Возвращаясь на родину, она ехала от покоя к треволнениям, из тихой гавани к политическим штормам и в конечном счете из мира вымышленного — в реальный.
«Золотой дождь»
Первый вопрос, на который предстоит ответить: почему Дашкова заторопилась на родину? Два года еще не истекли. Попытка продать петербургский дом показывала, что княгине требовались деньги. А отказ от особняка в столице — что Екатерина Романовна в ближайшее время не рассчитывала там останавливаться. Еще в мае в Страсбурге княгиню беспокоил вопрос о найме педагогов. При спешном возвращении в Россию с большей частью из них пришлось бы расстаться. Значит, скорый выезд не планировался.
Но летом — осенью 1771 года в Спа Дашкова встретилась с принцем Карлом Зюдерманландским, двоюродным братом и наследником короля Густава III. Co времен службы в Швеции Никита Иванович Панин поддерживал тесные контакты с представителями тамошней политической элиты. С Екатериной Романовной принц разговаривал достаточно откровенно. В преддверии совершеннолетия наследника партия Панина стала теснить Орловых, нанося им поражение за поражением.
И Дашкова поспешила домой. Отметим: не к дележу пирога, а к решительной битве. С 1771 года в донесениях иностранных дипломатов замелькали отрывочные сообщения о том, что «низкие люди… желали свергнуть императрицу с престола под тем предлогом, что ей была вручена корона лишь на время малолетства сына, и возвести на престол великого князя»{585}.
Расчеты нашей героини на первых порах оправдались. Екатерина II была как никогда слаба и приняла подругу с распростертыми объятиями. Никакие благожелательные письма Дидро не могли сделать для княгини того, что сделало падение ее неприятелей. Императрица опять нуждалась во всех и опять очаровывала.
28 декабря 1771 года Екатерина II написала своему статс-секретарю Олсуфьеву: «Адам Васильевич. Пошли ты к княгине Кат. Ром. Дашковой десять тысяч рублев… Сии деньги я ей жалую»{586}. Так было исполнено молчаливое обещание, данное перед поездкой за границу. Но в новых условиях пожалование значило и новый аванс. Императрица не могла желать усиления партии Панина. На беду, Никита Иванович сам разгневал племянницу: продал петербургский дом Дашковой за полцены, причем приятелю своей любовницы. Двойное оскорбление. И тут императрица послала подруге деньги, с лихвой компенсировав урон. Она готовилась к затяжному противостоянию и нащупывала малейшие трещинки в отношениях между своими противниками.
Современные исследователи легко причисляют княгиню к партии Панина. Но сама Дашкова смотрела на себя иначе. Она оскорбилась бы, узнав, что дипломаты именуют ее «фавориткой первого министра». Напротив, княгиня считала себя самостоятельной фигурой. Она находилась в союзе с Никитой Ивановичем, а не подчинялась ему. Могла и поссориться. Поселившись у сестры Елизаветы Полянской, Дашкова жила открыто, принимала много посетителей, но дулась на Панина и отказывалась его видеть{587}. Такой разлад был на руку императрице.
Дашкову охватила такая эйфория, что она даже порвала с Каменской. Пелагея устроила скандал и была изгнана, о чем немедленно узнал Александр Воронцов. Запоздало он упрекнул сестру за недостаток благопристойности в дружбе с этой деспотичной особой{588}. Что стало причиной разрыва? Ревность компаньонки? Ясно одно: «добровольному рабству» пришел конец.
Летом и осенью 1772 года княгиня часто бывала при дворе{589}. На ее глазах совершилось падение Григория Орлова. Бывшего временщика сказочно наградили, но потребовали на год покинуть столицу{590}. Екатерина II взяла себе в фавориты предложенного партией Панина Александра Семеновича Васильчикова, человека тихого, недалекого и во всем подчинявшегося Никите Ивановичу{591}.
Для Дашковой наступила светлая полоса жизни. Подарки и пожалования сыпались как из рога изобилия. Она помирилась с дядей, понимая, что именно он теперь главная фигура на русском Олимпе. Все милости к княгине лета 1772 года следует рассматривать именно в русле победного шествия группировки Никиты Ивановича. Был нанят и меблирован дом в Петербурге. Как по мановению волшебной палочки, восстановились отношения с отцом: теперь он нуждался в деньгах, и дочь заняла ему 23 тысячи. Такой щедрый жест свидетельствовал, что Екатерина Романовна буквально умывалась золотым дождем. Позднее государыня оплатит даже пребывание своей статс-дамы в доме сестры.
