Екатерину впечатлило, как быстро и насколько проницательно новый посол оценил положение дел.
– Она здесь всевластна, так что я не смогу обрести покоя, пока мое дело не решится в Риме.
– Я уверен, император обеспечит его благополучный исход, причем очень скоро.
– Дай Бог, чтобы это случилось побыстрее. Я беспокоилась, не собирается ли его святейшество откладывать вынесение вердикта в надежде, что проблема решится сама собой.
– Судя по тому, что я успел заметить, король сильно привязан к этой леди, и остается с сожалением признать: едва ли такое возможно. Но успокойтесь, ваше высочество, конец ваших страданий недалек.
Екатерина не удивилась, услышав о лишении Уолси поста лорд-канцлера и о том, что за принятие должности папского легата в далеком 1518 году его признали виновным в привнесении на территорию Англии незаконной иностранной власти. За это его земли и имущество были конфискованы, а самому кардиналу было приказано удалиться в свой дом в Эшере. «Вот как падают гиганты», – подумала Екатерина. Но чувства победы не было. Было лишь сочувствие к стареющему кардиналу, который изо всех сил старался услужить королю и потерпел неудачу.
Ликующий Генрих присвоил себе Йоркский дворец, лондонский особняк Уолси.
– Он готовит жилье для нее, – фыркнула Мария. – Дом переименуют в Уайтхолл.
– Представляю, какая это для нее радость, там ведь нет покоев королевы, а она уже долгое время отказывается признавать мое старшинство, – сказала Екатерина. – Что ж, к счастью, мне не придется видеть, как она управляет своим двором, будто уже заняла мое место.
Когда осенью двор переехал в Гринвич, Шапуи вновь пришел повидаться с Екатериной. Вид у него был встревоженный. Королева попросила фрейлин удалиться – мало ли что он мог сказать? – и жестом пригласила посла сесть рядом с ней у камина.
– Ваше высочество, через месяц соберется парламент. Боюсь, что-то затевается против вас.
– Я тоже этого опасаюсь, – призналась Екатерина.
В последнее время Генрих был непредсказуем. Один день он вел себя как обычно, на следующий становился враждебным и жестоким. Он был одержим идеей, что его чего-то лишают. Екатерина была уверена: он ни перед чем не остановится, лишь бы обладать Анной, и полагала, что вполне естественным следующим шагом с его стороны станет подчинение парламента своей воле.
Элизабет Стаффорд, герцогиня Норфолк, имела влиятельных друзей в верхах и предупредила Екатерину, что Генрих применяет свои методы убеждения к нескольким лордам, известным нерешительностью.
– Мой супруг так умело разыграл свои карты, что, скорее всего, наберет большинство голосов, – сказала Екатерина Шапуи. – Он может поддаться искушению получить таким способом то, чего ему не удалось добиться другими средствами.
– Его величество прогнал единственного человека, который был способен помочь ему в этом.
– Бедный Уолси, мне жаль его. Я молюсь о том, чтобы король оставил его в покое.
– Это вряд ли, ваше высочество, если тут замешана партия Леди. Но у меня есть и более приятные новости. Я только что узнал о новом назначении: вместо Уолси король поставил канцлером сэра Томаса Мора. Он честный и образованный человек, к тому же верный слуга вашего высочества.
Сердце Екатерины подскочило от радости. Это была наилучшая замена Уолси. Мор наверняка окажет на Генриха влияние, сдержит его, ведь король глубоко уважал этого ученого мужа.
– Новость и правда отличная! – согласилась она.
После ухода Шапуи Екатерина немедленно послала за сэром Томасом. Как только Мора ввели к ней, она поднялась ему навстречу с улыбкой:
– Я слышала, вас можно поздравить, сэр Томас. Не могу выразить, как я рада была узнать о вашем повышении.
– Это большая честь, которой я недостоин, – ответил Мор, и на его выразительном лице проступила озабоченность. – И я боюсь, это приманка, чтобы добыть желаемое. Король явно хочет заручиться моей поддержкой в своем Великом деле. Не будучи знатоком церковного права, я никогда не вмешивался в процессы о разводах, тем не менее его милость долго убеждал меня принять его сторону. Увы, я не могу этого сделать даже сейчас, и это огорчает нас обоих. Боюсь, он разочаровался во мне.
Само собой, Генрих испытал разочарование. Мор был известен по всему христианскому миру, его ученость и мудрость уважали всюду. Поддержка сэра Томаса для короля была бы неоценимой.
– Он давил на вас?
– Нет, мадам. Заверил в своем нежелании заставлять меня говорить или делать что-либо против моей совести; сказал, что я прежде всего должен быть в согласии с Богом, а потом уже с ним. Однако настроение короля может измениться, что нередко случается в эти дни. Теперь вы можете видеть, отчего я с неохотой принимаю пост канцлера. Это будет нелегкая работа. Владыка Норфолка, мой друг, теперь стал лордом – президентом совета, но он дядя госпожи Анны, а она стоит превыше всех. Ее брат хвастается, что лорды не имеют никакого влияния, если она не соблаговолит допустить их до этого.
