— Иван Семенович! Помогите-ка мне спуститься…
Знаменитый певец, не растерявшись, подхватил Екатерину Алексеевну на руки и… передал ее мне. Я бережно принял на себя приятную, важную ношу и осторожно поставил на ноги.
И тут услышал:
— Ей наливать больше нельзя.
Хочу заметить, что, по слухам, Фурцева, бывая на разного рода торжествах, банкетах, не отказывалась от спиртного. Да и куда ей было деваться, кругом были мужчины, и ей надо было играть по мужским правилам.
Но, в общем, все было в норме. И в тот раз ее хорошее настроение не было связано со спиртным.
Я могу еще много интересного о ней рассказать, ведь среди моих друзей были и ее друзья. С гордостью добавлю, что у меня хранится телеграмма министра культуры СССР, которую она прислала мне 10 ноября 1972 года:
«От имени Коллегии Министерства культуры СССР и себя лично сердечно поздравляю вас с присуждением Государственной премии СССР. Созданные вами на протяжении многих лет творческой деятельности произведения сатиры, политической карикатуры, агитационного плаката получили заслуженное признание советского народа. Желаю вам, дорогой Борис Ефимович, здоровья и новых творческих достижений. Министр культуры Союза Фурцева».
1996
Вникала в дела, умела власть употребить…
Из интервью и статей разных лет
За более чем пятьдесят лет работы в журналистике я взял у своих знаменитых современников — актеров, писателей, музыкантов, художников, общественных деятелей неисчислимое количество интервью. Они были опубликованы в «Огоньке», «Литературной газете», «Литературной России», «Книжном обозрении», «Версии — Совершенно секретно», «Мире новостей» и в других изданиях, а также в моих книгах.
Работая над этой книгой, я заглянул в свой архив и обнаружил, что во многих беседах мы с моими собеседниками касались фигуры яркой, самобытной женщины — министра культуры СССР Екатерины Алексеевны Фурцевой. Это было не специально, как бы на ходу, но каждое касание, фрагмент, мазок раскрывали яркую, противоречивую личность, которая до сих пор вызывает интерес и споры у современников. И я решил дополнить книгу главой, составленной из этих фрагментов.
«По Ее распоряжению рисовать Индиру Ганди я полетел с женой…»
— Вас, Илья Сергеевич, всегда считали придворным живописцем, то Брежнева рисовали, то короля Испании, то королеву Швеции… Нынче-то в Кремль зовут?
— Насчет Брежнева — легенда. Портрет писал по фотографии. А насчет вызова в Кремль скажу так… Леонид Ильич собирался лететь в Индию, и к этому историческому визиту решили сделать Индире Ганди подарок, поручив народному художнику СССР Дмитрию Налбандяну изобразить индийского лидера во всей красе. Тот честно работал, но Ганди картина не понравилась, она вернула ее со словами: «Я не армянка». Тогда в Министерство культуры вызвали меня. Фурцева сказала: «Немедленно собирайтесь в Индию!» Я нагло объявляю, что без жены никуда не полечу. «Хорошо, я распоряжусь…» — сказала она, и действительно, нас вдвоем с Ниной выпустили в Индию. Встретился, нарисовал. Ганди портрет очень понравился. Я был доволен. Вроде бы его осмотрела и Фурцева и отозвалась хорошо… А потом мне передали, что Леонид Ильич заявил: «Как это так, Глазунов рисует только зарубежных лидеров! Вот у меня скоро юбилей…»
(Из интервью с художником Ильей Глазуновым, 1989)
Самоубийство или…
— Правда ли, что смерть Фурцевой была насильственной?
— В этой истории мне разбираться не приходилось. Все знавшие ее товарищи утверждали, что она покончила жизнь самоубийством в ванной комнате собственной квартиры.
(Из интервью с председателем КГБ СССР В.А. Крючковым, май 2001)
Помогала, конечно, помогала…
— Я слышал, что к вам благоволили два министра культуры — Фурцева и Демичев, пришедший вслед за ней? Якобы кто-то из них подарил вам рояль «Стейнвэй»…
— Петр Нилович и впрямь ко мне хорошо относился, ценил мой голос, помогал. Наверное, с его подачи мне и подарили «Стейнвэй», роскошный белого цвета рояль. А потом министра сменили. Пришел некий Захаров. Он ничего в искусстве не соображал, зато сразу отобрал у меня рояль, подаренный его предшественником. Знаете, как в 17-м году: пришли матросы и экспроприировали. Не рояля было жалко, обидно из-за хамского отношения и несправедливости.
У меня тогда случился нервный криз, изменился голос… Все думала: сколько же я валюты им привезла, всем этим министрам, «стейнвэями» всю дорогу от моего дома на Патриарших до Кремля можно заставить. И так со мной поступить!
Екатерина Алексеевна была совсем другой, помогала мне, конечно, помогала. Иногда продляла заграничные командировки, разговоры с ней всегда были человеческими, теплыми. Что и говорить, женщина и министр в ней сочетались, я бы сказала, по довольно высокому счету. И сегодня вспоминаю ее с самыми добрыми чувствами. Что бы о ней ни говорили, она была совершенно неординарной личностью. Главное, Феликс, личностью. Я восхищаюсь ею: как она с мужиками расправлялась, с подчиненными, с известными деятелями культуры. Расправлялась — я имею в виду в том смысле, что вникала в дела и умела власть употребить.
Конечно, было в ней много детского, смешного, ведь из простых попала на такую вершину. Но училась, схватывала. Вот этот трогательный наив поступков в поведении рядом с решениями государственного общекультурного масштаба меня всегда восхищал. А нынче мы никому не нужны.
