видом объяснила Джейн.
– Ну что ж, если вы достаточно хороши для того, чтобы служить мне, значит для Уильяма Дормера вы уж слишком прекрасны. Я премного благодарна сэру Фрэнсису Брайану за то, что он порекомендовал вас мне.
– Он давний друг нашей семьи, и служить вашей милости – это большая честь для меня.
Преданность Джейн была трогательной. А отъезд Анны принес Екатерине заметное облегчение: больше не надо было терпеть присутствие этой неприятной, скандальной особы, которая нарушала мир и покой при дворе королевы. Екатерина недоумевала: что послужило причиной столь внезапного исчезновения? Была ли это какая-то новая тактика, чтобы еще дальше заманить в ловушку Генриха? Говорят, разлука укрепляет в сердцах любовь. Ах, но ведь есть и другая старая пословица: с глаз долой – из сердца вон. Вот бы это оказалось верным, надеялась Екатерина. Но надежды были слабы.