недавнем заседании Идеологической комиссии при ЦК КПСС Леонид Федорович пролил бальзам на израненную Екатериной Алексеевной Фурцевой (о чем речь впереди) душу Павла Андреевича, отметив некоторые успехи в создании пьес на современные темы: «Правда и кривда», «Семья Журбиных», «Совесть», «Иду на грозу», «Материнское поле» и других. Как водится, сделал и критические замечания, но минимальные: под раздачу попала пьеса «Сын генерала», шедшая в ряде театров Украинской ССР. Начальник Управления музыкальных учреждений Завен Вартанян, присоединившийся к мнению «т. Тарасова в оценке работы комиссии»[391], констатировал, что была создана «дружеская обстановка, из которой выяснились все вопросы»[392].
— Меня даже несколько ошеломила положительная часть справки, — признался Завен Гевондович.
При всем ритуальном подчеркивании «руководящей и направляющей» роли КПСС Леонид Ильичев обладал, во-первых, хорошим вкусом, а во-вторых, тонким чувством юмора, как и Василий Шауро. И отнюдь не был талмудистом.
Этого не скажешь о другом секретаре ЦК КПСС, в руках которого концентрировалось все больше и больше власти. По свидетельству заместителя главного редактора репертуарно-редакционной коллегии Управления театров Министерства культуры СССР (1964–1971) Алексея Симукова, Фурцева прекрасно ощущала на себе пристальный, «убивающий всё живое взгляд» Михаила Андреевича Суслова, руководившего всей нашей идеологией. И, по убеждению Алексея Дмитриевича, фактически руководившего всей Страной Советов.
Властная пирамида замыкалась на первом (с 1966 года генеральном) секретаре ЦК КПСС — во времена фурцевского Минкульта, соответственно, на Никите Сергеевиче Хрущеве и Леониде Ильиче Брежневе[393].
Из своих высоких цековских кураторов Екатерина Алексеевна предпочитала иметь дело с далеко не оцененным «благодарными потомками» Петром Ниловичем Демичевым.
Композитор Эдвард Мирзоян рассказал Нами Микоян об обстоятельствах своей поездки на заграничные гастроли в 1970 году. Эдвард Михайлович должен был сопровождать армянского композитора и дирижера Огана Хачатуровича Дуряна, приехавшего в 1957 году после длительных уговоров на родину из Парижа уже всемирно известным музыкантом. В свое время Дурян не вернулся из заграничной командировки и 11 лет находился за границей, теперь «выбил» гарантию, что ему разрешат свободный выезд из Страны Советов в мировые турне.
И вот — договор о парижских гастролях. Вначале на них должен был дать «добро» ЦК Компартии Армении, затем решение нацкомпартии по традиции утверждалось в столице СССР. В Москве из Армении, как оказалось, ничего не получили. Поездка в Париж находилась под угрозой срыва. Столичная выездная комиссия в поездке отказала — вопреки договоренностям. В предпоследний день Мирзоян бросился к Фурцевой. Екатерина Алексеевна была возмущена бюрократической проволочкой, чреватой международным скандалом. Она позвонила в ЦК КПСС Демичеву, но не смогла застать Петра Ниловича ни на службе, ни дома. В 20 часов он наконец подошел к телефону на даче. Фурцева ввела его в курс дела. Вдобавок заместитель министра культуры по международным связям Владимир Попов посоветовал позвонить Михаилу Андреевичу Суслову. Екатерина Алексеевна сперва сняла трубку, но затем положила ее на место:
— Нет, он не сделает.
Разобравшись в ситуации, Демичев принял соломоново решение:
— Выездная комиссия приняла решение. Мирзоян может улететь, а Дурян — нет.
— Вылететь должны обязательно оба! — потребовала Фурцева.
Неизвестно, пригрозила ли Екатерина Алексеевна Петру Ниловичу гневом мировой общественности и ссорой руководства КПСС с творческой интеллигенцией, но вечером следующего дня оба музыканта получили паспорта, а утром, в день выступления, вылетели в Париж. Успех был грандиозный, и через несколько дней триумфаторы дисциплинированно вернулись в Советский Союз[394].
Фурцева была совершенно права: Суслов, в отличие от Демичева, положительное решение по данному скользкому вопросу не принял бы ни в жизнь.
Случались и конфликтные ситуации, но опять-таки Петра Ниловича Екатерина Алексеевна могла уломать. Когда весной 1974 года Демичев выступил против постановки «Игрока» Сергея Сергеевича Прокофьева в Большом театре СССР, Фурцева добилась того, что спектакль состоялся[395].
Вопреки мнению мемуаристов, Демичев никогда бы не позволил Фурцевой себя запугать. Петр Нилович вообще мало кого и чего боялся. Однако Демичева можно было убедить. И махровым ортодоксом, в отличие от Суслова, который руководствовался исключительно решениями ЦК и атавизмом «классового чутья» и «революционной целесообразности», Демичев не был.