(Из интервью с Еленой Образцовой, февраль 1999)
Она любила красивых мужчин
— Василий Лановой говорил мне, что на похороны Рубена Симонова приезжала сама Екатерина Фурцева. Вы хоронили своего главного, видели министра?
— Когда умер Симонов, мы, молодые, были потрясены. Не только смертью нашего учителя, но и всем, что творилось вокруг похорон. Помню морг, больницу, привоз тела в театр… Вся труппа всю ночь исповедовалась перед Рубеном Николаевичем. Мы рассказывали друг другу легенды, вспоминали случаи из жизни театра, и даже… шутили. А утром и впрямь приехала Екатерина Алексеевна. Мрачная, даже угрюмая, но держалась… Стояла у гроба, долго смотрела, что-то говорила стоявшим рядом актерам. В театре ее сопровождал Василий Лановой. Это, наверное, неспроста: она любила красивых мужчин и всегда при любых обстоятельствах оставалась женщиной. Потом Василий рассказывал, что, войдя в театр, она чуть ли не сразу стала искать зеркало, чтобы посмотреться, а зеркала-то все были закрыты, траур. В общем, Лановой помог ей и зеркало найти, и был все время рядом с ней. Вот какой свойский был у нас министр культуры в былые времена.
(Из интервью с Вячеславом Шалевичем, январь 2001)
«…Бабуля была невыездной»
— Вы спрашиваете, почему Клавдия Ивановна не устраивала заграничных концертов? Это не так, в некоторых соцстранах она побывала, но на Запад ни разу не ездила, хотя и хотела. По нашим предположениям, бабуля была невыездной. Все мотивы запрета на посещение капстран мы не знаем, но, к сожалению, у нее не сложились отношения с Екатериной Алексеевной Фурцевой. Может быть, не из-за министра, а из-за того, что характер Клавдии Ивановны был не из легких.
Сама Шульженко никого ни о чем не просила. Ну, только если уж совсем невмоготу. А ее аккомпаниатор хотел купить машину. И он попросил Шульженко обратиться к Фурцевой. Она записалась к ней на прием. Сказали, что Екатерина Алексеевна ждет ее в 11 часов. Она пришла чуть пораньше. Сидит в приемной 10 минут, 20, 30, 40… Спрашивает секретаршу, в чем дело. А Клавдию Ивановну предупредили, что если Фурцева вовремя не примет, то, значит, она не в форме. Это был как раз период, когда она пила. Секретарь сказала, что придется еще подождать. И тогда Клавдия Ивановна вспылила и сказала: «Передайте министру культуры, что она не владеет элементарными правилами культурного поведения!» Встала и ушла. Но вот что произошло буквально через три дня, на юбилейном вечере Колмановского в Колонном зале. Справа полукругом сидели композиторы, друзья и Екатерина Алексеевна. В центре стоял рояль. Пели песни. Эдуард Савельевич попросил Клавдию Ивановну, чтобы она спела три его песни. Ведущий объявляет: «Выступает Клавдия Шульженко». Екатерина Алексеевна демонстративно встает и уходит. Шульженко поет свои песни, принимают ее прекрасно, уходит. В тот же момент Екатерина Алексеевна возвращается. Немножко по-бабски вела себя министр культуры.
(Из интервью с внучками Клавдии Шульженко, ноябрь 1998)
Все-таки ее смерть — загадка до сих пор
— А к похоронам Екатерины Фурцевой в 1974 году Виктор Васильевич имел какое-то отношение?
Александр Викторович, сын В.В.Гришина:
— Конечно, он хорошо знал Екатерину Алексеевну, ведь когда-то они вместе работали. Фурцева была первым секретарем горкома, а отец — вторым. Но поскольку Фурцеву в 1961 году вывели из состава ЦК, отец с ней общался уже мало.
Ирина Михайловна, вдова В.В. Гришина:
— Вы знаете, в связи с Фурцевой я могу поведать весьма любопытный штрих. Все-таки ее смерть — загадка до сих пор, покончила она с собой или умерла естественной смертью. Так вот, буквально за день до ее кончины мы встретились с ней в кремлевской больнице. Там лежала в очень тяжелом состоянии мама Виктора Васильевича, и я ее навещала. В коридоре встретились с Екатериной Алексеевной. Мы были знакомы, одно время даже вместе жили на даче. Она меня спросила, по какому поводу я здесь, а я ее спросила о том же. «У меня что-то с сердцем плохо, болит…» Повторяю, это было сказано за день до смерти. Так вот, мне кажется, что Фурцева все-таки умерла своей смертью.
(Из разговоров с сыном и вдовой первого секретаря МК компартии В.В. Гришина Александром Викторовичем и Ириной Михайловной Гришиными, ноябрь 2000)
«А что это за сиськи и ляжки?!..»
— Рассказывают, что однажды, когда возводимое по решению Президиума ЦК КПСС сооружение нового здания МХАТа подходило к концу, на стройку неожиданно нагрянула министр культуры Екатерина Фурцева. Остановившись у главного входа в театр, она подняла голову и недовольно спросила: «А это еще что за (простите меня, Татьяна Васильевна, но будто бы именно так выразилась Екатерины Алексеевны) сиськи и ляжки?» «Это кронштейны, поддерживающие фонари над парадным входом, выполненные в виде порхающих амурчиков», — объяснил архитектор, присутствовавший здесь же. «Убрать!» — дала указание министр.