— В Уставе записано, что членом партии может быть всякий гражданин. Давайте скажем — любой.
Товарищи предложение поддержали[332], благо фурцевский вклад в редакцию партийного документа оказался, мягко говоря, не велик.
Иначе сложилось обсуждение жилищного строительства, когда после доклада первого секретаря ЦК она выступила с развернутыми предложениями, полученными от столичного руководства: «Я хотела сказать, какие доводы москвичи приводят за восьмиэтажное строительство в Москве. Стройки уже за Кунцево пошли. Здесь, может быть, пойти на восьмиэтажное строительство для Москвы, может быть, для всей страны не надо идти вверх: металла не хватит, но для Москвы [следует] более внимательно рассмотреть [вопрос], потому что страшно расширяются границы Москвы. Транспортировка очень затруднена, люди работают на ЗИЛе, а ездят из других районов. Один километр метрополитена стоит один миллиард. У них (у Метростроя. — С. В.) мысль такая, чтобы [строить] поплотнее, чтобы не расширять границы [города]»[333].
Фурцеву попробовал было поддержать председатель Государственного комитета Совмина по делам строительства и президент Академии строительства и архитектуры СССР Владимир Кучеренко:
— Я и сегодня считаю, что крупнопанельные дома в восемь этажей для молодоженов и холостяков можно строить.
Однако попытку Владимира Алексеевича оказать поддержку Екатерине Алексеевне (и, соответственно, метростроевцам) пресек лично Никита Сергеевич Хрущев:
— Видите, какая формулировка, а мы строим вообще. Сегодня он молодожен, а завтра многосемейный, и это уже для него не годится. Это говорит о слабости позиций, поэтому дается оговорка — для молодоженов и холостяков.
— Я считаю, что если строить пятиэтажные здания, то, видимо, самое рациональное: четыре этажа — для семейных и пятый этаж гостиничного типа — для холостяков и малосемейных молодоженов коридорной системы, — рассудил он.
«Я считаю, что это хорошая система, — уверенно заявил Хрущев и снял некоторое напряжение собравшихся излюбленным способом — обратившись к своей большевистской молодости. — Я сам жил в общежитии Промакадемии (Покровка, 40), и благодарил бога и [Валериана] Куйбышева: он шефствовал над ней. Это было хорошее общежитие, несмотря на то, что клопы там давали большую нагрузку и бодрости придавали»[334].
Январский 1961 года пленум ЦК КПСС назначил очередной, XXII съезд партии на 17 октября 1961 года. На Июньском 1961 года пленуме были заслушаны и обсуждены доклады Хрущева «О проекте Программы КПСС» и Козлова «О проекте Устава КПСС». Высший партийный орган постановил опубликовать оба проекта для всеобщего ознакомления и обсуждения всеми членами и кандидатами в члены КПСС и всеми трудящимися Советского Союза.
Коммунисты констатировали, что утверждение проекта нового Устава «как могучего организационного оружия ленинской партии» будет иметь «огромное значение для всей деятельности партии, укрепления ее единства, повышения активности и самодеятельности партийных масс». В проекте Устава, как и предложил на заседании Президиума ЦК КПСС Никита Сергеевич, предусмотрели новый порядок выборов в высшее партийное руководство и обновления партийных комитетов. При этом, правда, обеспечивалась «преемственность руководства»[335]. Тут явно не хватало прилагательного — хрущевского.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев поздравляет Е. А. Фурцевой с награждением орденом Ленина. Слева — М. П. Георгадзе. [РГАКФД]
Как рассказал в своих воспоминаниях об отце Сергей Хрущев, в 1961 году по предложению Никиты Хрущева выборы нового ЦК проводили в соответствии с новым Уставом КПСС, то есть с ротацией трети его состава и одновременным обновлением состава Президиума ЦК. Фролу Козлову удалось добиться невключения в список, составленный аппаратом под руководством первого секретаря ЦК, Аверкия Аристова, Николая Игнатова, Нурутдина Мухитдинова и Екатерины Фурцевой.
Позднее, 14 ноября 1961 года, на собрании актива Московской городской организации КПСС первый секретарь МК и МГК Петр Демичев, который по иронии судьбы будет наследовать должности (в случае со столичным горкомом — опосредованно, в случае с Минкультом СССР — непосредственно) Екатерины Фурцевой, рассказав о приводимых на съезде фактах участия в репрессиях Вячеслава Молотова, Георгия Маленкова и Лазаря Кагановича, не преминул заявить: делегаты съезда и «все советские люди» единодушно выразили благодарность «Центральному Комитету, членам ЦК, товарищу Н. С. Хрущеву за его личное мужество, большевистскую стойкость и ленинскую принципиальность в борьбе с антипартийной группой»[336]. Демичев рассказал о большом, принципиальном значении установленного новыми Программой и Уставом КПСС порядка формирования партийных органов, который предусматривал периодическое обновление состава этих органов.