Механизм «согласования» действий Фурцевой с руководством на Старой площади был достаточно сложным. Екатерина Алексеевна направляла в ЦК КПСС записки, которые поступали в Отдел культуры ЦК. Там записки рассматривали и направляли секретарям ЦК с приложением мнения Отдела за подписью его начальника или зама. Секретарь или секретари ЦК, если в связи с особой важностью вопрос сразу же не согласовывался с Михаилом Сусловым, рассматривал(и) записки, накладывал(и) на них резолюции, о которых сообщалось начальнику Отдела культуры ЦК с последующей отправкой на исполнение в Министерство культуры СССР[396].
Собственно, решение наиболее ответственных вопросов шло в треугольнике: министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева (первый заместитель министра Александр Николаевич Кузнецов) — начальник (заместитель начальника) Отдела культуры ЦК КПСС — секретарь (секретари) ЦК. В редких случаях, как правило, когда решались проблемы финансирования отрасли, Фурцева обращалась напрямую к первому (Генеральному) секретарю ЦК.
Следует особо отметить реакцию Михаила Суслова на записку в ЦК КПСС Семичастного от 6 июня 1962 года о подготовке гастролей балета Большого театра в США. Председатель КГБ составил ее на основе «данных», поступивших от «членов коллектива» театр [397]. Податели выражали беспокойство (то есть, говоря прямо, они кляузничали в Комитет госбезопасности на Екатерину Алексеевну и ее команду) по поводу намерения Минкульта привлечь к участию в гастролях художественного руководителя балета Леонида Михайловича Лавровского, характеризуя его как необъективного консерватора, занятого главным образом саморекламой и зажимавшего других талантливых хореографов. (Действительно, Лавровский активно балетмейстеров критиковал, а «зажимал» Асафа Михайловича Мессерера — еще одного из реформаторов мужского танца в балете. Так, в 1963 году Лавровский не пустит в Лондон «Класс-концерт» Мессерера, который на гастролях шел первым номером, — под тем «благовидным» предлогом, что музыка-де плоховата[398].) При этом некие «авторитетные работники театра»[399] продвигали в руководители гастрольной труппы Галину Сергеевну Уланову, которая пользовалась в коллективе заслуженным авторитетом не только как балерина, но и как хороший организатор.
Получив это послание, Михаил Суслов дипломатично предложил 7 июня начальнику Отдела культуры Дмитрию Поликарпову «посоветоваться с Министерством (заглавная буква Суслова. — С. В.)»[400]. В данном случае Михаил Андреевич явил себя продолжателем традиции, заложенной Владимиром Ильичом Лениным, — направлять документы с жалобами на ведомства руководящим кадрам этих самых ведомств «на отзыв». В любом случае резолюция Суслова хорошо иллюстрирует механизм взаимодействия ЦК, КГБ и Минкульта. Впрочем, ряд вопросов культуры и искусства, решение которых могло иметь большой международный резонанс (к примеру, о посещении и гастролях в СССР Игоря Федоровича Стравинского в 1962 году), наряду с Отделом культуры ЦК КПСС, направлялся на «экспертное» заключение и в Международный отдел ЦК КПСС[401].
Распоряжение Совета Министров СССР об оплате труда Г. С. Улановой. 21 марта 1960 г. [РГАЛИ]
Обратим внимание на тот факт, что, когда в 1962–1963 годах проводилась серьезная реорганизация руководства идеологической работой и культурой, Минкульт СССР вполне могли и упразднить, что стало бы окончательным крахом Фурцевой. Однако, вопреки ожиданиям отдельных «товарищей» по Президиуму ЦК, жаждавших крови Екатерины Алексеевны, на заседании Президиума, впервые более чем за год состоявшемся в ее присутствии, 25 апреля 1963 года, Никита Сергеевич четко заявил:
— Министерство культуры сохранить!
И более того:
— Комитет по культурным связям передать в Министерство культуры[402].
Последнее предложение, правда, не поддержали товарищи по Президиуму, и Хрущев отступил.
Второй раз под Фурцевой закачалось кресло осенью 1964 года. 17 сентября, получив жалобу на Екатерину Алексеевну, Хрущев ее поддержал, высказавшись о Фурцевой недвусмысленно:
— Неровная. Никогда нельзя быть [в ней] уверенным.
И жестоко добавил:
— Наметить для выдвижения женщин помоложе[403].
Е. А. Фурцева приветствует И. Ф. Стравинского в столице СССР. 1962 г. [РГАКФД]
Вопрос о Екатерине Алексеевне, как говорили в советскую эпоху, был снят самой жизнью. Октябрьский 1964 года пленум ЦК КПСС, как известно, наметил выдвижение не женщин, а мужчин. Никита Хрущев слетел с поста первого секретаря ЦК, и его место занял Леонид Брежнев. На отчетно-выборном партсобрании Министерства культуры СССР 8 декабря 1964 года Фурцева подчеркнула, что отправка Хрущева в отставку стала возможной благодаря ХХ съезду КПСС.