– Тут нет ничего нового. Гордыня в конце концов приведет ее к погибели. Король рано или поздно воспротивится ее вмешательству в дела.
Мор покачал головой:
– Увы, боюсь, до этого дня еще очень далеко. Вы наверняка уже слышали, что Болейны взяли к себе нового священника?
– Почему я должна знать об этом?
– Потому что это может оказаться важным. Человека этого зовут Томас Кранмер. Секретарь короля, доктор Гардинер, познакомился с ним, когда месяц назад, возвращаясь из Рима, останавливался в аббатстве Уолтхэм.
– Что он делал в Риме?
– Он был там по делам короля, но я подозреваю, что его святейшество не пойдет на уступки. Однако гораздо больше меня беспокоит влияние этого доктора Кранмера: он опасный радикал и высказался в том духе, что дело короля должно быть изучено образованными докторами в университетах Европы, а не папой. Когда король услышал это от Гардинера, то вызвал к себе Кранмера, чтобы познакомиться с ним, и этот человек теперь пишет трактат, в котором излагает свои взгляды. Стоит ли говорить о том, что партия госпожи Анны заискивает перед ним и ее отец сделал Кранмера своим священником.
Екатерина нахмурилась:
– Мне это не нравится. Тут пахнет ересью. Даже если все университеты выступят на стороне моего супруга, только папа может расторгнуть наш брак. Но что, если король начнет действовать без позволения папы? В каком положении окажусь я в глазах Церкви? А Мария?
Мор снова покачал головой:
– Признаться честно, ваша милость, я не могу тут ничего сказать. Боюсь, весь христианский мир перевернется вверх тормашками. Надеюсь, вы помните мои слова, сказанные много лет назад: если лев сознает свою силу, его трудно сдерживать. Кардинала теперь нет, и король намерен стать полновластным правителем в своем королевстве.
Генрих и Анна вместе въехали во дворец Уайтхолл. Екатерина не могла закрыть глаза на это, а ее фрейлины были потрясены.
– У нее свита как у королевы, она появляется всюду, разодетая по-королевски, и оказывает покровительство, как королева! – возмущалась Элизабет Стаффорд, вздергивая свой аристократический носик. – Ваша милость должны быть там, рядом с королем, а не сидеть всеми покинутой здесь, в Гринвиче!
Екатерина вздохнула. Что она могла поделать?
– Госпожа Анна изображает из себя благочестивую праведницу! – с презрительной усмешкой вставила слово Мария. – Говорят, изображает перед всеми, что увлечена чтением Посланий святого Павла, но не делает секрета из того, что ненавидит всех священников и не испытывает любви к папе.
– Она еретичка и доведет короля до греха, если он не остережется, – сказала Екатерина.
Сердце у нее обливалось кровью за человека, который прежде защищал Святой престол от подобных атак.
– Я слышала, она жалуется, что устройство ее будущего так долго откладывается и этому не видно конца, – сообщила Элизабет Стаффорд.
– Я и сама могу сказать то же самое, – сухо заметила Екатерина, – хотя странно мне оказаться в одном лагере с госпожой Анной.
– Но, мадам, – отозвалась Элизабет, – вы сносите все терпеливо. Она же затевает месть. Вам надо быть настороже.
– Она опасна, – заметила маркиза Дорсет, – и знает, что у нее есть только любовь короля, и ничего больше. Влиятельных друзей за границей она не имеет, но зато развила в себе талант обзаводиться врагами!
«Если бы только Генрих не был таким слепцом», – подумала Екатерина.
Сидя у огня, Екатерина вышивала ворот рубашки Генриха – черная нить по белому полотну. Этим искусством она славилась. Ей нравилось заниматься простой домашней работой – для него, как она делала всегда: создавалась видимость, что все идет нормально.
После открытия сессии парламента Генрих с Анной вернулся в Гринвич и, казалось, прилагал усилия к тому, чтобы убедить окружающих, будто остается в хороших отношениях с Екатериной. Он звал ее с собой всякий раз, как появлялся на публике, и оба они заботились о том, чтобы не только соблюдать этикет, но и являть супружеское согласие. Было утомительно сохранять маску спокойного достоинства, когда чувства взвинчены. Находиться рядом с Генрихом, зная, что он предпочел бы не видеть ее вовсе, было мучением.
– Ваша снисходительность превосходит человеческие возможности! – возмущалась Мария, сердито глядя на рубашку, над которой трудилась госпожа. – Это притворство короля имеет целью убедить папу и с ним весь мир, будто он искренне любит вас.
Екатерина поморщилась. Иногда Мария бывала слишком прямолинейной. Но она говорила правду, потому что Генрих вообще не приближался к королеве, кроме как на людях. Поэтому Екатерина была крайне удивлена, когда однажды ветреным ноябрьским днем он явился в ее покои обедать.
Она приветствовала супруга с улыбкой, в которой светилась надежда, и поспешила поднести ему только что законченную рубашку. Он поблагодарил ее, но было ясно: этот визит не простая дань вежливости. Как только оленина была подана и слуги удалились, Генрих заговорил о том, что утратил всякие иллюзии относительно Святого престола.