Незадолго до совершеннолетия Павла, 3 сентября, императрица пожаловала подруге 60 тысяч рублей на покупку земли. Баснословная сумма. Что заставляло Екатерину II идти на такие жертвы? Ведь продолжалась война с турками. Перед праздником Павел Петрович неожиданно слег, надо полагать, что его «болезнь» была скорее дипломатического характера. Государыня во избежание эксцессов постаралась на время удалить цесаревича с глаз многочисленной публики. Иностранные послы писали, что хворь наследника на собственный день рождения — 20 сентября — вызвала волнения в городе. Ожидали, что государыня под давлением Панина поделится с сыном властью{592}. Но она пока этого не делала. 60 тысяч — такова была цена неучастия Дашковой в проектах дяди.
Сама Екатерина Романовна, впрочем, полагала, что императрица воздает ей за прошлые страдания: «Не будучи более под влиянием Орловых, она хотела увеличить мое благосостояние»{593}. Опасное заблуждение. Дашкова рассматривала очередной аванс как давно заслуженную награду и развязывала себе руки на будущее в тот самый момент, когда Екатерина II пыталась их связать.
«В плачевном состоянии»
Такое несовпадение взглядов повело к печальным последствиям. Уже весной 1773 года княгиня неожиданно оказалась с детьми на даче в Кирианове и почему-то не могла выехать в Петербург. Летом она не сумела лично поздравить императрицу с военными победами. А осенью — вынуждена была отправиться в Москву, где пребывание носило характер новой опалы.
В «Записках» об этих перипетиях говорится крайне бегло, так, словно Дашкова заглянула в Петербург, получила подарки и уехала в Первопрестольную, как только последствия Чумного бунта были изглажены. Между тем московская чума кончилась еще к зиме 1771 года. Если наша рачительная героиня намеревалась вскоре покинуть Северную столицу, следовало переждать у сестры. Наем дома, покупка мебели, посуды и белья — солидная трата — свидетельствовали о намерении остаться.
Любопытные сведения сообщил декабрист М.А. Фонвизин, племянник Дениса Ивановича, драматурга и ближайшего сотрудника Панина по Коллегии иностранных дел. «В 1773 или 1774 г. — писал он, — когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился… граф Н.И. Панин, брат его фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, князь Н.В. Репнин… митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола… Екатерину II. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу… Душою заговора была великая княгиня Наталья Алексеевна, тогда беременная»{594}.
Рассказ Михаила Фонвизина, переданный со слов дяди, изобилует неточностями. Из-за этого некоторые исследователи склонны не придавать ему значения{595}. Другие, напротив, видят в словах декабриста отражение реальных событий{596}. На самом деле племянник драматурга слил воедино несколько заговоров. В одном принимали участие братья Панины, а другой, более поздний, сложился в среде молодого окружения Павла Петровича в 1775–1776 годах.
Вопреки мнению биографов Дашковой, рассказ Фонвизина — далеко не единственный источник о комплоте 1772 года{597}. Британский посол сэр Роберт Гуннинг сообщал в Лондон 28 июня 1772 года о цепи неудачных придворных заговоров в России. Правительство удовольствовалось наказанием рядовых членов. Среди влиятельных лиц, «руководивших предприятием», назывались братья Панины и княгиня Дашкова, но Екатерина предпочла «не разглашать дела»{598}. 4 августа дипломат продолжал рассказ: «Императрица знает, что во главе стояли люди высокопоставленные. Впрочем… она не желает до конца прояснять все обстоятельства»{599}. С завидной регулярностью повторялась ситуация времен Хитрово и Мировича — теневые фигуры были известны, но их боялись тронуть.
Чуть позже, зимой, также негласно, прошло дело Сальдерна, в котором опять всплыло имя Екатерины Романовны. Каспар фон Сальдерн, голштинский дворянин на русской службе, дипломат, протеже Панина, служил министром в Польше, а затем участвовал в переговорах с Данией по поводу продажи наследником Павлом своих прав на герцогство Голштинское. По словам самого Никиты Ивановича, сказанным прусскому послу графу Сольмсу зимой 1773 года, Сальдерн предложил план установления соправительства между Екатериной II и ее совершеннолетним сыном. Поскольку Панин к этому времени уже не доверял голштинцу, он сам уклонился от его услуг и удержал Павла{600}. Тогда Сальдерн едва не погубил бывшего покровителя: он заявил датчанам, будто Никита Иванович намеревается выдать замуж свою племянницу Дашкову и нуждается для этого в приданом