На трибуне Мавзолея В. И. Ленина. Слева направо — Л. И. Брежнев, Е. А. Фурцева, А. И. Микоян, Н. М. Шверник. Первый справа — Н. Г. Игнатов. 1961 г. [ЦГА Москвы]
«Принцип систематического обновления партийных органов в сочетании с необходимой преемственностью в руководстве полностью соответствует сущности нового этапа в политической организации советского общества, — вещал Петр Нилович. — Осуществление этого принципа создает благоприятные условия для критики и самокритики недостатков, дает возможность привлечь к активной партийной работе широкий круг коммунистов»[337]. Собственно, именно этот принцип обновления состава партийных органов и стал теоретическим обоснованием непереизбрания четырех цекистов, и в частности Екатерины Фурцевой, в Президиум ЦК КПСС.
После событий 1960 года вышвыривание проигравших из «узкого состава» ЦК было в целом ожидаемо и предсказуемо. Но это для нас уже постфактум. Тем, кто жил и работал тогда, многое представлялось иначе. Казалось бы: «А вдруг пронесет?» — этак по-русски. Не пронесло.
Предложения по персональному составу, естественно, лично вносил «царь Никита». С кем он предварительно обсуждал список, точно неизвестно, однако в выигрыше остался Козлов, которому удалось избавиться от последних серьезных соперников. Анастаса Микояна и Алексея Косыгина Фрол Романович в таковых не числил, да и избавиться от них был не в силах[338].
Неожиданно, по мнению Сергея Хрущева, за бортом оказался и Нуритдин Мухитдинов, который по странному «совпадению» в последние годы также не ладил с Фролом Козловым и даже просил Никиту Хрущева перевести его из секретарей ЦК КПСС в Совет Министров СССР — подальше от Фрола Романовича. Хрущев обещал подумать, но и тут вмешался Козлов, у которого имелся компромат на товарища по Секретариату. На Мухитдинова последнее время жаловалась жена: сильно пьет, а напившись, колотит и ее, и детей, ведет себя не так, как подобает коммунисту и члену Президиума ЦК, а как средневековый бай, коим он, собственно, и являлся. О пьянстве Мухитдинова доносил и Комитет госбезопасности — правда, с дополнением о моральном разложении Нурутдина Акрамовича, который-де проходу не давал женщинам из обслуживающего персонала, да еще и распускал руки. Куда-куда, а уж в Комитет госбезопасности «обслуживающий персонал» в штатском докладывал лично — по месту хранения трудовых книжек. Все эти жалобы и доносы Козлов приберег до Пленума ЦК КПСС, а потом вывалил на стол Хрущеву, убедив первого секретаря, что такому аморальному человеку не место в Президиуме. Мухитдинова спустили аж в Центросоюз — заместителем председателя. Он едва удержался в рядовых членах ЦК[339].
По воспоминаниям Нурутдина Акрамовича, он сам попросился в дни работы XXII съезда с поста секретаря ЦК, и Никита Хрущев счел вескими его доводы. Кроме того, резкое раздражение Хрущева и Козлова вызвал отказ Мухитдинова выступить на съезде с предложением о выносе из Мавзолея Ленина тела Сталина[340].
По заверениям Сергея Хрущева, Фурцева, Игнатов и Аристов догадывались, что в Президиум ЦК они не попадут из-за уровня занимаемых должностей (соответственно: министр культуры, председатель комитета заготовок Центросоюза и посол в Польше), но всё же надеялись на чудо. Мухитдинов же в результатах перевыборов не сомневался[341].
Всех четверых переизбрали в ЦК КПСС 30 октября. Пленум собрался уже днем 31 октября — в то время, пока верховный орган партии еще продолжал свою работу. Никто из них не стал даже кандидатом в члены Президиума, Мухитдинова не переизбрали также секретарем ЦК[342].
Предупредить, что их фамилии не включат в список для голосования, Хрущев, по свидетельству Сергея Никитовича, не желая неприятных объяснений, а в случае с Фурцевой — «и ее слез»[343], поручил Козлову. Вышло еще хуже. Козлов то ли действительно замотался в съездовской суете (на наш взгляд, это не про Фрола Романовича), то ли решил нанести удар исподтишка, чтобы «аутсайдеры» не смогли вовремя пробиться к Хрущеву. Так что Аристов, Игнатов, Мухитдинов и Фурцева узнавали о своей судьбе только по мере зачитывания фамилий кандидатов для внесения в избирательный бюллетень. Невключение в состав Президиума ЦК, даже ожидаемое, означало для партийного деятеля крах карьеры (это в хрущевское время, а в сталинское, как все помнили на буквально генетическом уровне, — зачастую начало конца жизненного пути), первый шаг вниз по лестнице.
Е. А. Фурцева на XXIII съезде КПСС беседует с делегатами, в центре — посол СССР в ПНР А. Б. Аристов. 1966 г. [РГАКФД]